Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну» - Александр Строев

Знаменитые авантюристы, такие, как Калиостро, манипулировали общественным мнением, апеллировали к нему, дабы обелить себя и повлиять на судей. Они заботились о своей популярности, печатали в газетах хвалебные статьи и интригующие объявления (д’Эон, С. Заннович); о поле кавалерши д’Эон англичане держали пари. Но популярность может сослужить дурную службу, вызвать преследования властей, что и произошло с Калиостро. Человеку известному трудно скрыться: Степана Занновича узнали и разоблачили по портретам, которые он сам велел изготовить в большом количестве. Поэтому искатели приключений нередко предпочитают конфиденциальные, а не публичные информационные каналы. Они используют уже существующие связи и создают свои собственные.

Прежде всего это осведомительство и шпионаж. Сложившаяся во Франции система распространения вестей, «устных» и «рукописных», предполагала наличие целого штата вестовщиков. Во многих знатных домах был свой платный осведомитель, получавший около десяти ливров в месяц. Подобно «Хромому бесу» Лесажа, они как бы снимали крыши домов, подслушивая и подсматривая, вытаскивая тайны на свет божий. Некоторые вестовщики проникали в салоны и министерства, пользуясь вымышленным титулом: так некий авантюрист Франсуа Бушар выдавал себя за виконта де Монтемайора, наиболее важные новости он, подобно дипломатам, шифровал[69].

Подобного персонажа, чья жизнь посвящена поиску и распространению новостей, причем нередко весьма полезных, описывает Кантемир в третьей сатире: вестовщик Менандр,

С зарею восставши, везде побывает,Развесит уши везде, везде примечает,Что в домах, что на улице, в доме и в приказеГоворят и делают, кто где с кем подрался,Сватается кто на ком, кто где проигрался.Кто за кем волочится, кто выехал, кто въехал,У кого родился сын, кто на тот свет съехал[70].

Надо было быть в курсе всех событий не только для развлечения и светской беседы, но дабы не пропустить перемен при дворе, выдвижения нового фаворита, возможности получить место или бенефиций. Соединение престижности и полезности породило, как уже говорилось, большой спрос на периодические выпуски вестей, изготовлявшиеся в специальных конторах как для избранной, так и для широкой публики. Добытчики и распространители устных и письменных вестей объединялись, конкурировали, постоянно занимались плагиатом. Рукописные газеты и их «редакции» выполняли роль адресных и справочных столов, бюро объявлений и даже службы знакомств. Распространяли новости женщины, продавцы лимонада, официанты в кафе, кабатчики. За рубеж вести вывозить запрещалось, контрабандисты-газетчики попадали в тюрьму. Годовая подписка на престижные «листки», например на «Французского наблюдателя» Шеврие (Le Spectateur français), стоила 240 ливров[71].

Одним из самым популярных было «агентство» шевалье Шарля де Фье де Муи (1701–1784), плодовитого прозаика и полицейского осведомителя. Бюро его официально существовало с 1744 г. на улице Сент-Оноре, но фактически работало с 1730-х годов. Создавая скандальные, литературные и с 1742 г. светские хроники, Муи использовал полученную из полиции информацию, а взамен делился своей. Добывая новости, он и в замочные скважины подсматривал, как сам рассказывал. Услугами его пользовались многие, вплоть до Вольтера (1736, 1738–1739) и герцога Лотарингского Станислава Лещинского (1741–1747). Муи безуспешно пытался стать литературным корреспондентом Фридриха II, издавал в 1751 г. газету «Мотылек, или Парижские письма» (Papillon, ou Lettres parisiennes). Человек он был полезный, но опасный, пользовался в Париже скандальной славой и в Бастилию попадал несколько раз, в 1741 и 1745 гг.

Литературные вести шевалье де Муи распространялись и за рубеж, в том числе в Россию. В 1730-е годы через Академию наук они поступали некоему высокопоставленному вельможе, может быть русскому, а может быть одному из фаворитов-французов Елизаветы Петровны, маркизу де ла Шетарди или Лестоку[72].

Другим авантюристам также приходилось сотрудничать с полицией, частенько арестовывавшей их. Делали это Анж Гудар, видимо, Фужере де Монброн и, увы, Казанова. После многолетних скитаний венецианец смог вернуться на родину, став осведомителем той самой государственной инквизиции, что заточила его в Пьомби, тюрьму под свинцовой крышей. Сохранились его доносы (1774–1782): Казанова выдавал знакомых, причем сообщал именно о том, за что сам поплатился, — о плутнях, о театральных шашнях, о распутном поведении, о хранении безбожных и непристойных книг, о связях с иностранцами (венецианская знать не имела права видеться с чужеземными послами).

