Новелла по мотивам серии «Тираны». Храм на костях - Остапенко Юлия Владимировна

Многие люди, подвергшиеся вероломному нападению, теряются от неожиданности и именно этим подписывают себе смертный приговор. Но Андре не просто так звался Колонна. Его мысль заработала с бешеной скоростью. В мгновение ока, отметя идею о сопротивлении (пятеро против одного, он ранен, безоружен, ни единого шанса), и крике о помощи (даже если патруль проходит в двух шагах, его зарубят прежде, чем помощь подоспеет), Андре пришёл к единственной верной мысли: бежать. Сейчас же, сию секунду. Не размышляя, не спрашивая, не боясь. Укорить себя он ещё успеет, когда выберется из этой передряги. Как и отомстить.

Андре развернулся и побежал.

Кто бы мог подумать, что реальная угроза жизни способна вдохнуть в человека столько сил. Андре никогда хорошо не бегал; ездить верхом — это да, но бегают пусть простолюдины. Теперь же на его ногах словно выросли крылья. Он мчался, а преследователи догоняли: судя по всему, им было велено не отпускать его живым. Кто отдавал приказ? Родриго Борджиа? Вряд ли, тот скорее подослал бы своего душителя Мичелотто с его неизменной гарротой. Кто-то из любовников Джулии, взревновавших к опасному сопернику? Это уже больше похоже на правду. Сама монна Джулия, уставшая от его настырности?.. Почему бы и нет. Сейчас это было не важно, важно было — бежать, бежать, бежать.

Он задыхался, в боку немилосердно кололо — правом, а из левого продолжала вытекать кровь, как и из раны в плече. Андре не знал даже, какая из этих ран хуже, знал только, что они его убивают. Надо было оторваться от преследования и добраться до поместья отца, или хотя бы до дома кого-то из друзей... Но его гнали совсем в другую сторону, как гончие гонят зайца, отрезая путь к спасительной норе. Андре смутно понял, что ноги несут его в сторону площади Святого Петра. Здесь всегда было людно, и может быть, он затерялся бы в толпе, если бы не оставлял за собой кровавый след и если бы проклятый голубой камзол не светился ярким пятном в месиве бурой и коричневой одежды простолюдинов. Чёрт бы побрал Чезаре Борджиа, заведшего моду на этот поганый цвет! Почему не чёрный?! Господи Иисусе, почему не чёрный...

«Я брежу», — подумал Андре, на бегу утирая пот. Холодная фигурка, которую он носил на шнурке, обмотанном вокруг запястья, царапнула лоб. Андре вздрогнул от её леденящего прикосновения — и тут на него обрушилось видение, шквально, внезапно, как происходило всегда, несмотря на все попытки подчинить себе странный дар, о котором он никому не говорил и которому старался не придавать слишком большого значения. Потому что иначе это пугало.

Но ни одно из предыдущих видений — хотя не то чтобы их прежде было много — не напугало Андре так, как это. И не только своей невиданной мощью, не только тем, что на миг целиком затмило собой реальность. Хуже всего было то, что именно увидел Андре. Только что его ноги отсчитывали пьеды мостовой — и вдруг он оказался в помещении, в тёмном, огромном зале, давящим на него всем своим огромным пространством и чернотой. Но самым ужасным было то, что пространство внезапно стало исчезать, съёживаться, а зал принялся стремительно уменьшаться в размерах, сжимая вокруг Андре каменные объятия. Чернота падала, падала прямо на него. Он был в каком-то месте, и на него рушился потолок. И в тот миг, когда первый камень коснулся черепа Андре, видение оборвалось.

Он задохнулся на бегу, споткнулся и кубарем полетел вперёд, через оглоблю какой-то телеги, прямиком в сточную канаву. За его спиной громыхнул дружный хохот — людям были безразличны его страдания, безразлично, что он лежал перед ними в крови, которую, впрочем, было уже не видно за грязью. Андре с трудом приподнялся, опираясь на руки, по запястья утонувшие в зловонной жиже. Фигурка кота извернулась на запястье, словно живая, уставилась на него, поблескивая сквозь грязь. «Ты знаешь, что видел, — говорило Андре это безмятежное изваяние. — Знаешь».

— Нет, — прошептал он. — Нет...

И через миг уже бежал дальше, а в голове вертелась одна мысль: я видел смерть, свою смерть, это то, как я умру... не от ран и не от меча, я умру, погребённый под завалом. Что происходит?!

