Качество жизни - Алексей Слаповский

— Да. Только я хотела бы…

— Все понимаю! — галантно перебил я ее. — Храните тайну личного существования? Могу заверить, для меня неприкосновенность души — превыше всего!

Валера, только что готовый убить меня, тут же сменил гнев на милость, даже не усмехнувшись над моей цветистой фразой. На Ирину же он смотрел с щенячьей радостью.

— Что ж, — сказала она. — Тогда я тоже кофе хочу.

Мы сидели на кухне, Валера суетился, подавал кофе, был смущенным и довольным, убедившись, что Ирина на него не сердится. Обычно равнодушный к моим оценкам и моему мнению относительно чего бы то ни было, он, кажется, был рад возможности погордиться передо мной этим знакомством. Впервые я видел его таким и подумал: чтобы знать своих детей, нужно как можно чаще встречаться с ними в кругу их знакомых и друзей: там они настоящие, а не в поверхностном, бытовом контакте с родителями.

Но вот загадка: где он умудрился с нею познакомиться? И кто она ему? То есть, кажется, понятно, кто. Надо же, как повезло моему мальчику…

— Извините за любопытство, — спросил я Ирину, — Виленская — это псевдоним?

— Многие так думают! — рассмеялась Ирина неподражаемым смехом. — Нет, это настоящая фамилия. А прадед мой вообще крестьянином был.

— Виленской губернии? — блеснул я познаниями в истории и топонимике.

— Нет. Но вы правы, их оттуда откуда-то в Подмосковье привезли, их семью. А дед уже городским человеком был, москвичом. Так что я москвичка потомственная.

Она принялась пить кофе, а я развлекал ее и Валеру разговором, довольно удачно. Рассказал о работе в издательстве и о наших проектах. С юмором. Валера был счастлив, наблюдая за воркованием своей любимой женщины и своего уважаемого с этой минуты папы. Но начал поерзывать и вскоре, выйдя в комнату, позвал меня:

— Пап, можно на минутку?

И позвал не так, как кричал раньше «закрой дверь, блин», позвал мягко, по-доброму, по-сыновнему! Дождался от него наконец…

Я вышел.

— Пап, ты извини, — сказал он, — но у Ирины мало времени.

— Ах ты подлец! — сказал я, гордясь им. — Где ты с ней умудрился познакомиться?

— Потом расскажу.

— Ну-ну. Успеха.

Мы впервые говорили с ним на равных. Как мужчина с мужчиной, понимающие друг друга. Многое было впервые в тот день.

2

Я вышел и сел на лавке у подъезда. Мне опять ни с того, ни с сего стало худо: покрылся потом, мурашки какие-то пошли по левой половине тела, начиная с головы.

Я сидел и думал: а если свалюсь прямо вот здесь? Народ ведь по обыкновению подумает: напился человек. Смешная мысль пришла: заранее написать плакатик: «Я не пьяный, я больной!». И, падая, успеть положить его себе на грудь. А если без шуток, надо бы на бумажке записать номера телефонов Валеры и Нины и вложить бумажку в паспорт.

А если дома свалишься? Нельзя жить одному…

Когда вышла Ирина, мне показалось, что до этого я спал сидя, причем довольно долго. Стало неловко: подумает еще, что ее жду.

— Вот, — встал я ей навстречу, — подумаете, что сижу и жду вас. А я так… Небольшой приступ.

— Сердце?

— Да нет. Бурная юность, травма головы. Теперь иногда сказывается.

И так легко, так по-мальчишески совралось про бурную юность и травму головы, что даже совестно не было: естественных порывов не надо стесняться.

— Вас подвезти?

— Разве что до метро. Я без машины сегодня, — опять соврал я. Но тут же подумал, что Валера мог сказать ей об отсутствии у меня машины. И уточнил: С шофером езжу обычно. (Это почти правда: раза три в месяц я езжу на издательской машине. С шофером.)

Ирина невнимательно кивнула, и я понял, что мои старания пропали даром: в ее мире с личным шофером ездит каждый второй, ее этим не удивишь. Мы ехали молча. Хотелось завязать легкий разговор, как недавно на кухне, но что-то не клеилось. Кураж пропал.

Она посматривала на меня с улыбкой и сказала:

— Наверно, вам интересно, как я с вашим сыном познакомилась?

— Конечно.

— Очень просто: я в его машину врезалась.

— Он не рассказывал.

— Умеет молчать, за это и ценю. Ну, не только за это. Славный он у вас вообще. Спасибо вам.

— Вам спасибо.

— За что?

— За отзыв. А вам трудно жить, наверно.

— Почему это?

— Известная женщина, все знают в лицо, приходится соблюдать конспирацию.

— Это да. Тем более, у меня жених.

