Человек-да - Дэнни Уоллес

ну... такие вещи девушке вряд ли придутся по вкусу.

А что нравится девушкам? И что из того, что нравится девушкам, нравится мне?

— Я... пожалуй... — замямлил я, силясь придумать нечто такое, что пришлось бы по душе девушке, —

...ребенка.

Взгляд Лиззи, обращенный на меня, ничего не выражал.

— Ребенка? — скучным голосом переспросила она.

Я понял, что опростоволосился. Лиззи сразу сообразила, почему я остановил свой выбор на ребенке. Потому

что, в моем представлении, это то, что хотела бы услышать девушка. Нужно как-то исправлять ошибку.

Придумать другой ответ.

— Постой, ты не так поняла. Это был бы не просто ребенок.

— А какой? Два в одном? Ребенок-открывалка для бутылок?

— Нет. Это был бы особенный ребенок.

Лиззи вскинула брови, ожидая моих объяснений.

Ура, есть!

— Китайчонок.

Брови Лиззи взлетели еще выше. Я не поверил своим глазам. Думал, только в мультиках так бывает.

— Китайчонок, — повторила она.

— Громадный китайчонок, — поправил я ее.

— Извини. — По-моему, тон у нее совсем не виноватый. — Значит, громадный китайчонок?

Лиззи не ослышалась. Я и в самом деле так сказал. Интересно, какого черта?

— Точно, — уверенно подтвердил я, будто сообщил ей взвешенное решение. — Г ромадный китайчонок.

— Так почему ты остановил свой выбор на громадном китайчонке? — спросила она. Мне хотелось

надеяться, что в ее голосе прозвучало мягкое удивление, но в принципе подобным тоном обычно опытный врач

разговаривает с неполноценным ребенком.

— Ну... китайчата — такие очаровательные малыши. Что может быть прелестнее? — ответил я, считая, что

глаголю истину. — То есть, конечно, китайцы вообще милый народ. Только не думай, будто я отношусь к ним

свысока...

Лиззи сложила руки на груди.

— Я просто хотел сказать, что китайчата — милые дети... И...Э... пожилые китайцы, если подумать, тоже

милы. Но... знаешь... если честно, все, что между ними, в расчет можно не принимать...

Черт, совсем запутался. Ну ничего, все еще можно исправить.

— Ты только представь, — продолжал я. — Люди со всех концов света будут приезжать, чтобы посмотреть

на моего громадного китайчонка.

ЛЮДИ СО ВСЕХ КОНЦОВ СВЕТА БУДУТ ПРИЕЗЖАТЬ, ЧТОБЫ ПОСМОТРЕТЬ НА МОЕГО

ГРОМАДНОГО КИТАЙЧОНКА? Что за бред?

Я внезапно замолчал и уткнулся взглядом в свой бокал.

— Хм... ну, думаю, если б... — заговорила Лиззи.

Я так и не узнал, что она думала. Потому что рядом неожиданно возник Роан с банками пива и миской мелкой

моркови в руках. Он подсел к нам, и мы стали говорить о Лондоне и Австралии и о том, что Лиззи стремится

поскорее вернуться домой. И больше за весь оставшийся вечер о громадном китайчонке не было произнесено

ни слова.

В сущности, о нем никто не упоминал до конца года.

Часы показывали двадцать минут четвертого утра. Мы с Уэгом были пьяны в стельку.

Сидели в углу какого-то клуба в Сохо — Бог знает, как мы там оказались — и болтали с тремя

австралийцами, проводившими в Лондоне свой отпуск. Я использовал все свои познания об Австралии, чтобы

произвести на них впечатления.

— Значит, у вас есть Большие Ананасы, да? — говорил я. — И Большая Креветка. А еще Гигантский Нед

Келли.

Австралийцы тупо смотрели на меня.

— Ну... скульптуры, которые у вас всюду стоят. Вы же, наверное, их видели. Большая Бочка и Большой

Комар? Большой Червь? Большой Апельсин? Я в вашей стране никогда не был, но мне их фотографии

показывала одна девушка, с которой я встречался. Это потрясающе.

Их лица по-прежнему ничего не выражали. Я решил, что, по-видимому, назвал мало Громадин. Поэтому стал

перечислять дальше.

— Большая Банка. Большая Треска. Большая Морковь. Б...

— Большой Нудный Придурок, — добавил Уэг. Все рассмеялись.

— Я веду речь об австралийской культуре, Уэг. — В данный момент он меня раздражал, поэтому скажу, что

его настоящее имя Уэйн. — Эти джентльмены из Австралии должны знать, что мы здесь, в Великобритании,

проявляем живой интерес к их стране.

— Так они же австрийцы, — заметил Уэг.

Я посмотрел на трех наших новых знакомых.

