Саквояж со светлым будущим - Татьяна Устинова

Родионов так не умел, потому что был «неорганизованный».

Марков подошел к окну и посмотрел на улицу, словно там простирались невесть какие виды. Виды там, конечно, простирались, но совершенно обыкновенные, московские: дорога, скверик, в скверике лавочки, а за сквериком фанерно-панельные пятиэтажки, наследие Хрущева, пообещавшего всем, что скоро на месте пятиэтажек возведут дворцы, а пока и так сойдет, все лучше, чем в бараке!

Родионовская бабушка жила в бараке на Соколе, и не было у маленького Димы большей радости, чем поехать к ней «на чай». Бабушка была молодая, веселая, широким голосом пела песни, которых Родионов потом никогда не слышал. И места лучше, чем этот самый барак на Соколе, тоже не было на свете!…

— Звонок ерунда, конечно, но планируется, что в Киеве вы встретитесь с Тимофеем Ильичом, а это… меняет все дело.

Родионов изумился.

— С Кольцовым?

Марков кивнул и смешно сморщил нос.

— А я… ничего об этом не знал.

— И я не знал, — признался Марков. — Я только утром об этом Веснику сказал. Он с вами летит. Весник, а не Кольцов.

К этому Родионов был совсем не готов и моментально почувствовал себя оскорбленным.

«Выездные мероприятия» считались в издательстве делом совершенно обычным и проводились не реже двух раз в год.

Писатели — «гении наши» — и писательницы — «звезды» — направлялись в «глубинку» и там «давали гастроли». Направить «гениев» и «звезд» в эту самую глубинку было делом многотрудным и хлопотным, ибо сначала отдел Тани Табаковой делал рекламу, завозились материалы, просчитывались предполагаемые результаты и графики мероприятий, обговаривались условия и приглашались журналисты. Программой «гастролей» вместе с Табаковой занимался Весник, и, как правило, пять дней визита расписывались «от и до» — от момента схода с трапа самолета и до момента посадки в него же, дней через пять. Из аэропорта «гения» или «звезду» везли сразу на местное телевидение или радио, потом на встречу в книжный магазин, а затем уже журналисты шли непрерывным потоком, один за другим, и заканчивалось все поздно вечером, в гостинице. Родионов под вечер «на гастролях», как правило, уже почти не мог говорить от усталости и напряжения, распухший язык, не приспособленный молоть по двадцать часов без перерыва, не помещался во рту, и сам себе писатель напоминал спятившего поэта Бездомного с иконкой и свечечкой в руке. Маша доводила Дмитрия до двери его номера люкс и возвращалась к себе, где у нее еще продолжалась работа. Что-то она согласовывала, утрясала и решала на завтрашний день, который начинался, как правило, местной утренней программой, то есть в полседьмого утра, а вставать следовало в пять, чтобы продрать глаза, привести себя в порядок и вспомнить о том, что ты человек.

Нечто подобное планировалось и в Киеве, и Родионов был к этому готов, только вот о Тимофее Кольцове услышал впервые.

О том, что Весник летит с ним, Родионов тоже услышал впервые, и было это странно, и неприятно, и как-то слишком подозрительно. Начальник пиар-службы ни в какие такие командировки, ясное дело, с авторами никогда не ездил. Не по статусу ему это было вовсе, и непонятно, на кого оставить все дела в Москве, ибо заместителям Весник полностью не доверял никогда и приговаривал только, что «в случае чего», как на войне, спрос будет только с него и Марков, не поморщившись, спустит с него три шкуры.

Издатель на секунду оторвался от пейзажа, глянул на писателя Аркадия Воздвиженского и сказал, словно отвечая на его мысли:

— Мне Тимофей Ильич только вчера позвонил. Сказал, что собирается в Киев. Там же выборы скоро, а он дружит с одним из кандидатов.

— А… кто там кандидаты? — осторожно поинтересовался далекий от украинской политики Родионов.

— Головко и Мищенко. Еще какие-то есть, но они не в счет. Тимофей Ильич летит Головко поддержать.

— А я тут при чем, Валентин?

— Хочет с вами познакомиться, — выговорил Марков так, как будто признавался, что Тимофей Кольцов решил познакомиться с иранским дервишем, и недоумевал, зачем это ему нужно. — Говорит, что читает вас и любит.

— Он… книги читает?! — искренне поразился Родионов, и Марков засмеялся:

— Вы напрасно полагаете, что он совсем уж… от сохи, Дмитрий!

— А он откуда? Из дворца?

