Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись - Владимир Кабо

На другой картине Змей-радуга Нгальод окружил своим телом бедного мальчика-сироту, которому жестокие родственники отказывают в пище. В наказание змей губит их, насылая на них потоп.79 Изображение связано с конкретным мифом, но его можно рассматривать в более широком контексте как символ покровительства высшим существом униженного, обездоленного человечества.

Метафорический и символический язык искусства аборигенов богат и многолик. Я уже говорил о символике лабиринта как образе мира мертвых, как отражении древних архетипических представлений о смерти и возрождении к новой жизни. Символическое значение имеют и многие другие иконографические элементы этого искусства, абстрактные или реалистические; многие из них также восходят к древним универсальным архетипам. Таков образ рыбы как метафора мертвого тела, образ лодки или облака как символ посмертного странствия души в страну мертвых.80 Наделение отдельных предметов метафорическим значением свойственно и иконописи, но она идет дальше, прибегая, например, к олицетворению реки, земли, пустыни в виде аллегорических фигур.81 Превращение предмета в символ, метафору, аллегорию вызвано потребностью отобразить не его видимость, а его сущность, доступную лишь "духовному оку", внутреннему зрению. Для художника-аборигена, как и для иконописца, материальное — лишь выражение духовного, трансцендентного; профанное — только случайное вместилище священного и вечного.

Для творцов религиозного искусства — как для художника-аборигена, так и для иконописца — изображаемое ими — не столько изображение, сколько отображение мира сакральных сущностей. Этот мир для них — большая реальность, чем та реальность, которую рисуют их кисти. Круг или изображение змея символизируют нечто, стоящее за ними. Круг может изображать водоем, но водоем символизирует жизнь, дом, место, где совершаются важные события мифологии.82 Змей может быть символом дарующей жизнь влаги или пениса.83 Художник-абориген избегает чрезмерного подобия оригиналу — например подобия мифического крокодила или гоанны их оригиналам в природе.84 Вспомним, что и европейский натурализм, который начал проникать в русскую иконопись в XVII в., был отвергнут ревнителями традиции. И дело здесь не только в приверженности старине — люди чувствовали, что излишнее "правдоподобие" лишает изображаемое того главного свойства, которым оно обладало прежде, — отображать или символизировать мир священных сущностей. То, что порою кажется "неумением", на деле было намерением.

Наряду с уходом от натурализма, следует отметить экономию подробностей, лаконизм; хороший художник избегает второстепенных фигур и деталей, строго и точно отбирает необходимое. Избирательность — еще одна важная черта, сближающая искусство аборигенов и иконопись в их лучших образцах. И это их свойство тоже направлено на главное — на достижение той же цели, которую преследует символический, метафорический, аллегорический язык иконы или произведения художника-аборигена.

12

Стремление к символизации, к отображению мира невидимого, мира священных сущностей, за счет мира видимого, лежащего на поверхности, уход от "правдоподобия", ведет к геометризации. О тенденции к геометризации в иконописи я упоминал выше; свойственна она, как мы знаем, и искусству аборигенов. Искусство наиболее отошедшее от мира "снаружи", ушедшее в мир "внутри", в наибольшей степени тяготеет к геометризации.85 И наоборот, движение от мира "внутри" к миру "снаружи" выражается в уходе от абстрактного и обобщенного к конкретному и индивидуальному. Иконопись фигуративна, но произведения символические, стремящиеся передать идею в наиболее чистой и в то же время зашифрованной форме, тяготеют к геометризации; такова икона "Видение Евлогия", о которой говорилось выше, такова и "Троица" Андрея Рублева.

Геометрическая композиция "Троицы" Рублева (ок. 1411 г.) символична, она воплощает идею в совершенной и в то же время доступной лишь посвященным форме. Здесь снято все, что напоминало бы о конкретно-историческом характере события, и оставлен очищенный, освобожденный от всего земного, возвышенный символ.

