Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак

Вопрос в следующем: являли ли собой эти сражавшиеся, плававшие, бегавшие на коньках гронингенцы, голландцы и зеландцы уже тогда некое единство? Ощущали ли они какую-то общность? Другими словами, когда из всего этого начали возникать такие понятия, как «Нидерланды» и «нидерландец»?

Формалисты среди нас уверенно называют 1464 год. Тогда бургундский герцог Филипп, который постоянно стремился обложить своих подданных новыми налогами, впервые созвал делегатов всех бургундских земель на севере, чтобы обсудить общие проблемы. С тех пор Генеральные штаты собирались один или два раза в год, и поныне Генеральные штаты являются официальным названием парламента Нидерландов.

Другой «формальной» датой является 1548 год. Карл V, который как наследник и Бургундской, и Габсбургской династий в первой половине XVI века постепенно получил в свое владение крупные области Европы, начал относиться к региону, куда входили современные Нидерланды и Бельгия, как к отдельному краю, обособленному от Германской империи. Летом 1548 года он и формально провозгласил Низинные Земли единым, новым территориальным объединением — так называемым крейсом, или округом. Годом позже Карл издал «Прагматическую санкцию», документ, которым устанавливалось, что владения в Нидерландах отныне будут едиными и неделимыми. В те годы впервые вошел в широкое употребление термин «Нидерланды». Тогда же была определена и восточная граница, линия, которая, за исключением ее самого южного отрезка, осталась с тех пор практически неизменной.

Однако для сплочения жителей таких разных районов, как Гронинген и Брабант, в единую нацию требуется что-то большее, чем просто формальное объединение. Существуют страны, например Франция, в которых понятие «нация» может быть определено достаточно объективно благодаря таким общим признакам, как язык, религия, раса, территория. В Нидерландах, отличающихся большим многообразием, как и в США, понятие нации намного субъективнее. В 2007 году наследная принцесса Максима вызвала некоторое смятение, когда в одной своей речи заметила, что «нидерландцев» не существует. О нидерландском «народе», учитывая все оставшиеся здесь римские, галльские, германские и скандинавские корни (я уж молчу о многочисленных и масштабных миграционных потоках, которые знала страна), действительно трудно вести речь. В такой ситуации формирование нации не является само собой разумеющимся процессом. Для этого, безусловно, необходима определенная воля. Другими словами, должно возникнуть «сообщество одной судьбы», сообщество, которое совместно переживало бы радости и горести и члены которого каждый раз решали оставаться вместе. Эти совместно переживаемые подарки и удары судьбы представляют собой, как метко выразился амстердамский историк Пит де Рой, «неразрывное сплетение случая и индивидуальной воли, злого умысла и безрассудства».

С этой точки зрения началом формирования нидерландской нации следует считать в первую очередь знаменитое Восстание — бунт против власти испанских Габсбургов, послуживший импульсом для так называемой Восьмидесятилетней войны, в результате которой появилась независимая Республика семи соединенных провинций. Это было также тем периодом истории, когда впервые ярко проявились некоторые типичные особенности нидерландского общества:

— активная и быстрая урбанизация и связанное с ней стремление к гражданской свободе — основа республики;

— рассредоточенная и децентрализованная государственная власть, которой, впрочем, иногда приходилось принимать решения по таким общим вопросам, как война и постройка плотин: искусство политики состояло прежде всего в умении сторон убеждать друг друга и искать компромиссы;

— многообразие городов и районов также и в религиозном отношении: в противоположность многим другим европейским странам здесь не было ни одной настолько сильной группы, чтобы навязывать другим группам свой (религиозный) порядок, — ситуация, которая может оставаться жизнеспособной только благодаря высокой степени толерантности. Постепенно эта необходимость была возвышена до добродетели;

— успех республиканского восстания, отсутствие короля в качестве посредника между Богом и гражданином и возникшая отсюда идея «избранного» народа, утерянного колена Израилева, «путеводной» страны, примера для остального мира.

Жизненно важным моментом для Восстания стало 26 июля 1581 года, когда Генеральные штаты Северных Нидерландов формально разорвали отношения с испанским королем Филиппом II.

Текст «Plakkaat van Verlatinghe», или «Акта об отделении», позже послужит источником вдохновения для американских «отцов-основателей», когда в 1776 году они сочиняли свою Декларацию независимости. Для Нидерландов 26 июля было действительно началом. С этого момента страна продолжала свой путь самостоятельно и воистину как «сообщество одной судьбы».