Всем в державе была известна биография данного конкретного олигарха — неблагополучная семья, детский дом, ПТУ, какие-то темные истории, какой-то мелкий и еще более темный бизнес, который постепенно укрупнялся и — от укрупнения, видимо, — все светлел и светлел, и нынче Тимофей Ильич, губернатор Калининградской области, член Совета Федерации, владелец всего, чем только можно владеть, был уж практически святой. Ну, если не святой, так уж точно просветленный.

Вон даже и книги взялся читать. С чего бы?…

— Он, кажется, только детективы и читает, — сказал Марков с усмешкой, — но много. Просил, чтоб я его с Марининой познакомил. А то, говорит, с королевой Английской Елизаветой я знаком, а с нашей — нет.

— Познакомили?

— Ну конечно. Он был так счастлив, как будто тендер выиграл на строительство Кольцевой дороги вокруг Москвы.

Родионов улыбнулся.

— А Маринина? Была счастлива?

Марков тоже улыбнулся:

— Да как вам сказать… Тимофей Ильич человек сложный, а Марина Анатольевна идолопоклонством не страдает. Сказала, что он лучше, чем кажется на первый взгляд, вот и все.

— Ну, и все-таки я при чем?

— У вас получается один выходной, и мы Головко и Кольцовых вписали в этот выходной. Надеюсь, вы не возражаете?

Ну, конечно, Родионов не возражал. Заодно он не возражал против того, что вечером над Патриаршими прудами взойдет луна. А хоть бы и возражал! Луна-то все равно взойдет!

— Так что в свете того, что вы должны встретиться с кандидатом в президенты Украины и с одним из самых влиятельных людей России, эти странные звонки в ваш адрес как-то все… усложняют.

Родионов и думать забыл про звонок.

Теперь его интересовали только Кольцов и Головко.

Кандидата в президенты Украины он в глаза не видел и сейчас соображал, как бы посмотреть его досье в Интернете, чтобы не опозориться при встрече.

Секретарше надо сказать. Пусть она ищет. Я «неорганизованный».

— Наша служба безопасности, конечно, проверит ваши звонки, но я думаю, что время уже упущено. А утечка информации могла быть откуда угодно.

Они еще помолчали. Марков думал, Родионов томился.

— А можно попросить Марью Петровну подняться ко мне? — спросил наконец Марков задумчиво. — Сам я вряд ли смогу что-то установить, а наш начальник службы безопасности, может, что-нибудь и выяснит…

Звонок шефа застал Машу и Сильвестра в пиар-отделе, где мальчика поили чаем, кормили пирогами, конфетами и орехами из большой железной коробки.

Маша выскочила в длинный и светлый коридор, очень просторный и чистый. Между прочим, она давно заметила, что самый главный показатель процветающего учреждения — это коридоры и туалеты. Если в коридоре узко и мрачно, вздыбленные полы и стены с обитой штукатуркой, а в сортирах фанерные дверки с оконными защелками, болтающимися на одном гвозде, чугунные раковины и развешанные по батареям чудовищные тряпки из мешковины, значит, пиши пропало. «Учреждение» никуда не годится, начальникам ничего не нужно, а подчиненные ходят на работу исключительно с целью время провести и из дома куда-нибудь смыться!

В издательских коридорах было чуть ли не краше, чем в кабинетах. На полу ковры, на стенах картины, на потолке светильники — благолепие и чинность.

Маша Вепренцева, когда бывала в хорошем настроении и в зоне видимости никого не оказывалось, по коридорам всегда бежала и подпрыгивала, просто так, от удовольствия быть здесь и от радости жизни.

Сейчас в коридоре маячил Весник, который издали распахнул руки ей навстречу, словно заранее приготовляясь обнять.

У него была внешность чудесного плюшевого мишки, которого хочется ласкать, почесывать по гладкой кофейной шерсти, прижиматься к его теплому боку и чувствовать себя защищенной.

Еще у Весника были глаза ястреба, хватка крокодила, быстрота ягуара и безжалостность тираннозавра. При всем этом он был порядочен, смешлив и очень хорошо образован.

— Машуня, — начал он задолго до того, как Вепренцева приблизилась, — Машунечка, как я рад! А где гений наш?

Они сошлись и смачно поцеловались. Они всегда целовались исключительно смачно, и это ровным счетом ничего не означало.

— Гений у Маркова.

— Ну-у, это серьезно.

— Серьезно, — подтвердила Маша.

— А ко мне вы когда?

— Вот сейчас я к ним поднимусь, а потом мы сразу к тебе.

— Гений-то готов к свершениям?

— Он всегда готов, ты же знаешь, Илья! Ну, ворчит немножко, что мы смерти его хотим, ты в особенности, но… готов.

Весник поправил и без того безупречно сидящие на носу очки и посмотрел на Машу заговорщицким взглядом.