Банкет на перекрёстке (СИ) - Кондратьев Вадим Вадимович

— Живой?

Филин слабо улыбнулся.

— Пить дайте.

Дозорный торопливо отстегнул фляжку, поднёс к потрескавшимся губам раненого. Пока тот пил, торопливо затараторил.

— А я смотрю, ползёт кто-то. Глянул в бинокль — рожу не разобрать. Потом он в асфальт уткнулся… я и пальнул, чтобы пособили.

— Понятно, — подытожил командир и, присев, дотронулся выше раны на руке.

— Кость цела?

— Нормально. Перед мостом какие-то мрази зацепили. Сквозное в мясо. Истёк только, пока сматывался да бинтовался. А вот рёбрам, кажется хана.

Раненого осторожно уцепили за камуфляж, споро потащили в лагерь. По рации распорядились освободить стол, приготовить кипячёной воды. В ответ рация браво хрюкнула «Есть!», и когда кавалькада добралась до навеса, стол был чист, а кипяток из котелка остывал в нескольких литровых кружках. Один из сталкеров уже хлопотал с медикаментами, отдавая короткие распоряжения. Бросив в воду по нескольку кристаллов марганцовки, размотал на раненом окровавленные тряпки. Кто-то уже сбегал к торговцу за обезболивающим и сноровисто скрутил со шприц-тюбика колпачок.

Кочерга, встав на бревно, внимательно наблюдал за ловкими действиями санитара. Убедившись, что тот знает толк в полевой медицине, вернулся к костру. Долил в котелок воды, поставил его на огонь и подкинул в огонь пару поленьев. Батон тем временем неторопливо цокал топором, нарубая сваленный у забора сушняк. Набрав охапку, вывалил возле костра и, усевшись на рюкзак, скривил губы.

— Во, приполз, гнида.

Кочерга оглянулся. Из-за дома вразвалочку выплывал торговец, которого любопытство выгнало из его норы. Подойдя к импровизированному лазарету, постоял с минуту за спинами сталкеров и, опустившись на край лавки, достал папиросы. Пока он курил, оказание первой и второй медицинской помощи закончилось. Белеющего свежими бинтами Филина аккуратно сняли со стола и усадили тут же, прислонив спиной к столбу навеса. Быстрые руки убрали следы перевязки, плеснули в кружку водки и поставили перед пациентом открытую тушёнку.

Не забыли и про чай. Сыпанув в бурлящую воду горсть заварки, водрузили котелок на стол и, накрыв куском закопчённой фанеры, зазвенели кружками.

Командир уселся напротив раненого и, оглянувшись на костёр, махнул Кочерге с Батоном, чтобы присоединялись. Те не заставили себя уговаривать и заняли место с краю, между военным и гитаристом. Пока Филин уплетал тушёнку, разлили по кружкам чай, разобрали по паре кусков сахару.

Едва Филин последний раз скребанул ложкой по опустевшей банке, командир нарушил молчание.

— Ну что, брат, рассказывай, откуда такой нарядный вернулся.

Филин кивнул, хлюпнул чаем и затянулся услужливо запалённой цигаркой. Выдохнув дым, медленно, почти по слогам произнёс:

— От урочища Папаши Гризли…

Кочерга с Батоном переглянулись одними глазами и с безразличным видом уставились в кружки.

— Ну и как поживает Папаша в своей берлоге? — оживился офицер.

— А уже никак не поживает, — проговорил Филин, глянув ему в глаза. — И Берлога больше не его.

За столом раздались несколько удивлённых возгласов, кто-то зло матернулся. Командир поморщился.

— Чё мозги ровняешь, говори толком.

Раненый зло ткнул окурок в пустую банку.

— Вынесли всю Берлогу к чертям собачьим. И всех, кто в ней был или поблизости ошивался. Нету больше ни папаши Гризли, ни его медвежат, ни тех, кто у них гостевал… Бойня была как в Брестской крепости, только закончилась гораздо быстрее.

Офицер выпрямился за столом, потряс головой.

— Погоди, кто вынес? Когда?