— Я читал в газетах. Беклеяев, — назвал я фамилию известного бизнесмена.

Она кивнула. Наличие одновременно жениха и юного любовника ее ничуть не смущало. А о своем уважении к тайнам и умении их хранить я ее уже уведомил, и, кажется, она поверила.

— Я давно слежу за вами, — решился я на открытый комплимент, употребив обычную для моего поколения формулировку, в которой нам почему-то не виделось гэбистского оттенка (типичные фразы: «слежу за вашими творческими успехами»… «весь советский народ следит за полетом в космос отважных космонавтов…», — негатива в этом слове не ощущалось).

— Спасибо, — сказала Ирина. — Дециметровые каналы мало кто смотрит. И я всего лишь диктор фактически, хоть и считается, что ведущая. Своей передачи нет. Пока.

— Будет?

— Надеюсь. Я тут сейчас сворачиваю.

— А я выйду. Вон метро. Спасибо.

3

Где-то я читал о чем-то очень похожем. Или сам писал. В это, быть может, трудно поверить, но я очень плохо помню свои любовно-детективные романы. Я забывал, о чем там речь, сразу же после написания. Поэтому Нина, всегдашняя первая моя читательница, очень меня выручала. Не раз она говорила, когда я давал ей посмотреть начальные страницы нового опуса, что у меня уже был такой же сюжет — или такие же герой, героиня, место действия и т. п.

Дома я взялся пролистывать романы Шебуева-Панаевского-Ликиной-Темновой, занимающие две полки (некоторые переизданы), и наткнулся на то, что искал. Роман Темновой «Звезда эфира». Ситуация такова: он художник, уже в возрасте, непризнанный гений, и вот ему благотворительно устраивают экспозицию, его сын Максим, юный успешный коммерсант, желая хоть как-то поддержать отца, упрашивает свою подружку Арину, корреспондентку одной телекомпании (красотку, естественно), сделать репортаж. Художник Переверчев в камеру грубит, хамит и чуть ли не ругается матом. Арина его брутальностью очарована, его картинами покорена. Она начинает любить его. Сын, напившись, приходит к отцу выяснять отношения. Отец говорит, что он тут ни при чем: это она влюбилась, дура, он-то не виноват. Сын оказывается умным, понимает, что сердцу не прикажешь, особенно чужому. Устраняется. Драматические эпизоды: сын пьет, нюхает кокаин, шляется по казино, ездит по ночному городу. Кидает монетку. Орел — застрелиться. Решка — за границу уехать. Выпадает орел. Он уезжает за границу.

Арина постоянно навещает художника, приносит ему продукты и вино. Переверчев снисходительно ее ласкает. Чем небрежней он с ней обращается, тем больше она его любит. Тут возникает ее друг и спонсор Дьяканин, старше Максима, но моложе Переверчева. Узнает о любви Арины и намеревается погубить ее — или его. Или обоих разом.

«Дьяканин жил по волчьим законам. Если бы его подругу-самку отбил волк более сильный и молодой, он, возможно, смирился бы. То есть, конечно же, бился бы за нее всеми зубами, до крови, но — смирился бы, уступая единственному, что он уважал — Силе. Его возмущало именно то, что его красавица-самка отдалась волку старому (на его взгляд), полудохлому, который живет одиноко в своей берлоге, питаясь падалью. Дьяканин просто не подозревал, что остался еще мир, в котором люди — не волки, и законы у них другие. Человеческие!»

Так писала об этом Вероника Темнова.

Я взял книгу, взял листок бумаги и начал искать совпадения. Реестр составился такой:

1. Арина — Ирина.

2. Та с телевидения — и эта с телевидения.

3. Сын Максим, любовник Арины — сын Валера, любовник Ирины.

4. Переверчев одинок и независим — я одинок и независим.

5. Переверчев художник, творческий человек — я в некотором смысле тоже.

6. У Арины спонсор, которого она называет женихом, — и у Ирины спонсор, которого она называет женихом. (Поворошив газеты и найдя множество материалов в Интернете, я понял, что отношения Беклеяева и Ирины именно, будем прямо говорить, товарно-денежные.)

Да еще у Арины и фамилия довольно искусственная, вполне в духе любовно-детективного романчика: Левицкая (в самой фамилии ничего искусственного нет, но я контекст имею в виду, контекст, понимаете?). У реальной же Ирины фамилия, пожалуй, еще искусственнее, Виленская, не фамилия, а романс! Хотя и подлинная.

И т. д.

Я некоторое время изучал этот листок, а потом подумал: что это я делаю? Неужели я верю в возможность того, что и остальное повторится? Чем таким я могу заинтересовать эту блестящую особу? Да и хочу ли заинтересовать? Мне ничего не надо нового вообще, мне плохо, я заболел, я, как Иов, прошу вернуть что было.