Русский след Трампа. Директор ФБР свидетельствует - Джеймс Коми
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш дом располагался сразу за государственной школой номер 16, школой, где я счастливо провел свои ранние годы детства. Моя мама ходила в 16-ю школу. Один из лучших друзей моей бабушки был ее директором. И к моменту нашего переезда я был одним из любимчиков в своем пятом классе.
Йонкерс и школа номер 16 являлись центром моего мира. Я видел эту большую школу из красного кирпича сквозь высокий сетчатый забор, отделявший мой задний двор от школьного двора. Моя старшая сестра, два младших брата и я каждый день ходили в школу, огибая квартал, так как забор был слишком высоким, чтобы перелезать. Я знал всех, и насколько я знал, все считали меня прикольным пятиклассником. Я вписывался. Я чувствовал себя там в своей тарелке. Это было великолепное ощущение. Но оно закончилось, когда отец принес нам новости, изменившие мою жизнь.
Мой отец, Брайан Коми, работал на большую нефтяную компанию. Он начал с продажи канистр с моторным маслом операторам АЗС, а перешел к поиску мест для новых станций. Последующие десятилетия он мог кататься по всему району большого Нью-Йорка и показывать уголки, которые он пометил, «его» АЗС. В 1960-х бизнес и автомобилей, и заправок были на подъеме.
Когда мой отец устроился на новую работу в компанию на севере Нью-Джерси в 1971 году, это означало, что мы должны были переехать — в место, которое до данного момента существовало у меня в голове лишь в виде высоких скал, называемых Палисадом. Йонкерс расположен на восточном берегу в милю шириной реки Гудзон. В пространстве между домами на своей улице я мог видеть Палисад, образовывавший темную каменную стену на западном берегу. Не думаю, что я когда-либо полагал, что мир заканчивается у этой гигантской стены, так как мы однажды ездили в Индиану, но он вполне мог бы. Мы переезжали по другую сторону этой стены, где новый мир ожидал самого клевого парня в пятом классе школы номер 16.
Довольно быстро я выяснил, что не был самым клевым парнем в своей новой школе, начальной школе Бруксайд в Аллендейле, штат Нью-Джерси. Мои родители всегда старались экономить деньги, так что моя мама подстригала своих мальчиков собственной электрической машинкой и одевала нас в одежду, которую покупала в аутлете «Sears». Мои штаны были слишком короткими, и я носил белые носки и черные ботинки на толстой подошве для исправления плоскостопия моих громадных ног. Я не знал этого, но выяснилось, что мой нью-йоркский акцент отличается от ребят Аллендейла. Я выделялся как синяк под глазом.
Вскоре это стало не просто метафорой. В один из первых дней на школьной площадке пятого класса меня окружила группа мальчиков, насмехавшихся надо мной и моим видом. Не помню, что я сказал им, но, скорее всего, что-то сказал, так как был самоуверенным ребенком с языком без костей, хотя и не был достаточно сильным, чтобы подкрепить свои слова. Они свалили меня на землю.
Задиры постоянно приглашали своих жертв после школы в ближайший парк для драки. Меня звали множество раз, но я никогда не приходил, делая изрядный крюк, чтобы избежать парка. Помню, однажды я попытался убедить одного из задир, когда тот сказал, что хочет драться со мной. — «Если я тебе не нравлюсь, а ты не нравишься мне, и мы постучим друг другу кулаками по головам, то что изменится?» — спросил я. Аргументированный подход лишь разозлил его. Возможно, если бы я позволил одному из них избить меня, они был переключились на другую мишень, но у меня не хватало храбрости попробовать.
Большая часть последующих трех лет была проведена в попытках избегать задир. Я часто сносил их устные оскорбления, но был сообразительным, чтобы избегать драк. Я просто не был крепким или сильным. Так что ни с кем не общался, в основном играя со своими двумя братьями, и ходил по городку странными эллиптическими маршрутами.
Аллендейл делил среднюю школу с другим городком, так что девятый класс предоставил возможность встретить задир из совершенно другого муниципалитета. И снова они быстро нашли меня. Я не совсем уверен, почему. Я не был большим — и не буду, пока не окончу среднюю школу — но был умным и многословным, что могло привлечь их внимание. Хотя я пробовался на футбол, я также был в хоре. Может, потому что они выглядели такими культурными, или просто другими, мальчики из хора, похоже, были главной мишенью для оскорблений.
В отличие от крепких парней в моей средней школе, у меня все еще была детская припухлость, и я с самого первого дня был главной мишенью для насмешек касательно моего тела. Быть впечатанным в шкафчик больно, но с этим можно было справиться; более опасным было «натянуть трусы на голову». Если память не изменяет, трусы другого мальчика при этом выдергиваются из штанов путем хватания за трусы сзади и резким рывком вверх. В нападении обычно участвуют двое, и в девятом классе мне несколько раз пришлось вынести это.
Когда началось жестокое обращение, я ничего не сделал. Я никому не сказал. Так что оно продолжилось. Задиры хватали, щипали и выкручивали кожу у меня на груди или руках, проходя мимо меня по коридору. Или если не могли достаточно приблизиться, чтобы ущипнуть, то сильно толкали в плечо. Я научился замечать их приближение и убираться с дороги.
Так что еще раз, я старался избегать конфронтации. Это было сложнее сделать в раздевалке, переодеваясь для спортзала или на протяжении трех недель моей футбольной карьеры. Я пробовался в футбольную команду, но после нескольких недель побоев (до того момента, когда я сильно повредил копчик — часть моего тела, которая до того момента была мне неизвестна) моя мама наконец решила, что достаточно. Без моего ведома, она перешла через дорогу к тренеру Мюррею и попросила моей отставки. Я одновременно испытал унижение и, в глубине души, облегчение. Моя мама видела правду, которую я не видел, и она поставила ее выше беспокойства в отношении моего разочарования. Я не был еще достаточно крепок, чтобы играть в футбол. Все же, хотя односторонние действия моей мамы,