Восстание в Нидерландах можно определить как освободительную войну, как гражданскую войну между протестантами и католиками (один из наших учителей на уроках истории регулярно маршировал по классу, распевая песню гёзов: «Бей в барабан!»), как борьбу культур, борьбу между утонченными манерами феодальной элиты и вошедшей в поговорку неотесанностью нидерландских горожан — впоследствии в облагороженном виде превратившейся в голландскую «простоту» и «искренность», а также как вышедший из-под контроля конфликт по вопросу о налогах. Все это верно или отчасти верно. Но общенациональным движением сопротивления чужеземным захватчикам Восстание не было точно и не воспринималось таковым никем из участников. По крайней мере, в начальной стадии.

Нидерландская нация, независимая Республика семи соединенных провинций ни в коей мере не была логичным и заранее спланированным результатом. Более того, после отречения Филиппа II Генеральные штаты сразу же занялись поисками иностранного монарха, который смог бы управлять страной. Что это можно делать самим, без короля, первоначально почти никому не приходило в голову. Только когда поиски не увенчались успехом, нидерландцы, отчаявшись, выбрали республиканскую модель со статхаудером из рода Оранских в качестве суррогатного монарха.

Восстание было также характерным примером «неразрывного сплетения случая и индивидуальной воли, злого умысла и безрассудства». Его истоком послужили несколько движений протеста против коррумпированности католической церкви, которые с начала XVI века пользовались все большей поддержкой в Низинных Землях. Поворотным моментом стало изобретение книгопечатания: умение читать и писать с тех пор перестало быть монополией духовенства. В Низинных Землях книга стала особенно популярной: когда наследник трона Филипп II в 1549 году нанес в страну продолжительный ознакомительный визит, придворные удивлялись тому, что почти каждый здесь умел читать, даже женщины, и в отдаленных уголках страны.

Еще до Реформации на севере Низинных Земель возникло так называемое «Devotio moderna» («Новое благочестие»), оверэйсселское движение монахов («Братьев общей жизни»), которые выступали против роскоши официальной церкви, призывали к простой жизни и, что было необычно для того времени, ратовали за большее влияние мирян на дела церкви. Затем были еще меннониты, которые протестовали против институционального характера католицизма и делали акцент на личном опыте верующего, особенно при крещении и чтении Библии. Некоторые образовывали сектоподобные общины, как анабаптисты в Мюнстере и Амстердаме, другие стремились, наоборот, к скромности и ненасилию.

Конечно, и Мартин Лютер имел последователей в Низинных Землях, но первых протестантов здесь вдохновлял женевский реформатор Жан Кальвин. Его учение замечательно гармонировало с независимым гражданским образом мысли, который формировался здесь на протяжении веков, особенно в голландских торговых городах. Самым главным для кальвинистов была прямая связь между человеком и Богом, без посредничества папы или короля. Большое значение придавалось также греху и милости Божией, отрицанию роскоши, тщеславия и суетных восторгов, а также стремления к наживе за счет Богом данных талантов. Выражение этих и им подобных идей немедленно грозило самым строгим наказанием, хотя мера жестокости, с которой преследовали еретиков, в разных городах была различной. В Амстердаме, например, с первыми лютеранами обошлись относительно мягко; методы ужесточились только тогда, когда так называемые «перекрещенцы» (анабаптисты) попытались с применением насилия взять в свои руки управление городом.

Сквозь шум этих конфликтов между религиозными течениями были слышны также слегка ироничные голоса роттердамского ученого Дезидерия Эразма и амстердамского мыслителя и поэта Дирка Фолкертсзоона Коорнхерта, которые призывали прежде всего к взаимному уважению и проповедовали примирение на основе умеренности и толерантности. Их направление мысли, гуманизм, имело целью более чистое, человечное христианство, но одновременно оно в значительной мере вдохновлялось заново открытыми шедеврами античной классики. Эразм пользовался славой по всей Европе благодаря его новому изданию оригинального греческого текста Нового Завета. Его «Похвала Глупости» (1511), сатира на всевозможные проявления тупоумия и в церкви, и в миру, посвященная его английскому другу Томасу Мору, может рассматриваться как один из первых мировых бестселлеров после изобретения книгопечатания.