Пугачев и Екатерина - Владимир Буров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Счастливчик Ем.
– Без Ай?
– Ай означает – есть. Верно? В русском языке не принято говорить:
– Я есть Счастливчик.
– Наоборот, друг мой! Как говорится: ты спутал дядя. Ай – это и есть Я. А есть – Ем.
– Ничего я не напутал, – обиделся парень. – Я не хочу говорить про себя:
– Я. – Просто без я. Есть – и будет означать, что Я – Есть.
– Ну, окей, окей! Чем зашифрованней, тем даже лучше. Счастливчик Эм.
– Лучше Ем.
– Окей. Но теперь уж я точно знаю, что ты не он. Ай! Не он! – и Со притворно упала на траву у бочки. – Маркиз начал одевать ее.
– Ты зачем меня одевать? – очнулась дама от изумления.
– Не беспокойся, я проведу тебя в номера. Вечер, холодает уже.
Через полтора часа, проведенные в счастливой беготне по этажам и комнатам, в ловле и трахании везде, где только можно, и даже нельзя, как-то:
– В лифте и под кроватью, – они успокоились и стали пить зеленый чай с колотым сахаром. Диабета-то ни у кого не было, к счастию. Вы спросите, почему в лифте возникли сложности? Дак, надо было еще тянуть за веревку, чтобы он поднимался. И хоть не высоко, с первого на второй этаж, а одновременно-то задохнуться можно. Через два отверстия дышать еще никто не научился. Впрочем, йоги могут. Но, как говорится:
– Мы-то здеся не японцы. – Хотя, конечно, некоторые хуки яки знаем.
– Почему ты считаешь, – наконец, решил до конца выяснить отношения Маркиз де Пруайем. Или как он сам считал лучше:
– Маркиз де Пруем. – Здесь не было ученой Даши, она бы перевела точнее.
– Он называл себя Брауном. Хотел подсветлить впечатление от своего имени.
– А как, ты говоришь, его звали?
– Я не сказала?
– Нет.
– Так Тёмный.
– Просто Темный?
– Да, такая темная личность. Я предложила ему называться:
– Граф Потемкин.
– Наверное, остался доволен?
– Очень. Но вот, как ты от бабла не отказался. Так же, как и ты говорил, что я должна ему еще двести пятьдесят золотых. Поэтому я и подумала, что ты это он. Но теперь я понимаю:
– Вы его убили.
– И значит, ты это и есть Атаман этого войска.
– Если бы я не услышал это от вас, ни за что бы не подумал, что вы способны так глубока мыслить и страдать. И кстати:
– Он еще жив. Хотя я бы на его месте жить с таким имечком не стал. Что это такое? По-тем-кин! Очень подозрительное имя для графа. Сейчас его пытают, чтобы признался, что он нашел в этом страшном имени.
– Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь, пусть прекратят. Это я придумала для него достойное имя. Так-то его фамилия была народная, даже простонародная:
– Темнота.
– Киллер Темнота, – резюмировал Де Пруайем.
– Но вы пошли, пожалуйста, кого-нибудь, – опять не совсем по-русски повторяла Со.
– Так некого. Да ты не беспокойся, дорогая жена, там у них сейчас перерыв. И он, следовательно, тоже отдыхает.
Глава четвертая
1
– Жена?! Прости, но я замужем.
– Так я и есть твой муж!
– Не-е! На этот раз ты меня не обманешь. Хотя рост у вас одинаковый, маленький, но он был некрасив и вздорен, а ты великолепен. Более того:
– Ты живой. Очень живой, а он уже некоторое время очень мертвый.
– Та не! У тебя несвежие сведения, дорогая. Я бы вообще еще раз обвенчался с тобой, но это, говорят, не рекомендуется. Боюсь, как бы ты мне, действительно, не неповерила, а эта Темная Личность питала бы надежды на твою законную любовь.
– Так значит, ты Петр Третий?! – Ахнула Со, и упала без чувств, успев, правда, крикнуть на прощанье:
– Ай! Не он, не он!
Лариски пытались уговорить народ:
– Прекратить это безобразие.
– Прошу всех разойтись, – добавила Лар Два.
– Да пошла ты, коза! – послышалось из задних рядов. Из очереди имеется в виду.
– У нас поручение от Царицы, – подняла руку вверх, ладонью к очереди Лар Три. Сразу послышалось:
– Твоя царица в кустах!
– Что это значит?! Вы и ее, что ли, пустили в расход?!
– Та не, шутка, – ответил парень по кличке, а скорей всего, даже по фамилии Творог. – Она в больничке.
– В какой еще больничке? Что ты несешь, Сметана?
– Я не Сметана, ты спутала, Крошка.
– Действительно, он больше похож на Творога, – сказала Лариска Два.
– Короче, слушай сюда, твоя Варвара в лесу, в шалаше у старухи колдуньи Изергиль. Или вы не слышали еще, что она никак не придет в себя после боя с той залетной Куклой Сосо?