Он невольно замедлил бег. Если кот не солгал — а прежде он не лгал ни разу, — то убийцы на самом дел не угрожают Андре. Ему уготован другой конец. Впрочем, это не значит, что они не изрубят его, если догонят. Он может даже не умереть при этом, всего лишь сделаться калекой, и погибнуть от обвала в собственном доме ещё лет через пятьдесят Андре не устраивал такой исход. Он стиснул зубы и рванулся дальше, сквозь толпу, выбегая на площадь Святого Петра. Здесь часто дежурили патрули, следившие, чтобы никакая случайная драка не нарушила покой священного места. Но как назло, солдат нигде не было видно. Надо было спрятаться, найти укрытие, дать преследователям пройти дальше, сбить их, наконец, со следа — но Андре не мог заставить себя покинуть улицу. Видение осело дрожью в его конечностях, холодом в кишках, тьмой в разуме. Он откуда-то знал, что это не далёкое будущее, а близкое, очень близкое. Что он обречён, и дьявол уже посмеивается за его плечом, готовясь предъявить окончательный счёт.

Андре остановился посреди площади, полубезумным взглядом обшаривая пространство. Он стоял один, прохожие, едва бросив на него взгляд, торопились отойти подальше. Сзади с криком и топотом приближалась погоня. А впереди не было ничего, только старая базилика, уже опустевшая после полуденного богослужения. Нищие, лениво почёсывающиеся у входа в собор, с любопытством оглядывали Андре Колонна. И Андре подумал: а и в самом деле, любопытно, хватит ли этим людям наглости убить его прямо на ступенях храма.

Должно быть, не хватит.

Он круто обернулся. Четверо убийц — один где-то отстал по дороге — остановились в десятке шагов от него с обнажённым оружием, свирепо дёргая желваками. Андре стоял на лестнице, ведущей в собор, и тот из убийц, который ранил его в бок, сделал жест рукой, словно прося Андре сойти со ступеней и сдаться подобру-поздорову. Андре осклабился. Нет, проклятые твари. Если вам так хочется моей крови, вам придётся пролить её на освященной земле. А потом идите к своему хозяину папе и вымаливайте прощение грехов.

Убийцы словно колебались. Один шагнул вперёд, вожак удержал его, что-то негромко сказал. Андре обернулся к собору. Храм защитит его. Непременно защитит, вот только он всё ещё видел, как рушится ему на голову чернота, и чувствовал жёсткий холод камня, касающегося темени. Если он зайдёт в этот собор, то уже из него не выйдет. И никто не выйдет.

Андре стоял, словно окаменев, ни в силах, ни сойти с лестницы, ни подняться по ней. И неизвестно, какое решение он бы принял, если бы не заметил вдруг, как в воротах собора мелькнул знакомый силуэт. Худощавая длинная фигура, коротко стриженые волосы, дерзко встопорщенные усы... Это был Нико Боцарис, собственной персоной — ублюдок, заманивший его в эту ловушку. Андре издал короткий, полузадушенный вскрик, полный ярости и боли. Что ж, пусть он умрёт, пусть он уже мёртв, но, видит Бог, у него появился шанс забрать с собой на тот свет, по крайней мере, одну подлую тварь, сведшую его в могилу.

Зажав рукой бок, кровь из которого хлестала теперь толчками, Андре заковылял по лестнице вверх. Кровь заливала ему запястье, оседая на холодном тельце серебристого кота. Отталкивая тяжёлую створку и ныряя во тьму вслед за Нико Боцарисом, Андре услышал позади ругательства и торопливые шаги. Переступая порог, он улыбнулся.

Он был далеко не единственным человеком, обладавшим фигуркой, из тех, кто оказались в соборе в этот час. Невероятно, но фигурка имелась даже у одного из убийц, преследовавших Андре улицами Рима. Разумеется, Андре не знал об этом. Но он знал — единственный среди всех, — что ловушка захлопнулась. Он понял это, когда последний из убийц вошёл в базилику, и вверху, затрещали и ожили камни.

Франческа Альти, Рашид Харунди и Андре Колонна были тремя звеньями одной цепи. Тремя нитями паутины, сплетённой пауком Родриго Борджиа. Всего таких нитей было тринадцать. Чёртова дюжина — замечательное число, символичное в сложившихся обстоятельствах. Конечно, это ничтожная часть от общего количества артефактов, но всё начинается с малого. Родриго не мог завладеть всеми предметами, о существовании которых ему удалось узнать — он слишком ценил свою жизнь. Но если ими не могут владеть Борджиа, ими не будет владеть никто.