Журнал «Вокруг Света» №05 за 1986 год - Вокруг Света

Немцы — народ аккуратный, инструмент к радиостанции должен быть рядом. Зажигаю фонарик. Умирающий его свет все же помогает найти отвертку, плоскогубцы и кусачки. Забираюсь в нутро передатчика и начинаю мудрить со схемой. Провозился несколько минут, вдруг с кусачек посыпались искры, а руки задергались от ударов электрического тока. Немцы включили и тут же выключили радиостанцию. Прихожу в себя и растираю онемевшие пальцы. В щитовой грохнуло, а вслед за этим загорелся электрический свет. Хватаю автомат и вбегаю туда. В верхнем углу стальной двери большая рваная дыра. Тут тотчас грохнуло в радиорубке. Вскакиваю в радиорубку — такая же дыра и в ее двери...

Мне осталось совсем немного и, пользуясь светом, заканчиваю работу в радиостанции. В отверстия дверей влетают дымовые шашки. Помещение быстро наполняется дымом. Ничего не вижу. Душит кашель, из глаз и носа течет. Теперь мне прятаться ни к чему: радиостанция все равно работать не будет. Ощупью надеваю шинель, беру ППШ и открываю дверь. Гитлеровцы выхватывают автомат, заламывают руки, обыскивают, забирают «вальтер», волокут и впихивают в камеру.

Кашляя и протирая глаза, осматриваюсь и понемногу прихожу в себя. Совершенно пустая камера; она так мала, что в ней можно только стоять. Давит низкий потолок. В углублении стены, закрытая мелкой стальной сеткой, тускло светит лампочка. Душно, глухо, как в гробу. А из головы не выходит: «Что с Фоменко? Ищут ли нас?» Чтобы отвлечься, вспоминаю хитроумные поломки, которые устроил фашистам. Неожиданно дверь открывается. В полосе яркого света мичман Басин, а за ним двое наших солдат. Рядом, со связкой ключей, щеголеватый немец.

— Где Фоменко? — вырывается у меня.

Щеголь молча идет по коридору, звякает ключом у соседней камеры. Из нее, щурясь, выбирается Фоменко. Появившийся в коридоре радист возвращает нам автоматы и переносную рацию, которую отняли у Фоменко. Мимо радиостанции, из которой еще тянет дымом, мы идем к выходу. Из тамбура санитары переносят раненых немцев во внутренние светлые и теплые помещения, а фашистские моряки и эсэсовцы под пристальным взглядом наших солдат морской пехоты складывают оружие.

На следующий день мы протянули линию связи к бункеру, а к вечеру голос трофейной радиостанции зазвучал над Балтикой, передавая частям и кораблям, наступающим на запад, приказы советского командования.

Лишь спустя неделю я узнал, с какой целью немцы работали на радиостанции. Находившиеся в бункере моряки представляли для рейха особую ценность. В бой их не бросали, а эвакуировать не успели. Туда же забрались и остатки разгромленной части СС.

Когда наши войска взяли Пиллау, солдаты обнаружили бункер, но, увидев раненых, решили, что там только госпиталь, и ушли. Фашисты воспользовались этим и по радио стали вызывать свои корабли, намереваясь под прикрытием тумана перебраться на косу Фрише-Нерунг, где были их части, или уйти в нейтральную Швецию.

Два обстоятельства определяли поведение немцев, когда мы с Фоменко оказались в бункере. Формально они не сдавались в плен нашим частям. Однако, оказавшись в тылу советских войск, сознавали опасность ликвидации русского офицера и матроса. Вначале они не трогали нас, решив, что советскому командованию известно, где мы находимся. Когда же я передал свое сообщение Басину, они стали сомневаться: попали мы в бункер случайно или нас послало командование? Однако и здесь они не были уверены, приняли ли русские радисты мою странную радиограмму или нет. Выяснения этого они и ждали.

Владимир Сидоренко

…Черных лодок узкие следы

В первый раз я приехал в Венецию глубокой осенью. Оставил машину на крыше большого гаража возле вокзала Санта-Лючия и вышел на площадь. Было уже темно. Прямо передо мной плескался набухший водой широкий канал. На противоположной стороне за сеткой дождя мерцала цепочка огней. Я подошел к деревянному дебаркадеру, купил билет до площади Сан-Марко, поставил чемодан на скамью и стал ждать «вапоретто» — пароходик, который заменяет жителям Венеции городские автобусы. Под навесом дебаркадера было пусто. Лишь в углу дремал, закутавшись в шерстяное пальто, какой-то старик. Потом подошли двое рослых белобрысых парней с красными нейлоновыми рюкзаками на металлических каркасах. Туристы. Они неуверенно озирались по сторонам, не решаясь купить билеты. Наконец один из них шагнул ко мне и спросил по-английски: «Это Венеция?»

