Шерлок Холмс и хентзосское дело - Дэвид Дэвис

Та пресловутая «чистейшая логика», или raison d’etre всего происходящего, имела такое значение для моего друга, что зачастую он оказывался неспособным заметить катастрофические последствия своих расследований.

Это не я привносил «краски и живость» в события — они и так были полны ими. Шерлок Холмс был интеллектуалом, и его ум жил этими расследованиями. Он не чувствовал усиления пульса жизни во время расследования нового дела. Я же так живо ощутил эту пульсацию во время Хентзосского дела, что она не повторялась с такой силой более никогда. После ночной гонки в кэбе к отелю «Чаринг-Кросс» события стали развиваться стремительно. И теперь, перебирая в памяти те события и пребывая в спокойствии и ясном рассудке, я ощущаю трепет восторга, смешанного со страхом перед опасностью.

Уже через несколько часов после драматических событий, развернувшихся в уединённой вилле на Ист-Энд, я и Холмс уже сидели в своей уютной квартире на Бейкер-стрит. Инспектора Грегсона отвезли в полицейский госпиталь, а три трупа — в полицейский морг. Мальчика перевезли к нам на Бейкер-стрит. Холмсу удалось убедить Грегсона оставить ребёнка на время с нами, а инспектор был слишком слаб, чтобы вразумительно возразить против этого. И мальчугана доверили заботливому уходу миссис Хадсон, которая устроила ему постель в своей маленькой гостиной на первом этаже.

Когда мы вернулись, я попытался немного отдохнуть, чтобы восстановить силы после бессонной ночи и приключений. Холмс же не проявлял ни малейших признаков усталости. Напротив, он тут же принялся за дела: стал тщательнейшим образом рассматривать с помощью увеличительного стекла и микроскопа одежду мальчика и вещи, взятые им с места убийства полковника Сапта, отправил несколько телеграмм, просмотрел Книгу пэров Бёрка и расписание «Томас Кук Континенталь», удовлетворённо похмыкивая в процессе и поглядывая на карту Европы. Мне по-прежнему не давали покоя некоторые детали произошедших с нами событий, но я слишком хорошо знал своего друга, чтобы сейчас беспокоить его своими расспросами.

Только около десяти утра, плотно позавтракав, Холмс устроился в кресле возле камина и раскурил трубку.

— Если всё сложится благоприятно, — произнёс он, вытягивая длинные ноги перед огнём, — то к полудню мы проясним часть оставшихся неясными для нас вопросов. А пока есть пара минут, чтобы отдохнуть и насладиться трубкой.

И, не произнеся больше ни слова, он откинулся на спинку кресла, зажав трубку в губах и мечтательно глядя куда-то в потолок. Голубоватый дымок кольцами поднимался вверх. Так он и сидел, молчаливый и неподвижный, а утренний свет скользил по его чётко очерченному лицу и носу с горбинкой. Я задремал, и меня разбудил тихий стук в дверь и появление нашей хозяйки.

— Мальчик приходит в себя, мистер Холмс. Взглянули бы вы на него вместе с доктором Уотсоном.

Она проводила нас в свою уютную гостиную, где на софе, укрытый несколькими пледами, лежал спасённый мальчик. Это был крепкий малыш лет десяти, с правильными чертами лица и копной каштановых волос. Он только начал приходить в себя, и его веки трепетали, пока он пытался вернуться в сознание.

— Это ваша епархия, Уотсон, — сказал Холмс, отходя в сторону и предоставляя мальчика мне.

— Его пульс становится ровнее, — вскоре смог констатировать я. — Если сейчас напоить его чёрным кофе, то это ускорит его пробуждение.

— Я позабочусь об этом, доктор, — тут же отозвалась миссис Хадсон. — Давненько я не ухаживала за детьми.

Холмс широко усмехнулся:

— Боюсь, что к списку ваших прочих добродетелей придётся добавить и ангельски доброе сердце. Я думаю, Уотсон, мы вполне можем доверить мальчика усердной заботе нашей миссис Хадсон. Более того, боюсь, мы будем только мешаться у неё под ногами.

И миссис Хадсон наградила Холмса одним из своих выразительных взглядов, одновременно весёлым и негодующим. Она искренне уважала его и испытывала величайшую нежность к своему чуждому условностей квартиранту, но это никак не мешало ей время от времени выражать своё неодобрение по поводу некоторых его поступков и привычек.

— Идите уже, вы оба, — сказала она, выгоняя нас из комнаты.

— Знаете, я не большой любитель женского пола, — признался Холмс, когда мы снова вернулись к камину, — но миссис Хадсон — это исключение из моего правила, которое только его подтверждает. Она воистину безукоризненна, образец настоящей женщины.