Библейская легенда, в ее христианской интерпретации, рассказывает, как к старцу Аврааму явились трое мужей и как он вместе с женой своей Саррой угощал их под сенью дуба мамрийского, втайне догадываясь, что в них воплотились три лица "Троицы". Византийские и восточнохристианские художники обычно передавали этот эпизод обстоятельно, они изображали изобилующую яствами трапезу, прислуживающих гостям Авраама и Сарру, даже вводили сцену заклания тельца. В иконе Рублева отброшено все второстепенное, опущены фигуры Авраама и Сарры, остались лишь три фигуры ангелов, евхаристическая чаша, дуб, дом и скала. Фигуры ангелов воспринимаются как символ триединого божества и как прообраз евхаристии.86 Даже здание, дуб и скала "содействуют впечатлению вневременности и внепространственности. Дерево — это не столько дуб мамрийский, сколько древо жизни, древо вечности". Гора — образ "восхищения духа", палаты — символ Христа-домостроителя.87

Пространство иконы — сакральное пространство, и каждый предмет в нем — символ. Мировое дерево, или древо жизни, как возникшая в глубокой древности универсальная концепция, как модель мира, и ее аллоэлементы (гора, дом, храм) широко представлены в иконописи. Мы видим их в "Троице" Рублева — это дерево, здание, гора; видим в иконах цикла "Вход в Иерусалим" — те же дерево, гора, здание.88 Глубинный смысл иконы "Вход в Иерусалим" может быть понят как символ мироздания, где противопоставлены и дополняют друг друга природа (символизируемая горой) и культура (символ ее — архитектура), в то время как Христос и древо жизни как центральная ось композиции являются осью мироздания.

Троичность композиции и символика мироздания представлены и в искусстве аборигенов. О символизме вселенной мы уже говорили; находим мы в искусстве аборигенов и многочисленные примеры восприятия мира в его троичности. Такова своеобразная "Троица" из западного Арнемленда, изображающая духов-предков Мими.89 Автор картины говорит о духах, изображенных на ней, как находящихся "близко к источнику жизни и смерти". Очевидно, и за этой композицией скрывается некая система миропонимания, как стоит она за произведением иконописца. Более того, подобное сакральное изображение, "близкое к источнику жизни и смерти", обычно наполнено магической силой. Так, Х.Морфи описывает ситуацию, когда символическое изображение погребения снимает осквернение с человека, принимавшего участие в реальном обряде погребения.90 Чудотворной силой, мы знаем, обладают и произведения иконописи.

13

Яркий свет, сияние ассоциируются аборигенами с могуществом мифических предков; предок является человеку как вспышка яркого света.91 Великий Змей-радуга, которого на севере Австралии считают самым могущественным из мифических существ, создателем мира, изображается иногда в сиянии радуги подобном ауре святого в иконописи.92 Солнечную женщину, одного из главных персонажей мифологии тиви, художник представил в виде антропоморфного существа на фоне концентрической окружности с расходящимися в разные стороны лучами.93 Эти лучи, как объясняет комментарий к картине, в действительности опоры ее хижины, но они больше напоминают лучи солнца, а все в целом скорее является попыткой изобразить не просто хижину, а некое священное пространство, в котором обитает Солнечная женщина.

Самое заметное явление в этом ряду — изображения антропоморфных мифических существ Ванджина на скалах и стенах пещер Кимберли.94 Одна из характерных их особенностей — сияния вокруг голов. В представлении аборигенов Ванджина связаны с влагой и плодородием, и их изображения обладают магической силой; регулярное обновление их свежими, яркими красками — магический акт, способствующий восстановлению их силы и возвращению сезона дождей. А что может быть желаннее для мира, в котором живут аборигены, чем обильный дождь! Овладение дождем — это овладение стихийными силами природы, это плодородие земли, умножение растений, животных и самого человеческого рода. Сияние вокруг головы Ванджина обычно понимается как радуга, сопутствующая дождю, или как грозовые тучи, пронизанные молниями. Современные рациональные объяснения, однако, приходят на помощь в тех случаях, когда люди уже не помнят происхождение того или иного явления их культуры. Рассматривая Ванджина в ряду других аналогичных явлений искусства аборигенов, я предложил бы иное объяснение. Нимбы вокруг голов этих мифических существ, занимающих такое важное место в религии аборигенов, это та же аура, что окружает головы святых в русской или буддийской иконописи, в традиционном китайском искусстве. Это — излучение, свойственное святости; это — сакральное поле, невидимое для обычного зрения, но прозреваемое духовно. По словам Л.Адама, Ванджина выражают веру, страх и надежду,95 — а они, как мы знаем, относятся к числу самых глубоких и сильных человеческих чувств. Это и делает Ванджина, в глазах аборигенов, воплощением священного, которое, по утверждению Р.Отто, находится в основе религиозного чувства.96 Их белые лица, лишенные рта, с огромными черными провалами глаз, напоминают человеческие черепа. Это — лица предков, творцов мира; покинув его, они оставили свои изображения на поверхности скал.