Газета День Литературы # 64 (2001 13) - Газета День Литературы

Несколько общих слов. Действие всех названных книг происходит принципиально "не здесь и не сейчас". Или во времени условном, или хотя бы в прошлом. Все авторы занимаются вивисекцией реальной истории России. Двое (Крусанов и Зайчик) перелопачивают ее до полной неузнаваемости, третий только дурачит возможностью сослагательного ее наклонения. Все три «империалиста» вносят в свои тексты больший или меньший, и все разный, момент развлекательности.

Теперь три персональных дела.

1. Укус Крусанова

О нем поговаривают: "Питерский Павич! питерский Павич!" Но тут у меня одна частная закавыка, у меня и с белградским Павичем большие проблемы. На второй или третьей странице его первого переведенного у нас романа "Хазарский словарь" я наткнулась на такое заявление: "Один из русских полководцев Х века Святослав, не сходя с коня, съел хазарское царство, словно яблоко". Из школьного курса отечественной истории мне было известно, что князь-победитель приплыл в столицу хазар на небольших судах, где и воинам-то было тесно, что уж про лошадей говорить. Одним словом, сильно и надолго усомнилась я в интеллектуализме сербского интеллектуала. Но, в конце концов, Крусанов за Павича не отвечает. Стала я читать «Укус». Ничего так пишет, крутит-вертит словом, воображением жестикулирует. Замысел большой, а сюжет несложный — война двух империй, большой евразийской, куда и входит территория, где мы сейчас с вами проживаем, с другой империей, тоже очень сильной. Мораль и пафос романа: любое сверхгосударство — это есть военизированное, кровожадное зло. Об этом еще несколько слов ниже, а пока о родимых пятнах писательского облика талантливого Павла. Конечно, можно и Павича тут припомнить, но это скорей из-за того, что их книжки стоят ныне в магазине на одной полке. А исходя из природы этой прозы надо, конечно же, говорить о родстве с Жюлем Верном. "Племянником энциклопедии" называл его Поль Валери, Крусанов тогда — внучатый племянник. Обычная сцена у Жюля Верна: герой бежит через лес, спасаясь от кровожадных дикарей, вдруг цепляется за корень какого-то дерева, автор бросает героя и бросается к дереву, и дает на пару страниц его энциклопедическое описание. Если вы не предвзяты, то, всмотревшись, увидите, что у Крусанова, понятно, при наличии всяких современных фенечек, та же в принципе манера. Там, где струна сюжета теряет напряжение, он сыплет солому мелких, подробных сведений. Иногда это очень даже радует читательское сердце — вспомните, как он тщательно и со вкусом морочит читателя женским бельишком.

2. Вычитание Зайчика

За сто километров и слепому видно, что тут розыгрыш, мистификация, литературное дурачество. Поэтому Зайчика как такового вычитаем. Попытку обмануть читателя автору прощаем, потому что это тот случай, когда нормальный читатель и "сам обманываться рад". Читать эти тексты приятно, особенно роман первый "Дело жадного варвара", где и нарождаются на свет все вкусные выдумки. И само сытое, счастливое, миролюбивое государство Ордусь (Орда плюс Русь), и убедительный (говорю как женщина) панегирик благородному многоженству, и многое другое. Именно в нанизывании хорошо измышленных подробностей на нить сюжета, а не в нащупывании самой этой нити и состоит приятность чтения. Собственно, автору нельзя предъявлять претензии в том, что детективная сторона его детективов слабовата, занимался он ею хоть и честно, но без души. И это понятно, все его силы брошены на лепку многочисленных и прихотливых подробностей выдуманной им реальности. Он бросает на этот участок работы даже те силы, без которых можно было бы обойтись.

Я имею в виду гекатомбы подробных, далеко не всегда смешных и питательных сносок. Сползая в песок этого петита, я почему-то всегда вспоминала байку моего школьного учителя по литературе, который всерьез утверждал, что Лев Толстой якобы специально оставил в тексте "Войны и мира" бесконечные французские диалоги, чтобы постоянно вызывать у читателя подсознательную ненависть ко всему галльскому.

Да, но мы же здесь об империализме рассуждаем. Выдуманная страна Зайчика, кто бы он ни был, по геополитическим формам напоминает сочиненное государство Крусанова, может быть, потому, что оба — питерцы. По содержанию, впрочем, эти невские выдумки отличаются друг от друга, как плюс от минуса.

3. А был ли план?