И не успел я согласиться с этим высказыванием, как на лестнице, ведущей к нам в комнату, послышался шум, и дверь с треском распахнулась. В дверном проёме показался высокий, хорошо сложенный мужчина с измученным выражением лица, переводящий взгляд с меня на Холмса.

— Где он? — взревел непрошенный гость. Затем вошёл в комнату и повторил вопрос ещё раз с нарастающей злобой.

Холмс поднялся на ноги, и, не дав гостю опомнится, подхватил его под руку и усадил в кресло к огню. На широком красивом лице этого человека, несущем на себе отчётливые следы бессонных ночей и волнений, ярость постепенно уступала место смятению, и неистовый огонь затухал в его красных воспалённых глазах. Сев, он вынул из кармана пальто смятую телеграмму и помахал ею перед лицом моего друга.

— Что это значит?! — вскричал он, но в его дрожавшем голосе уже не слышалось прежней напыщенности.

Холмс взял у него телеграмму и передал её мне. Там было написано:

НИКОЛАС В БЕЗОПАСНОСТИ. ШЕРЛОК ХОЛМС, БЕЙКЕР-СТРИТ, 221-b.

— Уверяю вас, лорд Бурлесдонский, эта телеграмма не розыгрыш. Ваш сын в полной безопасности и немедленно будет вам возвращён.

Несчастный со всхлипом откинулся на кресле.

— Хвала Всевышнему, — пробормотал он. — Хвала Всевышнему!

— Уотсон, кажется, его светлость не отказался бы от бренди.

Я быстро подал гостю бокал с напитком, который с великой благодарностью принял его у меня и залпом выпил янтарную жидкость.

— Я должен принести извинения за неправомерное поведение, — произнёс он наконец. — Но мы с женой находились под невыносимым давлением обстоятельств, с тех самых пор как начались все эти испытания.

— Я прекрасно вас понимаю, — ответил Холмс. — И уверяю, что ваш сын Николас цел и невредим, если не считать пары синяков и царапин, и сейчас приходит в себя после дозы снотворного.

Искажённое мукой лицо лорда Бурлесдонского отразило целую бурю эмоций. Глаза его наполнились слезами, а губы растянулись в счастливой улыбке.

— Не знаю даже, как вас благодарить.

— Сделайте это, ответив на несколько наших вопросов, — решительно заявил Холмс, снова скрывая свои чувства под маской отвлечённых размышлений.

— Разумеется, — согласился лорд Бурлесдонский.

— У меня уже есть общее представление о событиях, повлекших за собой похищение вашего сына. Если я перескажу вам свою версию того, как это было, не будете ли вы так любезны и не поправите ли меня, если я не прав, и не поможете ли кое-что прояснить?

Наш гость кивнул в ответ.

Холмс выпрямился в кресле и сомкнул кончики пальцев рук.

— Несколько дней назад пропал ваш сын, и чуть позже вас известили о том, что его похитили. Представитель похитителей пришёл в ваш дом и потребовал встречи с вашим братом, Рудольфом Рассендилом, который в то время собирался вас навестить. Похитители поставили условие: если вы хотите вернуть сына, ваш брат должен будет уступить их требованиям. Разумеется, Рассендил согласился и скрепя сердце уехал с похитителем. Вам было сказано, что сына вернут после того, как Рассендил выполнит то, что от него требовалось, а до этого времени вам надлежит хранить в тайне всё, связанное с этой договорённостью, иначе вы никогда не увидите ни того, ни другого.

У лорда вытянулось лицо.

— Всё совершенно верно, мистер Холмс, но ради всего святого, как вы узнали?

— Благодаря некоторым умозаключениям и наблюдениям плюс кое-какая информация, которой я располагаю, но это неважно. Можете ли вы что-либо добавить к моему рассказу? Какие-либо подробности?

— Едва ли. Всё было именно так, как вы сказали. Нам нанёс визит представитель похитителей…

— Как он выглядел?

— Высокий, выше шести футов, военная выправка. На нём была такая большая шляпа с полями, и он надвинул её очень низко, так что лица толком не было видно. По правде говоря, моё внимание тогда было занято другим. Я так беспокоился о Николасе, что мне было не до наблюдений. Да, у этого человека была густая чёрная борода, хотя, она вполне могла быть накладной. — Он задумался, нахмурив брови, силясь вспомнить что-то ещё. — Да, вот ещё, — произнёс он наконец. — Разумеется, визитёр не стал нам представляться, но он курил манильские сигары, а на коробочке из-под них я заметил инициалы «Г. Г.».

Холмс удовлетворённо кивнул.