Ванильный запах смерти - Анна Шахова

Не отличающийся ни темпераментом, ни оригинальностью Бултыхов вел пресную, а для Зули, возможно, и мучительно скучную жизнь вдовца-пенсионера. Газеты, прогулки до магазина через парк, книги и телевизор по вечерам. Раз в году поездка к морю или в санаторий. Впрочем, и этого скоро не будет. Скоро не будет ничего. Степан Никитич поморщился от боли, сдавливающей голову обручем: огненным, впивающимся все сильнее, жалящим. Вроде только отбился утром. Странно. Он положил под язык таблетку. Но приступ тошноты заставил дернуться Бултыхова к кустам.

Зуля, промчавшись мимо остановки маршрутки, побежала к лесу. Она смутно представляла, как можно сократить путь к отелю через чащобу, но, оглушенная, раздавленная происшедшим в больнице, не задумывалась над такой мелочью, как дорога к временному пристанищу. Вся жизнь катилась под откос!

В палату Абашеву не пустила медсестра, заявив, что «настоящая жена, приехавшая к Кудышкину, вряд ли захочет видеться с курортной любовницей». Эта очковая кобра в зеленом колпаке, ущербная инфузория! Так и сказала – курортной любовницей. Зуля стала звонить Эдику, но ее вызовы он сбрасывал. Впрочем, вскоре к задохнувшейся от гнева Абашевой из палаты вышла, вернее, выплыла, рослая горделивая тетка со стильно зализанными волосами, ухоженным остреньким лицом и с полуулыбкой представилась зычным голосом:

– Ну, здравствуйте, Зульфия. Меня зовут Клара Ветковская. Мне Эд много о вас рассказывал. Простите его за слабость и мальчишество – он не смог вовремя сообщить о женитьбе. Впрочем, вам ли говорить о мужской нерешительности? – и Клара снисходительно улыбнулась.

– Что за дерьмо?! – крикнула Абашева. – Мне нужно увидеть Эдика, а вы, дамочка, идите к черту! – Она попыталась пройти мимо тетки, задев ту плечом, но Ветковская мертвой хваткой вцепилась ей в руку и ледяным, «право имеющим» голосом сказала:

– Я вызову охрану: она предупреждена. Идите в отель. Эдуард вам позвонит позже.

– Да что вы себе позволяете? – вырвала руку Зуля, готовая любыми средствами постоять за себя.

– Вот! Видите – кольцо? – перед газами Абашевой замаячила холеная рука с обручальным кольцом, усыпанным бриллиантами.

– И у меня, видите – кольцо? – в ответ Зуля ткнула в тетку своей рукой с увесистым зеленым камнем.

– О, старый знакомый, – скривилась Ветковская. – Впрочем, я никогда не любила этот перстенек. Дешевка, купленная в ЮАР.

Зуля замерла. Да, действительно, Эдик привез кольцо ей в подарок из ЮАР в прошлом году. Как залог их… их… отношений. Их будущего?

– Я не ношу булыжники! – сочувственно покивала Клара. – Пришлось ему отдать фальшивку вам. Ну, не обижайтесь, простите слабого мужчину.

Она сочувственно взяла Зулю за руку, которую литераторша тут же отдернула.

– Мы поженились с Эдом четыре месяца назад. Он хотел все рассказать вам в этот свой приезд. Ну заодно уж и с Федотовым договориться об интервью. Царство ему Небесное. – Ветковская помахала перед носом щепотью, обозначив крестное знамение.

– Вы что, так и не поняли, что я руководитель его программы? – спросила соперница, наконец, естественным голоском. – Клара Амба – это мой творческий псевдоним. Я на самом деле Ветковская. Ну не Кудышкиной же становиться?

И тут Зуля все поняла…

Степан Никитич не видел, как Абашева умчалась в лес. Он, с трудом дотащив себя до маршрутки, поехал в отель. От слабости у подполковника дрожали руки, лицо заливало потом, несмотря на струю воздуха из раскрытого окна – благо утро принесло долгожданное похолодание и небольшой дождь. Поездка в подскакивающем то и дело микроавтобусе самым плачевным образом сказалась на самочувствии: боль становилась нестерпимой. А значит, таблетки больше не действовали, и придется прибегнуть к сильнейшему препарату, который кололи в больнице после обследования. И это военврач расценил как начало приведения приговора в исполнение. Да, на столь скорый финал Степан Никитич не рассчитывал. Впрочем, что ж – Бог располагает. Даст ли Он в достатке мужества и сил, чтобы до последнего не сломился дух?

У ворот гостиницы Бултыхова встречал донельзя взвинченный Гулькин:

– Степан Никитич, наконец-то! У нас тут все вверх дном! Обыск: настоящий, санкционированный. Дело-то вышло страшное – тяжелый наркотик нашли в цигарках. Огромную дозу! Как вы и говорили. Все, как вы говорили! И вас следователь ждет – чуть не в розыск объявлять собрался. – Вдруг Лева с ужасом отшатнулся от полковника: – Неужели и вы? Вы так ужасно выглядите.

– Я не слишком здоров. Мне необходимо лечь и принять лекарство, – задыхаясь и морщась от спазмов, сказал Бултыхов.