У москвича Михаила Попова подход к имперскому телу другой. Тут какое-то византийское иезуитство (да простят мне это чудовищное словосочетание). Попов не приращивает, он отсекает. И даже не отсекает, а неким мысленным лобзиком выпиливает из всем известного облика СССР новую, рационально уменьшенную, жизнеспособную государственную модель. Из отечества отчаявшегося — отечество чаемое.

Роман "План спасения СССР" обладает наиболее привычным обликом среди всех здесь рассматриваемых романов. Детектив. Все выполнено по благородным заветам миссис Кристи. Замкнутое пространство — подмосковная дача. Действие происходит в поселке под названием Перелыгино. Зачем тут надо было прятаться за булгаковскую вывеску? Написал бы прямо: Переделкино — ведь и так всем понятно.

В романе замкнутая система персонажей. Сидит на даче некий академик в сентябре 1990 года и составляет план спасения начинающего тонуть СССР. Академика находят мертвым. Подозревать можно всех, кто был на даче. Спасительный план якобы выкраден. Горбачев ждет академика с докладом. Во время следствия не только ищут убийцу, но и пытаются определить, в чем же этот гениальный план состоял.

В романе всего один труп. Тут надо автора похвалить, конечно же, однотрупный автор стоит в детективном цеху выше, чем кровавый мясник, истребляющий людей пачками.

Попов изо всех сил старается показать, что он сочиняет не просто развлекаловку. Язык пластичен настолько, насколько это и не нужно в рамках избранного жанра. Персонажи наделены индивидуальным, запоминающимся обликом. Пейзажи, диалоги, прямо какая-то литература. Но вместе с тем слишком заметно, что главная цель автора другая. Он хотел написать полемическую статью, порассуждать о геополитике, о вариантах имперской судьбы. Выбрал для этого непрямой путь. Но зря потратил силушку, постамент рассматривать интереснее, чем статую.

Вывод: из трех авторов, заявленных в качестве "новых империалистов", по крайней мере двое ни в коем случае не имеют права так называться. Первый считает любую империю безусловно исчадием ада; третий, по сути говоря, мечтает о большом мононациональном государстве. Второму — да, империя очень нравится как тип государственного устроения, но и он как минимум настаивает на том, что если хочешь жить в империи, то смирись с тем, что она будет не очень-то и русская.

Таков ли он и вправду, этот НОВЫЙ империализм, каким показался мне? Почему-то очень хочется, чтобы меня опровергли…

Станислав Куняев “УДОСТОВЕРЕНИЕ ГЕНИЯ”, ИЛИ “ПСИХ СО СПРАВКОЙ”

Дорогой Володя Бондаренко! Ну что ты ко мне пристал, как банный лист: напиши да напиши в газету о книге Солженицына "Двести лет вместе"? Ну зачем мне о ней писать? Опять погружаться в выгребную яму истории — в еврейский вопрос, разбираться в его трагедии, в его истерике, в его фарсе, в его демагогии? Надоело! Удивляюсь, зачем Солженицын взялся за эту неблагодарную работу, с пафосом первооткрывателя выставляя себя чуть ли не единственным защитником русской исторической идеи: "Я не терял надежды, что прежде меня найдется автор…" — пишет он. Намекает как бы, что не нашлось, приходится ему самому, нашему богатырю, подымать тягу земную. Кстати, этим автором он мог стать еще тридцать с лишним лет тому назад, когда, как сообщали многие газеты, уже была им сотворена книга о пресловутом «вопросе», но, понимая, видимо, что с репутацией автора подобной книги на Запад уезжать нельзя, Александр Исаевич не решился тогда публиковать ее или даже выпустить рукопись из рук. Понимал, что такого западные люди ему не простят. Однако все тайное становится явным, и каким-то образом книга недавно вышла в Донецке, и, право, написана она куда более страстно и талантливо, нежели скучные, нарочито информативные "Двести лет вместе".

Да, с первооткрывательством ничего не получается. Все, кто того хотел, давным-давно уже перечитали и "Спор о Сионе" Дугласа Рида, и "Что нам в них не нравится" В.Шульгина, и "Евреи в России и СССР" А.Дикого… Не перечислить литературы, посвященной избранному народу: тут и Михаил Меньшиков с Василием Розановым, и Генри Форд с А.Шмаковым. В одном только "Нашем современнике" за последнее десятилетие опубликованы "Россия и евреи" (авторский коллектив еврейских публицистов времен революции), «Русофобия» И. Шафаревича, "История сионских протоколов" О.Платонова, исследование Роже Гароди о холокосте, "Черносотенцы и революция" В.Кожинова…