Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918 - Роджер Петибридж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Председатель Думы С. А. Муромцев был воплощением достоинства. Он выполнял свои обязанности предельно серьезно и абсолютно справедливо. Прочитав поздравительные телеграммы из разных частей империи, он перешел к полученному от рабочих делегатов предложению, что перед дальнейшим зачитыванием поздравлений стоит послать телеграмму царю с просьбой объявить амнистию для политических заключенных. Крестьяне же предложили немедленно объявить всеобщую амнистию. Начались дебаты. Речи были довольно умеренными. Большинство депутатов выступали против этих предложений, и складывалось впечатление, что вопросу об амнистии предстоит нелегкая судьба, но тут профессор Ковалевский предложил третий вариант – председатель Думы должен проинформировать императора о единодушном желании Думы объявить всеобщую амнистию. В этих речах меня больше всего поразила естественность тона, выступавшие не прибегали к декламационным эффектам. Часть речей была весьма выразительна, и лишь одна была откровенно скучной. Профессор Ковалевский начал говорить со своего места и, идя к трибуне, совершенно естественным образом тихим голосом продолжал речь. Точно так же он продолжил ее, оказавшись на трибуне, излагая свои мысли так, словно его попросили об этом несколько близких друзей. Второе, что поразило меня, было уважение к председателю Думы и незамедлительное исполнение его указаний; так, когда он звонил в колокольчик, призывая к порядку, немедленно воцарялась полная тишина. Вскоре после четырех часов был объявлен перерыв, а затем Дума приступила к выборам тридцати трех членов, которым предстояло написать ответ на поздравления. Думцы заполнили галерею; повсюду в маленьких группках кипели дискуссии на самые разные темы, некоторые из которых продолжались в примыкающих помещениях и холлах. Многие депутаты отправились пить чай или перекусить в столовую, где было прекрасное обслуживание.
Многие из этих дискуссионных групп вели интересные разговоры. Предметом обсуждения в одной из них были идеи насилия и необузданных призывов. Один из крестьян сказал моему приятелю: «Когда я смотрю на эти дворцы, у меня кровь кипит; они построены на крови и поте бедняков». Так оно и было. «Значит, вы человек, который лелеет ненависть?» – сказал мой приятель. «Да, – последовал ответ. – Я ненавижу, ненавижу богатых!» Другой человек сообщил спутнице моего знакомого, что он социалист. Она спросила, поддерживает ли он государственное землепользование. «Нет», – сказал ее собеседник. Он четко и убедительно изложил свою точку зрения, которая скорее подобала крайнему радикалу, чем социалисту. В конце разговора она сказала ему: «Но вы же не социалист, не так ли?» – «Нет, это не так, я социалист», – ответил он и спросил, кто она такая. Женщина ответила, что она дочь князя, который является членом этой Думы. «Мне очень приятно побеседовать с княжной», – спокойно и просто сказал социалист. Я увидел крупного землевладельца, который подошел ко мне и сказал: «Я понимаю, вас все это забавляет, но для меня это вопрос жизни и смерти». После перерыва заседание продолжилось. Без пятнадцати семь вечера был зачитан результат выборов тридцати трех членов. Прошло короткое обсуждение предложения профессора Ковалевского. Оно было отвергнуто. После этого состоялось обсуждение вопроса о прекращении прений, который был передан в комитет. Тут я и ушел. Вскоре заседание подошло к концу.
20 мая
Вечером, когда я шел домой, мое внимание было привлечено каким-то шумом на боковой улице рядом с Большой Морской, где я жил. Я заглянул туда посмотреть, что происходит. По улице, шатаясь, бродил пьяный солдат, грубо задирая прохожих. Двое полицейских арестовали его и не без труда препроводили в участок, который находился на той же улице.
Когда они зашли в него, небольшая толпа мужчин, женщин и детей собралась у дверей участка, перед которым стоял на страже невысокий подросток лет примерно двенадцати.
Женщина с платком на голове, обращаясь к собравшейся публике, произнесла возмущенную речь о своеволии полиции, которая арестовала бедного солдата.
– Мы знаем, – сказала она, – что там сейчас делается. Они его бьют.
– Позор! – закричала толпа и двинулась к дверям.
Но неухоженный мальчишка, который охранял их, сказал:
– Вы туда не войдете.
– Мы знаем, что вы, дворники, – сказала та самая женщина, – еще хуже, чем полиция.