– Вот-вот! Они обыскали комнаты и нашли, у вас нашли… – Лева прижал руку к губам, будто боялся произнести страшное заклятье.

– Они нашли ампулы с обезболивающим и шприцы? Я их и не прятал. – Врач оперся на протянутую руку Гулькина.

С террасы сбежала Лика – бледная, с опавшими щеками, чернотой вокруг глаз:

– Степан Никитич! Этот ужасный полицай намерен вас задержать!

– Разберемся, – выдохнул теряющий последние силы Бултыхов.

Путь на второй этаж подполковник в сопровождении Левы проделывал нескончаемые пять минут.

В номере его поджидал Геннадий Борисович Рожкин, что-то пишущий за столом с разложенными на нем ампулами, понурые хозяева отеля, расположившиеся напротив следователя, и двое крепких мужчин, швырявших одежду Степана Никитича из шкафа на кровать.

– Вот и славно, – осклабился Рожкин. – Конечно, сдаваться страшно! Но нужно.

– Презумпция невиновности не работает более? – хриплым голосом сказал Бултыхов и повалился на подставленный Левой стул.

– Все очень грамотные – это, конечно, здорово. Куда уж там! А нездорово то, господин Бултыхов, что в ваших вещах найден интересный препарат для инъекций. Это уж… я вам скажу уж… Опиатной группы на минуточку! И упаковочка шприцев к нему. Откуда? Не оттуда же, откуда героинчик в сигаретке Федотова? Да уж! Успокоительное я и не считаю как сущую мелочь. – Рожкин с воодушевлением выплевывал в сторону Бултыхова обвинения.

Степан Никитич, отдуваясь и кривясь от боли, полез во внутренний карман льняного пиджака, заставив дюжих оперативников рвануться к нему. Впрочем, полицейские успокоились, увидев, что врач вынул скрученные трубкой листы в прозрачном файле.

– Это выписка из больницы. Всегда с собой – на всякий пожарный. У меня рак головного мозга. Вот рецепты. – Степан Никитич ткнул папкой в следователя, не в силах более держать ее на весу.

Рожкин недоверчиво и разочарованно начал доставать листы из файла.

– Рецептики сами себе настрочили?

– Вы же видите, что печати онкодиспансера, – отмахнулся Бултыхов и с благодарностью взял из рук Даши стакан с водой, сделал небольшой глоток, но тут же, скривившись, отдал стакан обратно.

Рожкин вытянул брезгливо губы, скептически покрутил рецепт в руках:

– Вижу… И понять не могу, почему вы в первый мой приезд не рассказали о ваших жизненно необходимых запасах.

– Но они никакого отношения не имели к этой истории с отравлением!

Тут Бултыхову стало отчаянно плохо, и он, стиснув зубы, застонал.

– Вы же видите, что Степану Никитичу нужно сделать укол! Может, вызвать врача? – вступила сердобольная Травина.

Бултыхов отрицательно замотал головой.

– То, что препараты отношения не имели, – это еще надо доказать! Да уж! – немного присмирев, но все еще куражась, сказал Рожкин. – И – самый главный вопрос дня: что вы слышали об угощении?

Бултыхов недоуменно взглянул на следователя.

– Допрошенный мною в больнице Эдуард Кудышкин утверждает, что самокрутки Федотову кто-то преподнес в отеле – в качестве угощения. Все здесь, кого я ни спрашивал, отказываются. – Рожкин уничижительно проехался взглядом по хмурым физиономиям собравшихся. – Да уж… А что можете сказать вы? У вас лекарства не пропадали часом?

Степан Никитич ткнул пальцем в упаковку ампул:

– Все тут. Как привез. – Врач на мгновение запнулся. Даже перестал судорожно дышать, будто вспомнив что-то. Но заминка эта длилась считаные мгновения. – Простите, но я ничего не знаю. Ничего. Мне очень плохо. Необходимо сделать укол. – Он откинулся в кресле, покрываясь испариной, а лицо его стало наливаться болезненной краснотой.

– Да-да, конечно, – кивнул Рожкин, вставая. – Но следствие вынуждено настаивать на вашем пребывании в «Под ивой», согласуясь, конечно, с состоянием здоровья, господин Бултыхов. И одну ампулку мы уж, как ни крути, изымем. Что уж! Экспертиза – ничего не поделаешь.

После этих слов Геннадий Борисович переключился на Василия:

– Пойдемте, господин Говорун. Еще два номера – и на первый этаж. Кладовки, кухня, подвал – что там у вас еще? Осматривай да осматривай, разрази их… – И он замахнулся на кого-то неопределенного.

Тем временем Эдуарда Кудышкина перевели из реанимации в терапию. Клара Ветковская расстаралась, и несколько зеленых банкнот решили вопрос с отдельной палатой. Эдик, с землистым лицом и синевой под глазами, выглядел на застиранном до прозрачности белье кротким потерянным псом, этаким печальнооким бассетом – незаслуженно избитым и выгнанным из дома. Он следил преданным слезливым взглядом за наводящей порядок в тумбочке женой. Захлопнув дверцу, она тяжело уселась на кровать, без трепета сдвинув ноги болящего своими идеально круглыми ягодицами.