Психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов - Томас Мюллер

В этом случае, чтобы выжить, ребенок вынужден продолжать идентификацию с нарастающей частотой и силой. «Однако это усиление, кажется, несколько меняет предыдущую смысловую окраску проекции» (там же, S. 430). Поэтому если у самости по «парентогенным» и/или «инфантогенным» психическим и/или соматическим причинам не было возможности использовать проективные идентификации и не было опыта контейнирования своих страхов и ужасов, то это неизбежно ведет к нарушению и идентификации, развитию альфа-функции и всего процесса символизации, наделению значением и триангуляции, дифференциации и интеграции самости и объекта. Отсутствие этих возможностей может переживаться так же травматично, как и последствия несостоявшейся проективной идентификации.

Имеется в виду, что травматически воздействовать могут не только первоначально слабая или отсутствующая идентификация с функцией контейнирования матери либо неудачная попытка такой идентификации (образно говоря, дефектный фундамент при строительстве дома), но и последствия такой неудачной попытки (образно говоря, следующие этажи дома). Здесь уместно вспомнить также о патогенных процессах защиты, которые приводят к обострению внутренней ситуации, а также об ограничениях в когнитивном и аффективном функционировании при дальнейшем психическом развитии. Ведь эксцессивная проективная идентификация угрожает самости разрушением из-за процесса опустошения, затрагивающего весь психический аппарат. В таких условиях формирующаяся самость может реагировать на отказы матери скорее отвержением и всемогуществом в смысле Биона (Bion, 1962), особенно когда к тому же накоплен опыт разлук и/или вопиющего насилия над ребенком сексуального и агрессивного характера, «парентификация». В этом случае наблюдается динамическое взаимодействие внутренних и внешних травматических переживаний.

5.3. Дональд Винникотт: третья группа психоаналитиков наряду с Зигмундом Фрейдом и группой Кляйн – Бион

Винникотт (Winnicott, 1933, 1953, 1967) не создал какого-либо сравнимого с теориями Малер и Якобсон учения об этапах и периодизации психического развития ребенка. Он скорее пытался на своем собственном языке, учитывающем субъективные переживания ребенка второго и третьего года жизни, выразить развитие самости на основе ее отношений с объектами. Подход Винникотта стал основой для развития Кохутом психологии нарциссизма и самости, а также для теории объектных отношений. Кроме того, теории британской группы независимых психоаналитиков корнями уходят в идеи Винникотта. По Винникотту, на самой ранней стадии развития ребенок по большей части ощущает свое единение с матерью и для высвобождения из этого состояния предпринимает сложные маневры в своем развитии. Процесс развития приводит к стабильному размежеванию самости и несамости, причем ребенок экзистенциально зависит от «поддерживающего окружения». Решающей оказывается стадия «инфантильного всемогущества», особый вид магического контроля, включая его творческое использование. Объект на этой стадии не отыскивается, а как бы создается инфантильной самостью: мать должна передать ребенку иллюзию, что он сам создал то, что находит и что ему нужно. Таким способом формируются так называемые переходные объекты (кусок ткани, мягкая игрушка), объекты, которые одновременно переживаются и как относящиеся к самости, и как отделенные от нее. Для психического здоровья необходимо уместное и постепенное освобождение от иллюзий, присущих этой стадии инфантильного всемогущества.

Как пишет Лоре Шахт (Schacht, 2005), Винникотт различает два аспекта самости. Во-первых, самость, которая познает себя в межличностном общении, черпает из него жизненные силы и растет, приобретая опыт. Она развивается при достаточно хороших взаимоотношениях матери и ребенка, создавая «иллюзию» безмятежного инфантильного всемогущества на основе общих жизненных переживаний маленького ребенка и матери и приобретая опыт «промежуточного пространства». Отдельно от этого необщающуюся самость Винникотт определяет как «ложную самость», которая страдает от «разрыва непрерывности бытия». Если, например, злоупотребления со стороны объекта возникают слишком рано, вынуждая ребенка к преждевременному признанию разделения самости и несамости, следствием этого может стать развитие необщающейся «ложной самости». Такой опыт может переживаться как травматический и раз за разом приводить к психическим состояниям дезинтеграции. «Недостаточно хорошая мать» не способна поддерживать ребенка (holding) и удовлетворять инфантильное всемогущество младенца, тем самым вынуждая инфантильную самость к форсированной прогрессии (приспособлению к внешней среде) и псевдоадаптации как результату развития «ложной самости». Возникает диссоциация как форма искажения Я, в основе которой лежит расщепление потребностей Я и потребностей Оно. При удачной интеграции, наоборот, требования со стороны Оно постепенно начнут восприниматься как часть самости, а их удовлетворение приведет к укреплению Я, или «истинной самости». Если Я не способно выносить возбуждений Оно, то это может иметь травматический эффект.