Я утвердительно кивнул. Англичанин — а может, американец — потоптался на месте, затем отошел к своему приятелю и стал что-то объяснять. Было заметно, что они явно разочарованы.

Вскоре послышался стук мотора, и к дебаркадеру наконец причалил вапоретто. Молодой матрос в синей робе отодвинул дверь на шарнирах, выпустил пассажиров, спешивших на вокзал, а затем впустил нас.

Парни с рюкзаками тоже сели. Подошли еще двое — мужчина и женщина. По всей видимости — состоятельные венецианцы: несмотря на дождь, на них были меховые шубы.

Они переговаривались на певучем наречии, которое довольно сильно отличается от классического итальянского языка. Венецианцы так растягивают слова, что кажется, будто они исполняют арии.

Вапоретто, нырнув под горбатый мост, вырулил на другой канал. Я стоял на палубе, подставив лицо осеннему ветру, насыщенному влагой и запахами моря, и всматривался в темноту.

Пароходик двигался очень медленно — скорость судов в Венеции ограничена постановлением муниципалитета, чтобы волны от винтов не расшатывали фундаменты зданий. Водные дороги здесь ничем не отличаются от сухопутных: к фасадам и мостам прикреплены знаки, регулирующие движение.

Мимо в молчании и мраке тянулась вереница величественных каменных дворцов. Дождь кончился, из-за туч выглянула луна, и стало светлее. На стенах домов можно было различить мозаичные украшения, позолоту вдоль канала вставали резные мраморные колонны, большие «венецианские» окна почти повсюду были за крыты деревянными ставнями, но встречались и исключения. Кое-где горел свет, и тогда в желтом электрическом квадрате виднелись то огромная люстра из матового стекла, то рама старинной картины, то разукрашенные балки деревянного потолка. Впрочем, освещенных окон было мало. Большинство дворцов в городе осенью и зимой пустует — хозяева приезжают сюда только летом. Город кажется покинутым жителями.

У подъездов домов, где ступеньки спускаются прямо в воды канала, горят фонари, освещая покрытые вековой плесенью стены. Белая плесень — словно седина истории на черной закопченной стене. У подъездов из воды торчат частоколы свай — привязывать лодки и гондолы. Чем богаче дом, тем наряднее сваи. Порой это настоящие произведения искусства, с резьбой и позолотой, пестро раскрашенные, с медными бляхами, на которых выбит герб хозяина особняка.

Вапоретто, замедляя ход, подползает к дощатому дебаркадеру, и я схожу на берег. Огромная площадь Сан-Марко вся залита светом. В лучах прожекторов искрятся разноцветные мозаики собора и мраморная скань Дворца дожей. Толпы туристов стоят, задрав головы, перед высокой колокольней, похожей на школьный пенал, поставленный на попа. Столики кафе пусты, музыканты небольшого оркестрика уже закончили играть и укладывают под тентом свои инструменты. Площадь похожа на сцену театра, где только что закончился спектакль.

Больше всего поражает знаменитый фасад Дворца дожей. Его называют самым гармоничным архитектурным сооружением в мире. Легкий и воздушный, весь из белого мрамора, он напоминает византийские кружева. Дворец несколько раз перестраивался и нынешний облик приобрел в XV веке.

Над центральным входом в собор Сан-Марко — не менее знаменитая Квадрига: четверка бронзовых коней, которых еще в IV веке до нашей эры отлили мастера с греческого острова Хиос. В Венецию их привезли из Византии крестоносцы в 1204 году. Завоевав Италию, Наполеон увез бронзовых коней в качестве трофея в Париж. Потом Квадрига вернулась в Италию. В годы второй мировой войны венецианцы спрятали шедевр в городке Доло. Ныне бесценный оригинал находится в музее, а его место заняла бронзовая копия.

Наполеон назвал пьяццу Сан-Марко «самым чудесным салоном Европы», что, однако, не помешало ему ограбить ее. Вагнер, пораженный великолепием архитектурного ансамбля, заперся в гостинице, сел за рояль и сочинил музыку к опере «Тристан и Изольда».

А сколько русских поэтов, художников вдохновил этот город:

Лунный свет сверкает ярко,

Осыпая мрамор плит;

Дремлет лев святого Марка,

И царица моря спит.

Так писал о Венеции Афанасий Фет.

А вот каким увидела город Анна Ахматова: