Баркарола - Михаил Харитонов

— Подожди, Майкрофт, — страсть в голосе Ирэн непостижимым образом переплеталась с холодным металлом, — я должна напомнить ещё кое-что. Я никогда не стала бы твоей, если бы не твоё обещание. Ты помнишь его? Когда мы решились… когда мы признались друг другу…

— Я помню каждую секунду, каждый миг, — Майкрофт поднялся с колен и сел на шаткое сиденье.

— Тогда ты помнишь, что я ответила тебе, когда ты предложил мне свою руку и сердце.

— Ты сказала — «я люблю тебя, но наш союз убьёт Шерлока», — тихо сказал Майкрофт.

— Я сказала больше. «Шерлок любит меня до безумия. Если я уйду от него и стану твоей, это убьёт Шерлока, или надломит его душу так, что он никогда не станет тем, чем он должен стать. Мы отнимем у мира великого артиста — ради того, чтобы быть счастливыми самим. Не слишком ли ничтожна наша любовь по сравнению с его гением?» И ты мне на это ответил…

— Да, я ответил. Я поклялся сделать возможное и невозможное, чтобы Шерлок стал не просто знаменит, но и любим. Отняв у него любовь одной женщины, я воздам ему любовью миллионов мужчин и женщин. Тогда я ещё не знал, как я этого добьюсь, но чувствовал в себе силу титана. Поэтому я дал клятву без колебаний — зная, что я смогу её исполнить.

— И ты добавил — «я буду верен своему слову, что бы ни сделал мой брат».

— Я имел в виду — против меня! — вскричал Майкрофт. — Кто же знал, что он бросится под твою карету?! Что лучшие врачи столицы будут выхаживать его несколько месяцев? И что в результате всех трудов на этом свете останется лишь тень прежнего Шерлока Холмса, безумная, жалкая тень с окровавленным ланцетом в руке?

Ирэн промолчала.

— Но я всё-таки выполнил своё обещание, хотя и ужасной ценой, — с горячностью продолжал великий человек. — Мой брат обрёл ту славу, которую заслуживали его дарования — во всяком случае, внешне. Он требует огромных гонораров, но от клиентов нет отбоя. Истории о великом сыщике публикуются гигантскими тиражами и уже появилось множество подражателей. Шерлок Холмс — признанный король частного сыска, защита слабых, надежда оскорблённых, кумир бессмысленной толпы… Не слишком ли много для Потрошителя?

— Не мучай себя, — прохладная ладонь любящей жены опустилась на разгорячённый лоб супруга. — Ты делал всё правильно… а сейчас заставил меня задуматься. Даже великие актёры уходят на покой… Но я не позволю запереть его в сумасшедшем доме. Найди другой способ.

— Я присмотрел на такой случай небольшую ферму в Сассексе, — признался Майкрофт, целуя руку. — Чистый воздух, единение с Природой. Там ему будет хорошо и покойно.

— Ферма? — миссис Холмс наморщила лоб. — Поселить его рядом с животными — не очень хорошая мысль. Помнишь ту собаку, над которой он «ставил опыты»? Он может не удержаться, и кому-нибудь это станет известным. Животные, которых режут заживо, очень громко кричат. По округе пойдут разговоры.

— Нет, нет. Ни коров, ни овец. Это пасека. Там только пчёлы.

— Пчёлы? Может быть, это выход… — задумчиво сказала миссис Холмс. — Но хватит об этом. Ты же не хочешь, чтобы у меня сегодня разболелась голова? Как раз когда у тебя выдался свободный вечер? Я не шутила насчёт постели.

— О, Ирэн, — выдохнул Майкрофт Холмс. Деловитое бесстрастие окончательно покинуло его лицо, уступив место совсем иным чувствам. — Ирэн, моя жизнь, моя душа, моё наслаждение…

Женщина застонала и бросилась в объятия любимого.

Эммануил Кросс последний раз оглядел просохший холст, нанёс острым концом кисточки два или три булавочных мазка, после чего удовлетворённо приложился к стакану с джином.

— Это мы ещё могём, — похвалил он сам себя, поскольку посторонних в мастерской не было.

Мастерская располагалась на чердаке дома на Бедфорд-Роу. Просторное, но неуютное помещение, пропахшее дешёвыми красками — старик Кросс не любил лишних расходов — освещалось единственной керосиновой лампой, стоящей на колченогой табуретке. Там же стояла початая бутылка дешёвого пойла. Старик привычным жестом отодвинул глухую штору. Грязные пальцы мазнули по стеклу, тёплому и скользкому, как обсосанный леденец. На улице как раз доживал последнюю минутку поздний вечер. Откуда-то снизу, из жилой части дома, донёсся тяжёлый звон часовой пружины, готовящейся к бою. Потом раздались мерные удары — полночь пошла по Лондону медными шагами вдоль многотысячного строя салютующих маятников.