— Дней пять тому. Я с одним из медвежат у Ржавого Леса промышлял. Намаялся, решил перед обратной дорогой ночку у них перекантоваться, цены узнать, кой-чё из сбруи прикупить. Двинули к Берлоге. Только не по дороге, а по каналу, чтобы гайками землю не мерить…

Всё кучеряво. Дотопали без проблем почти до самой ограды. Когда впереди уже вышки за деревьями замаячили, остановились перекурить… тут и началось. Сначала где-то в Берлоге начали палить из всего подряд, мы бычки плюнули, стволы торчком и вперёд. Шагов десять пробежали, а впереди, прямо между деревьев, появились хрен знает кто и попёрли буром на штурм. Тут уже как на Курской дуге загрохотало. От Берлоги гранаты из подствольников полетели. Рядом с нами пару раз жахнуло, мы и зарылись мордой в землю. А вокруг уже полный бардак. Медвежонок меня за хибот схватил и сдёрнул в какую-то яму. Из неё и таращились, только ничё не поняли. Через полчаса кое-как стихло, стало слышно, как за забором чё-то орут. Не по нашему. Потом по-русски, но не разобрать. Потом вокруг опять людно стало. Мародёры, бандиты, ренегаты и ещё какое-то гавно — начали таскать трупы и закапывать прямо за оградой.

Командовали всем какие-то абрэки. Масть мы с медвежонком не рассмотрели — не до того было, но акцент слышали, когда они мародёров подгоняли.

Филин замолчал, отхлебнул чаю. Слушатели тоже молчали, переваривая услышанное.

— Нигуя себе, неделька закончилась, — еле слышно пробормотал Кочерга.

Медик, делавший перевязку, зло сплюнул.

— И сюда хачи добрались!

— Да они сейчас как тараканы расползаются, — безнадёжно проворчал гитарист.

Крепкий, простецкого вида сталкер хрустнул кулаком.

— Слишком много позволяем, вот и расползаются. Надо их взад возвертать. Пусть у себя там беспредельничают. Тут у нас отродясь хачей не было. Всё было тихо и спокойно. А тут нате-здрасте, урючье развелось.

Торговец всплеснул руками.

— Так нельзя, господа сталкеры! Это же не политкоррэктно. Нет плохих наций!

Крепыш исподлобья глянул на Барыгу.

— Ну а я чё говорю?! У нас тут нет плохих наций, кроме этих чурок, которые здесь беспредел устроили. Так что ты, правозащитник, заткнулся бы пока со своей политкорректностью.

Барыга округлил глаза.

— Это же шовинизм, шобы ви знали! Надо быть толерантней!

Капитан поднял на торговца тяжёлый взгляд. Сдвинул кустистые брови к носу.

— Ты чё нам тут разжигание межрационального конфликта инкриминируешь?

— Межнационального… — поправил торговец вполголоса.

— Да какая разница! — отмахнулся военный. — Мы тут не эмоциональное меньшинство, нам твоя толерастия как кость в заднем месте.

Барыга бессильно накрыл голову руками, забормотал еле слышно.

— Азох ун вэй! Шо делается, шо делается…

Капитан метнул на него бронебойный взгляд и кивнул раненому, чтобы продолжал. Тот, взявшись здоровой рукой за бутылку, нехотя заговорил.

— Последних, кто на базу из рейдов возвращался, отстреливали все последующие сутки. На постах выставили мародёров в форме медвежат, а сами из кустов — перекрёстным. Мы с медвежонком сутки под дёрном пролежали, вокруг бандиты шастают. На вторую ночь, когда маленько стихло, кое-как на пузе отползли к каналу и назад до леса. Как рассвело, обошли Комариную Плешь и на дорогу. Там моего медвежонка и завалили. Одним выстрелом, из снайперки. Его аж в воздухе развернуло. Вторым выстрелом в меня целили, да я в канавку шмыгнул и дохлым прикинулся. Лежал до вечера. Как стемнело, над высоткой фары заполосили, за снайпером машина приехала. Тогда я и свалил оттуда, единственный целый и невредимый. Двое суток крался и от каждого шороха шарахался. Расслабился только вчера, уже перед мостом…

Гитарист почесал небритую щёку.

— Ни хрена себе, гастарбайтеры приехали…

— Ну, одним кланом больше, одним меньше… — подал голос торговец.

Сталкеры медленно обернулись в сторону барыги, на лицах заиграли желваки.

— Тут кланом не обойдётся, — презрительно заговорил капитан, не глядя на торговца. — Эти зверьки всегда претендуют на единоличное владение всем. И если они доберутся до Кордона, то вместо тебя или Сидорыча, тут будет сидеть какой-нибудь Ваха, или Шамиль… А твоя мохнатая тушка будет висеть во-он на том дереве, на радость местным воронам… Так что на поцелуйчики с этими орлами не надейся.

Командир побарабанил пальцами по столу, недоумённо тряхнул головой.