Чуть более почетным было ремесло секретного агента. Во Франции их вербовали сразу две службы: министерство иностранных дел и Секрет Короля, созданный Людовиком XV, чтобы всех контролировать и проводить свою политику втайне от министров и, главное, от всесильной фаворитки, маркизы де Помпадур[73]. Обе службы частенько соперничали, что вносило путаницу в дела, разрушало субординацию, и дипломаты частенько не знали, кого им слушаться. Д’Эон, работавший на разведку, отказался в 1763 г. сдавать дела и архив новому посланнику в Лондоне де Герши, ссылаясь на секретное письмо короля. Когда в начале 1760 г. граф Сен-Жермен был отправлен маршалом де Бель-Илем и королем в Гаагу, чтобы начать тайные переговоры о заключении сепаратного мира с Англией и Пруссией, министр иностранных дел граф де Шуазель, проведав об этом, настоял на публичном дезавуировании Сен-Жермена и высылке его из Голландии[74]. Фридрих II заинтересовался предложением графа Сен-Жермена, хотя писал, что трудно поверить, что в посредники выбран человек, которого иначе как авантюристом не назовешь («Qu’on ne saurait envisager que comme un aventurier»); граф де Шуазель именовал его «первостатейным авантюристом» («aventurier du premier ordre»)[75]. В официальном заявлении д’Аффри от 30 апреля 1760 г., опубликованном в Голландии, говорится, что «Его Величество приказывает объявить этого авантюриста человеком, не заслуживающим доверия» («reclamer cet aventurier comme un homme sans aveu»)[76].

На французскую разведку работали Казанова и Бернарден де Сен-Пьер (в 1764 г. он выполнял секретные задания в Польше, поддерживая антирусскую партию)[77]. Анж Гудар работал на французского посла в Лондоне де Гериги, посылал донесения послу в Риме кардиналу де Бернису. В 1769 г. он выпустил эпистолярный роман «Китайский шпион» (не без помощи Казановы, перу которого принадлежат несколько писем) — парафраз «Персидских писем» Монтескье. Под видом китайцев, которые доносят императору о положении дел в Европе, он, по сути, изобразил самого себя. Образ писателя-шпиона, постороннего, который ведет путевой дневник или посылает письма, фиксирует свои впечатления, сатирически разбирает по косточкам чужую жизнь, пытается постичь скрытый смысл событий, как нельзя лучше соответствует жизни искателя приключений.

Услуги тайного агента неплохо оплачивались. Казанова даже считал, что государство бросает деньги на ветер. В начале Семилетней войны, в 1757 г., он получил 500 луидоров за инспекцию французского флота в Дюнкерке, так и не поняв смысла своей поездки (видимо, король хотел удостовериться в готовности войск произвести высадку в Англии; в эту пору в туманном Альбионе шевалье д’Эон готовил план высадки). Но главная награда для шпиона — быть признанным властью, возможность получить место или пенсион, хотя бы для этого и пришлось предать родину, как это сделал барон де Чуди.

Барон приехал в Россию после скитаний по Европе. Он жил в Голландии и в Италии (в 1745 г. принимал участие в работе неаполитанских масонских лож). За памфлеты, направленные против папы Бенедикта XIV, осудившего масонство[78], он был арестован в Неаполе и бежал. В Петербурге он жил под своим литературным псевдонимом, шевалье де Люси; ни рекомендаций, ни грамот, подтверждающих его настоящее имя и дворянское происхождение, у него не было, а потому он не мог рассчитывать на хорошую должность. Даже главный его покровитель, фаворит Елизаветы Петровны И. И. Шувалов, сделавший Чуди своим секретарем, опасался, не помогает ли он авантюристу. Поместив в «Литературном хамелеоне» сатирический портрет вельможи, весьма похожего на А. Г. Разумовского, француз навлек на себя немилость. В 1956 г. Чуди принужден был поехать проведать отчизну и повстречал по дороге в Риге французского агента Ла Мейсоннье де Валькруассана. Тот доверил соотечественнику секретное донесение. Вместо того чтобы послать письмо в Польшу по агентурной сети Чуди, через рижского вице-губернатора генерала Воейкова отправил донесение в Петербург Шувалову — именно затем, чтобы предательством подтвердить свою преданность, заменить рекомендации доносом: «Я благодарю случай, доставивший мне возможность дать несомненное доказательство моих чувств… Привязанность к России продиктована щепетильностью моею, а не рекомендациями, коих представить не могу… Они необходимы человеку неизвестному, но я таковым не являюсь, и если перемена имени на некоторое время подвергла меня нападкам черни и прислуги, ибо всегда людей чести поносят те, у кого ее нет, то я надеюсь, что впредь Ваше Превосходительство соизволит…» и т. д., и т. п.[79] Валькруассан был арестован, но и Чуди не избежал Бастилии: причины провала французская разведка вычислила быстро[80]. Оба они были одновременно отпущены на свободу — политический климат менялся, именно в этот момент шевалье Дуглас и шевалье д’Эон готовили союзный договор между Францией и Россией. Вполне возможно, что Чуди добился бы большего, если б избрал иной путь и, выполняя предписания Шувалова, вступил в контакт с французской дипломатией: обе страны тайно искали возможности сближения. Но, как бы то ни было, Чуди заслужил награду — должность первого гофмейстера Пажеского корпуса.