Другой важный шаг на пути к созреванию – это развитие объектных отношений от «субъективного объекта» к «переходному объекту» и, наконец, к «использованию объекта». Переходные объекты помогают ребенку поддерживать растущую и развивающуюся внутреннюю реальность, а также отличать эту внутреннюю реальность от мира не-Я. В этом процессе важно, чтобы субъект мог использовать объект, мог даже пытаться разрушить его, но чтобы объект в итоге выдержал это. Винникотт пишет, что объектные отношения самости направлены на субъективный объект, тогда как практическое использование объекта всегда относится к некоему объекту, который является частью внешней реальности.

5.4. Хайнц Кохут и психология самости – четвертый путь наряду с подходами Зигмунда Фрейда, Кляйн и Биона, а также Винникотта

Кохут, который, как и все вышеупомянутые последователи Зигмунда Фрейда, был вынужден эмигрировать, особенно интересовался бессознательными психическими процессами, связанными с нашим чувством собственной значимости, нашими идеальными представлениями о себе, о наших родителях и о мире. По Кохуту, обида, называемая нарциссической, потому что она потрясает нас до глубины души, оскорбления, которым все мы в большей или меньшей степени подвергаемся в детстве, независимо от того, с какими неудачами мы неизбежно сталкиваемся в ходе своего развития, играют настолько важную роль в нашей психической жизни, что самость и ее судьба заслуживают отдельного рассмотрения. Если в своей первой книге (Kohut, 1971) Кохут занимался в основном проблемами лечения пациентов с подобными нарциссическими нарушениями, то в следующей книге (Kohut, 1977) он расширяет свою теорию, назвав ее психологией самости. В центре внимания этой теории – трагическая сторона человеческого существования в свете судьбоносных травм, нанесенных нечуткими родителями, непонимающими спутниками жизни и тяжелыми ударами судьбы, жертвами которых мы стали. По сути в теории Кохута, как и в Венгерской психоаналитической школе от Ференци до Балинта, возрождается старая теория травмы, предложенная психоанализом еще в самом начале его существования. В соответствии с ней пациент рассматривается преимущественно как человек, пострадавший от жестоких ударов судьбы, и потому необходимо создать ему такую атмосферу, в которой он смог бы проникнуться доверием и в которой пережитые им травмы могли бы быть воспроизведены и преодолены.

Несмотря на то, что большинство психоаналитиков обращают на психологию самости мало внимания, она продолжает развиваться (Kutter, 2000). В США ее развитие связано с такими именами, как Эрнест Вольф, Пауль и Анна Орнштейн, а также Йозеф Д. Лихтенберг, в Германии – Лотте Кёлер, Кристель Шёттлер и Янош Паль из Драйайха (Schöttler & Kutter, 2005; Kutter et al., 2006; Hartmann et al., 2007). Недавно образована Европейская федерация психоаналитической психологии самости, которая, наряду с международными конгрессами, проводимыми в Драйайхе, организует конференции и семинары в Мюнхене, Вене и Цюрихе. Публикации В. Мильх (Milch, 2001) и Х.-П. Хартманна (Hartmann, 2000) знакомят ученый мир с психологией самости как направлением психоанализа, в то время как в США на основе психологии самости сформировался новый «интерсубъективный» подход (Stolorow, Brandshaft & Atwood, 1996). Достаточно полное представление об этом направлении дают вводные работы «Теория и практика психоаналитической психологии самости» Эрнеста Вольфа (Wolf, 1996) и «Учебник по психологии самости» Вольфганга Мильха (Milch, 2001).

Психоаналитическая психология самости, развиваясь вдали от официальных психоаналитических конгрессов и опираясь на работы некоторых выдающихся ученых, разработала собственные теорию и методы. В немецкоязычном психоанализе психологию самости пока мало замечают, зато среди практикующих психотерапевтов она нашла широкий отклик; как показывают отчеты о проводимых в Германии экспертизах, возможно, это связано с тем, что теория и практика психологии самости кажутся легкими для понимания и доступными для использования. В кругах психоаналитиков существует много заблуждений, предрассудков и даже анекдотов о психологии самости. Так, говорят, что это уже не теория конфликтов, что психология самости отказалась от бессознательного, что психотерапевт соглашается со всем и даже считает, что хорошо, если пациент совершает самоубийство. Поэтому есть смысл здесь, после упоминания Хайнца Кохута, кратко изложить основы психологии самости; ее теори я нарциссизма представ лена в главе I.9.2, а ее принципы лечения – в главе IX.6.3. Если обратиться к соответствующей специальной литературе (Kohut, 1977; Köhler, 2000; Kutter, 2000; Ornstein & Ornstein, 2001; Milch, 2001, Wolf, 2000), станет ясно, что психология влечений и конфликтов до сих пор не устарела и не произошло полной смены психоаналитической парадигмы, просто акценты сейчас расставляются по-другому.