— Вы австрийцы? — заплетающимся языком уточнил я.

Они кивнули.

— Простите Бога ради. Я думал, вы австралийцы. Интересно, и почему я принял вас за австралийцев?

Все пожали плечами.

— Но ведь я рассказываю вам об Австралии и австралийцах почти...

— Двадцать минут, — сказал один из наших собеседников. С австрийским акцентом. Только тогда я

заметил, что на нем футболка с надписью «АВСТРИЯ».

— Да. Двадцать минут, — согласился я. — Что ж, надеюсь, по крайней мере, в ходе нашей беседы вы кое-

что узнали об Австралии. Всего хорошего, ребята. Добро пожаловать в нашу страну.

Мы с Уэгом пошли прочь от австрийцев, двигаясь не спеша, с достоинством, хотя не так-то просто сохранять

достоинство, когда тебя качает из стороны в сторону и ты постоянно натыкаешься на людей. На краю

танцевальной площадки мы остановились.

— Выпьем? — спросил Уэг.

— Да! — почти выкрикнул я, верный данному себе обещанию. — Да, Да, Да!

Каждое свое «да» я сопровождал красноречивым жестом, энергично тыкая пальцем перед собой, хотя Уэг уже

давно ушел к бару.

Вероятно, своей жестикуляцией я привлек к себе внимание мужчины в сомбреро.

Поначалу я принял его за мексиканца, но потом до меня стало медленно доходить, что настоящий мексиканец

вряд ли явился бы в лондонский ночной клуб в сомбреро. Да и усы у него, наверное, были настоящие, а не

приклеенные. Мексиканец с приклеенными усами был бы супермексиканцем, потому что у него были бы

двойные усы, а это круто. К тому же супермексиканец, вероятно, был бы в пончо... Тут я сообразил, что говорю

все это в лицо мужчине в сомбреро.

— Текилы? — вопросом ответил он на мой монолог. Выходит, это был торговец текилой. Мне показалось,

что он вытаскивает кобуру, но это была полная бутыль мексиканской водки. — Фунт за порцию.

За многие годы я развил в себе поразительную способность уклоняться от употребления текилы. Несколько

раз я попадал в пренеприятнейшие ситуации после того, как выпивал эту дрянь, и с тех пор на текилу у меня

была аллергия, — если кто-то мне ее предлагал, я машинально отвечал «нет».

Поэтому я сказал...

— Да!

Мужчина в сомбреро налил мне глоток. Я выпил.

— Еще?

Вид у меня был уже не очень жаждущий.

— Да, — ответил я — без былого энтузиазма в голосе. В животе у меня неприятно закрутило. Честно говоря,

я был уверен, что уже выпил достаточно. Но игра-то велась по другим правилам. Я опрокинул в себя вторую

порцию и улыбнулся мексиканцу, мысленно веля ему удалиться. Он отскочил от меня, как ошпаренный — то

ли мысли мои прочитал, то ли подумал, что я намерен наброситься на него с кулаками.

Я попытался сфокусировать взгляд на танцевальной площадке. То, что я увидел, мне показалось забавным. И

я вдруг проникся глубоким убеждением, что сам я замечательный танцор, — во всяком случае, ничуть не хуже, чем та леди в синей кофточке или та, что в зеленой. А они обе танцевали просто здорово. Особенно та, что в

синем. Она была великолепна. Но мне в подметки не годилась. Может, раззадорить ее на танец с раздеванием?

Она, вне сомнения, знает, что делает — отменно работает руками, ногами, головой и прочими частями тела, —

хотя хорошая физическая форма, отменная координация движений и, возможно, классическая подготовка,

пожалуй, ее не спасут: с моим артистическим талантом тягаться трудно. Я был абсолютно уверен, что способен

безупречно исполнить все те движения, которые демонстрировала она. Но, в отличие от обученных танцоров, я

не ограничивал себя «условностями» — не боялся нарушать правила. По-видимому, я испугал леди в синем и

ее подругу в зеленом, и даже, похоже, их рослого приятеля — того, что не сводил с меня глаз и теперь прямой

наводкой шел ко мне. Наверное, он идет ко мне, чтобы сообщить: они все знают, что я думаю и что я прав:

воистину я — Король Танца. Не исключено, что потом мы все вместе отправимся к ним домой, и я покажу им

некоторые свои движения, и мы подружимся, и...

— Ты чего пялишься на мою девушку? — спросил верзила, неожиданно оказавшись у меня перед носом.

Вид у него был не очень довольный.

— У? — радостно промычал я.

— Ты на мою девушку пялишься?

Я улыбнулся, пытаясь незаметно сглотнуть текильную отрыжку.

— Я пялюсь на твою девушку? — переспросил я, надеясь, что произнес это дружелюбным тоном.