Код красный: кислород (СИ) - Энни Дайвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуйте, Евгений Дмитриевич.
— Ну здравствуйте, раз вам в стенах клиники больше нравится, — приподнимаю бровь, ожидая ее следующего выпада. Придумала кару для меня? Точно противозина, все ж Толян прав. Но мне отчего-то смешно становится.
— Рабочий день начинается в ровно в девять. Вы опоздали, — поднимаю голову на часы над стойкой ресепшн. Три минуты? Она серьезно? Ладно, раз уж играем в детский сад, то и я немножко поддержу. Киваю, соглашаясь. — И по правилам внутреннего распорядка все сотрудники до того, как наденут сменную обувь, должны перемещаться по клинике в бахилах, а вы пачкаете пол грязью и снегом.
Кошусь на ее ноги. И правда бахилы напялила.
— Каюсь, Кристина Борисовна, виноват.
— Через тридцать минут жду вашу объяснительную, — бросает мне и нос задирает победно. — Наташ, если придет корреспонденция, пригласи меня на ресепшн, ладно? — говорит приторно-ласково администратору, и развернувшись, уходит, снова своей упругой задницей виляя.
Значит, объяснений хочет? Будут ей объяснения.
Глава 7
Барабаню пальцами по столу и отсчитываю минуты. Прошло уже тридцать пять, Верховский снова опаздывает, а я опять его жду. Это невыносимо. Мало того, что этот чертов провокатор уже половину коллег против меня настроил, так еще и себя в лидеры неформальные возвел. Профсоюз ему организовать, что ли, чтобы неповадно было за спиной руководства бурную деятельность разводить.
И работой же заняться не могу. Читаю договор, а слова в единую мысль не складываются. Потому что жду! Докапываюсь до какой-то чуши, но так обидно стало, что придурка Толика не заткнул. Все знают его, как сплетника, поэтому никто особо при нем не болтает, иначе через час в курсе будут все. А Верховский сдружился и мне косточки моет. И я перед ним голая ходила. Подумать только, с каких сторон они меня обсудят.
Женя заходит, опоздав ровно на десять минут. Он уже переодет и, кажется, доволен. Выглядит как сытый кот, объевшийся сметаны. Не принял ли чего на грудь для хорошей работы? Хмурюсь, разглядывая анестезиолога, а он идет так медленно, будто себя демонстрирует. И зачем? Как дети себя ведем, задевая друг друга без конца.
— Вы опоздали, — начинаю с тяжелым вздохом, когда Верховский садится в кресло напротив. И делает это с таким видом, будто это я к нему пришла раньше назначенного времени.
— Писать еще одну объяснительную? — кладет лист на стол и толкает ко мне. Тот с шелестом скользит, упирается в папки. — Листок дадите, Кристина Борисовна?
— Нет, не нужно, — как же вынести его без криков? — Но могли бы предупредить, позвонив по внутреннему телефону.
Он усмехается, перебирает пальцами по столу и задумчиво на меня смотрит, не отрываясь. Вскипятить меня решил? Жарко от глаз голубых, по плечам моим скользящих.
— Мне показалось, вы не слишком-то хотели разговаривать. Вам же по душе переписки, — он кивает на объяснительную. — Не прочитаете? Я старался.
— Обязательно ознакомлюсь с вашим творчеством, — тянусь через стол и беру чертов листок. Почерк у Верховского красивый, тонкий и острый. Буквы, конечно, пляшут, но разобрать все очень легко. — Так, Я… опоздал по причине производственной травмы. Что?
— Вы читайте дальше, Кристина Борисовна, — улыбается гад так довольно, будто там меня ждет идеально написанное сочинение, за которое я поставлю сто баллов.
— Сегодня утром коллега Измайлова К. Б. хладнокровно разбила мое сердце, проигнорировав у входа. Чтобы залечить душевную рану, пришлось долго пялиться ей вслед и восхищаться. Затем… Это что? — тычу в Верховского листком. Придушить бы его или на мелкие кусочки раскромсать. А еще лучше уволить, чтобы не мешался у меня под ногами!
Ну какой же хам! Сердце свое склеивал, глядя на мою задницу. Обставил все так, будто это я виновата, а не он, решивший опять покурить у входа.
— Объяснительная, — поджимает губы.
— Это бред, Верховский. И вы прекрасно это знаете, — демонстративно разрываю на две части листок, складываю обрывки и рву еще раз. И еще.
— Изложил все так, как было на самом деле. Считаете, на вас нельзя засмотреться?
Козлина похотливая! Знает ведь, что можно. И я знаю, потому что ради этого в зал три раза в неделю хожу. И очень приятно, когда труды остаются замеченными. Но гадом от этого Верховский быть не перестал.
— Считаю, это не должно влиять на работу, — скрещиваю руки на груди. Вид у меня довольный, потому что победа в маленькой битве осталась за мной. — И вот, — протягиваю ему распечатанную брошюру. — Правила поведения сотрудников, вы ведь расписывались в журнале, я проверила.
Женя вертит ее в руках, даже делает вид, что изучает с серьезным видом, а затем кладет на стол. Он поднимается, и я сразу себя мелкой в сравнении с ним ощущаю. Верховский — громадина. Мы как Моська и Слон. Я лаю, а укусить не могу. А этот меня в два счета расплющить способен.
— Торопился, забыл. Объявите выговор за нарушение, Кристина Борисовна, — он подходит ближе. Я выставляю руки, защищаясь, и поворачиваюсь к нему, не вставая с кресла. Женя опирается бедрами на стол и наклоняется ко мне. — Я извиниться вчера еще хотел. Нехорошо с Толиком вышло, хоть повлиять я никак и не мог. А ты сегодня кусаться начала, — эти его скачки с «ты» на «вы» сбивают меня с толку.
Я себя заложницей положения ощущаю. А ведь все задумывалось с точностью до наоборот. Это Верховского надо было строить. И это он должен был смотреть на меня виновато и покаянно качать головой. Теперь же отчитывают меня, да так мягко, что я не понимаю, наказание это или прелюдия к нему. Или не к нему вообще?..
— Кусаться? Евгений Дмитриевич, не забывайте о субординации! — задеваю его бедро коленом и спешу разорвать неуместный контакт. Мы так глупо сосредотачиваемся на этом, что на мгновение забываем, зачем вообще оказались в моем кабинете.
— Как же о ней забыть, если вы постоянно о ней напоминаете, Кристина Борисовна, — цедит мое имя и наклоняется ближе. Пытаюсь отъехать, но Верховский хватает подлокотник. Наши лица так близко друг от друга, что взгляд расфокусируется. — Я серьезно говорю, Кристина. Не надо было вчера тебе так быстро сбегать.
— Не надо обсуждать женщин за их спинами, — летит рикошетом, но Верховский стена непробиваемая. Только ухмылка на лице проскакивает. Меня от нее скоро тошнить начнет.
— Значит, все-таки обиделась, — констатирует капитан прозорливость.
— Скорее, разочаровалась, —