– Им бесполезно объяснять, что теперь у нас две царицы, – сказала Лариска Один.
– Как я уже сказала, или пыталась сказать, – сказала Лариска Три, – мы хотим не совсем запретить это… этот концерт, а готовы найти некий компромисс.
– Лучше говорите на русском, леди, – крикнул Творог, – здесь нет умников.
– Мы сами готовы принять в этом участие, – сказала Первая.
– По полчаса с каждой, – подтвердила вторая.
– Хуже не будет, – добавила Третья.
Многие были не против. Как сказал Творог:
– Мы не против. – Но те, кто раньше с нею был, наговорили такого, что те, кто уже стоял в сенях, близко к цели, зароптали.
– Ладно, – сказали Лариски, – те, кто уже в сенях, пусть пройдут по старой колее, а остальные пусть тоже не расстраиваются:
– Очередь пойдет в три раза быстрее.
Наконец Дашу отпустили.
– Беги скорей в Подвал, и скажи, чтобы прекратили пытать киллера, которого они поймали.
– Пусть его не трогают до специального указа Атамана.
Даша быстро пошла в указанном направлении. Это должен был быть большой подвал под землей. Примета места:
– Дерево с кукушкой.
– Дойдешь до дерева, и пять шагов вперед, – сказала Лар Три на прощанье.
Поляны все не было. Даша хотела бежать, но не могла. Наконец, она увидела дерево.
– Пять шагов куда? – Даша поворачивалась в разные стороны, стараясь угадать, где вход. – Не спросила, – сказала она. И добавила: – Да разве в такой ситуации учтешь все детали? Нет, конечно. – Она сделала пять больших шагов за спину кукушки, и повернулась кругом. Кукушка начала опускаться вниз.
Даша спустилась по лестнице. Почти все обернулись в ее сторону. Только палач по имени Толстый Фред продолжал невозмутимо смотреть на клещи, как будто мог своим взглядом помочь им быстрее раскалиться до бела.
– Начинается предпоследний акт трагедии, – сказал Толстый Фред, не оборачиваясь назад.
– А нельзя узнать, какой будет последний? – спросил киллер Потемкин, который был привязан к столбу с поднятыми вверх руками.
– Последний это неизвестность, – сказал Оглобля.
– Я бы обязательно, что-нибудь добавил, – сказал сидящий с ним за одним столом Левша, – но не могу. Нечего просто. Ибо это отлично сказано:
– Впереди только неизвестность.
Ребятам как раз только что поджарили на этом же огне куропатку и большого тетерева. Куропатка считалась:
– Заместо мяса. – А тетерев, как:
– Хлеб.
Молодая Агафья поставила на стол бочонок холодного английского пива и четверть французского:
– Боржоми, – сказала Агафья.
– Так не Боржоми, – в десятый раз поправил Агафью Левша, – Бордо.
– Стихи не запомнила, что ли, которые я тебе дал, – сказал Оглобля.
– Так помню.
– Ну, прочти.
– Забыла.
– Так прочти по бумажке.
– Я ее потеряла.
– Ты у меня получишь по рогам, коза!
– Не ругай ее, – сказал Левша. – Дай я объясню.
– Объясняй.
– Записала бы на бересте. Небось не потеряла бы, пока не выучила.
– Так я сама уж догадалась. И записала их на бересте.
– Что значит, Их? Говори просто:
– Стихи.
– Ой, не люблю я это слово, милый мой, – ответила Агафья.
– Почему? – не понял Левша.
Оглобля тоже удивился:
– В чем дело?
– Там про любовь. Если не буду читать с листа, с бересты, я имею в виду, могут подумать, что это я сама влюбилась, – ответила девушка.
– Ну, и что?
– Так, а какая страсть-то в этом? – не понял и Оглобля.
– Ну, как вы не понимаете? Чай стыдно.
– Я не понимаю, чего тут стыдного? – сказал Левша. А Оглобля добавил:
– Действительно, я тоже не андестенд.
– Ну, как вы не понимаете? Будут думать, что это я лично, а не поэт или поэтесса, сзывает всех на свою вечеринку.
– Ну и что?
– Я бы так и не против был, если бы ко мне все пришли, – сказал Левша.
– Вы, может быть, и не против, а я не хочу, чтобы меня все трахали.
– Так никто так и не подумает, – сказал Левша.
– Ну, как же не подумают, если я не с бересты читаю, а ору от души во все горло? – вопросом ответила Агафья. – А хочу! Я лав ю! Что это, если не прямой призыв:
– Приходите все сегодня ко мне ночью?
– Ладно, – махнул рукой Оглобля, – читай с листа.
– Мне Боржоми надоел, полюбила я Бордо превосходнейший французский, – сказала без запинки Агафья, глядя в бересту.
Левша взял у нее бересту.
– Ну, что ты врешь, – сказал он, – здесь ничего не написано!