– Да! – поддержала ее толпа, а какой-то мальчишка с невыразимым презрением бросил подростку у дверей:
– Сатрап! Полицейский ублюдок!
Но тут толпа рассеялась.
23 мая
Каждый раз, как я наносил визит в Думу, меня поражала оригинальность внешнего вида ее членов. Депутат из Польши был облачен в узкие голубые брюки, короткий итонский жакет и высокие шнурованные ботинки. У него были вьющиеся волосы, и он выглядел как типичный представитель сельского дворянства. На другом депутате из Польши был длинный, до колен, халат из белой фланели, украшенный сложным переплетением темно-красных галунов; с плеч у него спадала столь же длинная мягкая коричневая накидка без рукавов с ярко-красной оторочкой. Здесь же присутствовало несколько социалистов, которые ходили без воротничков, и здесь же вы могли увидеть все мыслимое разнообразие головных уборов. Второе впечатление от Думы – но для меня едва ли не главное – та фамильярная раскованность, с которой члены Думы общались между собой. У некоторых из них была хорошая речь, у других плохая, но все они говорили так, словно всю жизнь выступали в парламенте. Во всяком случае, в них не было ни малейших признаков, что они нервничают или смущаются. Заседания Думы напоминали встречи хороших знакомых в клубе или кафе. В них не было никаких формальностей. Депутат, взойдя на трибуну, порой вступал в короткий разговор с председателем и лишь потом начинал свою речь. А когда, случалось, его призывали к порядку, он пускался в объяснения. На последнем заседании, которое я посетил, депутаты весьма деловито исполняли свои обязанности и справились с делами довольно быстро и без долгих речей. Правда, крестьяне все равно считали, что тут слишком много говорят. Один из них сказал мне: «Здесь есть люди, которые не имеют на это права». – «Кто?» – спросил я. «Например, попы», – сказал он. «А почему попы не могут быть членами Думы?» – осведомился я. «Потому что они получают 200 рублей в год. Чего еще им хотеть?» Если бы такой принцип соблюдался в Англии, членов парламента вообще не было бы.
Но скорее всего, никто не мог бы утверждать, что в Думе царит хаос; сама она воспринимает себя с неподдельной серьезностью. Пока по этому поводу позволил себе пошутить лишь один человек. Красоте зала, в котором заседали члены Думы, способствовало и его окружение; окна над креслом председателя образовывали полукруг и выходили на пространство, где было вдоволь воды и деревьев – нечто вроде пейзажа Версаля кисти Ватто, где в свое время проходили галантные празднества. Буквально на второй день двое крестьян забросали меня вопросами об Англии и парламентском устройстве Великобритании. Они спрашивали о налогах в Англии, какого рода образование я получил, каково положение сельского хозяйства в Англии, как организован севооборот (на этот вопрос я вряд ли мог дать вразумительный ответ) и как долго существует палата общин.
Прошлое воскресенье я провел в Петергофе, пригороде Санкт-Петербурга, где живет император. Здесь в парке среди деревьев и журчащих водопадов, среди высоких фонтанов, «les grand jets d'eau sveltes parmi les marbres»[4] представители среднего класса проводят воскресные дни, слушая окрестровую музыку. По этим живописным окрестностям внезапно может в открытой карете без всякого эскорта проехать российская императрица, напоминая собой красивый цветок. Я не мог отделаться от мыслей о Марии-Антуанетте[5] в Трианоне и думал, в самом ли деле десять тысяч мечей будут выхвачены из ножен в ее защиту».
Хотя Дума взяла с места в карьер, ее стартовый рывок стал замедляться, и в 1907 году правительство крепко взяло ее в тиски. В результате к 1907 году революционное движение в России замерло. За границей, в Лондоне, прошла конференция, которая так ничего и не решила. Рамсей Макдональд, лидер британских социалистов, в лондонском Ист-Энде арендовал церковь для собрания делегатов. Они попытались провести встречу в Копенгагене, но полиция выставила их. Известный писатель Горький посетил эту конференцию.
«До этого времени я не встречал Ленина, да и читал его не так много, как следовало бы. Но то, что удалось мне прочитать, а особенно восторженные рассказы товарищей, которые лично знали его, потянули меня к нему с большой силой. Когда нас познакомили, он, крепко стиснув мне руку, прощупывая меня зоркими глазами, заговорил тоном старого знакомого, шутливо:
– Это хорошо, что вы приехали! Вы ведь драки любите? Здесь будет большая драчка.