— Вот так-то, — сказал Кросс, присаживаясь на вторую табуретку и рассматривая творение своих рук. Симпатичная девушка в белом платьице и шляпке сидела в лодке, плывущей по водной глади. За её спиной виднелась фигура гребца — тёмная, неразборчивая. В ногах у красотки стояла можно было разглядеть корзинку для пикника. Розовая ленточка на шляпке развязалась и летела по ветру, как маленький флажок. Старик встал. Подвинул табурет поближе к керосинке, выкрутил фитиль повыше. Потом взял с подоконника истрёпанную тетрадь в чёрной обложке. Открыл. Перелистал несколько страниц, иногда задерживаясь на каких-то местах. Иногда он зачитывал про себя какие-то места — медленно, шевеля губами, как читают не слишком грамотные жители предместий.

«Картина в масле насчёт девки и зверей два фута и четыре с моей девкой. Обычная цена… Обезьяна с полной выправкой и змеи кусают за грудя. Для лорда Гарри. Картина в масле большая четыре на восемь три мёртвые девки все места наружу. Девки Струццо. Насчёт цены не сговорились. Для лорда Гарри».

Ниже было добавлено:

«сговорились на две».

«Пять картин три фута и шесть моя девка во всех видах и негр с большим хозяйством. Для леди Джейн. Для ней же мущина в виде лорда Милфорда те же виды сзади и леди Джейн как мущина. Сговорить цену».

«Картина моя девка с сэром Фельтоном. Тот же размер. Сговорились как раньше».

Старик послюнил палец и пролистал несколько страниц подряд.

«Три картона сэру Вайтфилду моя девка на колу как для лорда Гарри. Струццо хочет процент за клиента».

«Ушли все наброски с повешенной. Струццо опять приходил за деньгами».

«Девка с пони китайские пытки отрубание рук и ног всё ушло. На отрубание головы сговорились с тем коммерсантом что брал повешение девки голой. Струццо хочет денег».

Ещё несколько страниц легли на левую сторону тетради.

«Нет заказов. Струццо не ищет клиентов. Хочет больше денег».

«Пошёл к Одноглазому Билли. Тот говорит Струццо он не тронет. Боится проклятых иностранцев».

«Нет денег. Отправил Анну заниматься на улицу делом. Струццо бил меня Анну силой взял отнял деньги ушёл. Куда это годится».

«Струццо привёл клиента, потребовал рисовать бесплатно с натуры моя девочка и этот чёртов итальяшка. Как зверь всё сделал прямо в мастерской у меня на глазах. Не заплатил. Анна не могла после него работать лежала. Болело у неё внутре видать намял он ей там. Выгнал на улицу очень нужны деньги».

«Струццо требует больше денег говорит мы ему больше такие не нужны».

На этом записи кончались. Старик ухватил цепкими пальцами карандаш и вывел внизу:

«Струццо больше не придёт».

Положил тетрадь обратно на подоконник, снова уселся напротив портрета. Приложился к бутылке.

— Ты там на папашу Кросса не очень серчай, — сказал он, обращаясь к смеющейся девочке в цветах. — Хучь ты мне и не дочь была, а я, почитай, к тебе как к дочке относился. А насчёт того, чем мы с тобой хлеб добывали — так что ж поделать, уж так всё устроено. Зато тебя большие люди видела, и ты больших людей повидала. Ну может не с той стороны, где у них воспитание, а с другого конца, где мы все одинакие, что лорд, что угольщик. Лорды так и похуже иного угольщика случаются, сама знаешь. Ну, давай, что-ли…

Бутыль с джином покорно забулькала, отдавая содержимое.

— Но и ты пойми. Мне этот Струццо проклятый весь бизнес порушил. Сначала-то всё прилично было, он меня защищал, я ему платил. Он меня ещё по части здоровья пользовал, потому как больной я от невоздержанности жизни, и брал недорого. Клиентов опять же приводил, потому как много с кем на короткой ноге он был. Ладили мы с ним, почитай что друзья, ну или там партнёры. Но как повысили его в этой ихней мафии, закружилась у него голова, стал много тратить. Короче, стало у него в карманах пустовато, а через то и у нас с тобой пошли злоключения. И деться некуда: никто не хотел с мафией этой проклятой связываться, больно длинные у них руки. Я уж было совсем загрустил, да тут кстати кой-чего сошлось, что лучше и не придумаешь.

Снова забулькал джин, проваливаясь в горло.

— Я тебе, может, говорил, а может нет. Была у меня тоже девочка, забыл как звали её, бедняжку. Я её на твоём месте держал — рисовал, в смысле, ну в в смысле развлечения джентльменов тоже, значит, того… жить-то надо. И вот был случай — пошла она, значит, с одним хорошим господином в гостиницу: потереться, значит, животами за небольшую денежку. Да вот только тот весёлый господин, как увидел её, значит, раздетой до готовности, достал нож хирургический и ну на неё с этим ножом. Убежать-то она убежала, да вот только порезал он её сильно. Как она обратно до меня добралась — ума не приложу. Крови-то из неё текло, что из свинюшки. Потом убираться да отмывать пришлось ужас просто. Зато с того дела я кровь рисовать настоящим образом научился. Так что всё-таки своя польза, как ни крути, со всего бывает, только вот не каждый её увидеть могёт. Потому-то башковитые в тепле сидят, как сейчас вот мы с тобой, а другие на холоде жмутся… Ну, ещё немножко промочу глотку, так-то оно веселее…