Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - В Травинский

Их было немного вначале: Александр Черкасов, Алексей Крылов, Борис Шапин, Василий Адоньев, Михаил Бойко, еще два — три человека… Сплошь молодежь: 17–20 лет. Никакого опыта подпольной работы, тем более в условиях концлагеря.

Тут им не мог помочь никто. Конечно, их дело — подымать дух людей. Конечно, организовывать саботаж. Конечно, выявлять предателей. Немало — и мало, да и немалость или малость сию осуществлять трудно. Молодым ребятам хотелось Дела с большой буквы. Но о Деле оставалось только мечтать, если самые простые, самые первые шаги подпольщиков- информация о положении на фронте, агитация за саботаж, помощь слабым и больным — требовали максимума энергии и осторожности.

И потому-то внимательно наблюдала “группа” за странным старшиной лагеря, стараясь угадать — друг он или враг? И потому-то так жадно следила за Порикоти, уже прочитавшим листовку; донесет или нет? Прошла неделя — все было тихо. Решили: идти к старшине в открытую и говорить напрямик.

Старшина лагеря Бомон не вызывал у гестапо никаких подозрений. Начальники лагеря менялись: Франция считалась зоной отдыха, сюда посылали “уставших” на Восточном фронте. На месте в лагере всегда был старшина, — и им оставались довольны все “отпускники”.

Во-первых, он никогда не отказывался ни от какой работы. Он с радостью бросался выполнять за очередного гауптштурмфюрера или штурмбанфюрера любую скучную для “отпускника” обязанность: считать, скажем, лопаты или проверять выгребные ямы. Он вставал вместе с охраной за полчаса до подъема и ревностно помогал выгонять из бараков на работу этих “ленивых русских”. Он не ложился спать, пока не обходил с полицейскими все бараки и не добивался тишины и порядка. На него можно было положиться: парень явно старался. По собственной инициативе старшина заставлял целые бараки вставать до подъема и заниматься физзарядкой — ха, ха, так их, Порик, погоняй их по дорожкам, пусть попрыгают и побегают на холодке! Старшина, казалось, не мирволил к тем, кто не выполнял нормы: они у него из голодного пайка третьей категории не вылезали. А работящих — поощрял, заносил их на “Доску почета”. “Работать, — повторял старшина, — работать надо, сволочи, лежебоки, дармоеды!”

И еще одно — инструкция. Чертова инструкция Берлина, по которой начальству лагерей вменялось в обязанность “стимулировать лагерников”: создавать спортивные кружки и проводить вечера художественной самодеятельности. Какие кружки — после 12-часового рабочего дня эти скоты еле ноги ворочают! И петь и плясать их не заставишь ни карцером, ни поркой, ни, наоборот, тройной пайкой хлеба. Что они там мудрят, в Берлине!

Исполнение берлинской инструкции в лагерях превращали в добавочный резерв издевательств: в лагерях плясали, пели; плясали — под палкой, пели — сквозь слезы. А спортом занимались по новейшей методике: “Или на спортплощадку — или в карцер”.

Но — не в Бомоне. У Порика — на самом деле плясали и даже иногда на самом деле пели. В редкие выходные дни или в официальные фашистские праздники в Бомоне не валялись на нарах и не слонялись без дела, как в других лагерях, — нет, старательный Вася Порик выгонял всех, как положено по инструкции, бегать, прыгать, петь и плясать. Хоть снимай тут фильм, фильм о вольготной и веселой жизни восточных рабочих в Германской империи: вон как они гоняют по ровному подметенному плац-аппелю в мяч, как старательно вытанцовывают гопак! Вот их прибранные, чистые бараки, известочкой присыпанные отхожие места… Порик, поистине, — сущий клад!

В его преданности можно не сомневаться. Он связал себя с гестапо самой надежной цепью: кровью своих единомышленников. Порик — выдает. Выдает своих. Выдает на расправу немцам. Он зорко следит за толпой рабов и выуживает из нее скрытых коммунистов и саботажников. Чуть ли не ежемесячно по его доносам отправляют очередного обнаруженного врага на допрос в управление гестапо Арраса. Ни один из них не вернулся в Бомон.

Порик — правая рука гестапо. Ему верят, с ним советуются — и не только лагерное начальство, но и власти департамента. Порик — свой человек в комендатуре Арраса: образцовый, показательный старшина, толковый советчик по “русским делам”.

Что ж, оберштурмфюреры и штурмбанфюреры в своей признательности к Порику не одиноки. Гестаповское и эсэсовское начальство — как бы вы были поражены, если б узнали, что ячейка коммунистической партии в лагере Бомон тоже считает, что Порик действует правильно!

В парторганизации Бомона уже девять человек. Это по ее поручению Порик наводит в лагере чистоту: количество заболеваний сразу снизилось… Это от имени бомонских большевиков Порик проводит спортзанятия, спевки и вечера: замечательная форма оргработы, собраний, совещаний, подбора кадров! Это ячейка подсказывает старшине Бомона, как выделять и морально изолировать от массы немецких холуев — “передовиков труда”. Дотошно и скрупулезно подсчитывает парторганизация запасы еды в Бомоне и намечает способы тайного и справедливого ее распределения. Девять лагерных коммунистов и десятки французских вне лагеря разрабатывают виртуозные способы конспирации для Василия Порика. Кто должен, а кто не должен из актива выполнять норму, тоже решается по-разному: старосты бараков или полицейские внутрилагерной охраны, подобранные старшиной, обязаны для конспирации выполнять норму почаще, — до тех пор, пока Порик не вступит в контакт с нормировщиками…

Приводился в исполнение хитроумнейший план: обратить распорядок лагеря и нравы гестаповцев против них самих же. Каждая деталь бомонского бытия как бы выворачивалась на антифашистскую изнанку — в пользу подпольщикам и во вред немцам. С этой стороны враг никак не мог ожидать подвоха. Не мог же ведать начальствующий “отпускник”, что и за полчаса до подъема, и за час после отбоя, на осмотрах, физзарядках, в столовой, в самой конторе, наконец, Порик делает одно и то же: спасает людей, лечит людей, подбирает, сплачивает и организует.

Об истинном лице Василия знают очень немногие. Для сотен бомонцев Порик продолжает оставаться немецким лакеем, опасным и страшным предателем. Если таинственные руки подбрасывают больному на нары пайку хлеба, если листовки и сводки Совинформбюро оказываются в карманах робы, если ни с того ни с сего ослабевшего вконец человека вдруг освобождают на день — два от труда, — то все это, конечно, делается вопреки старшине. А старшина, как всегда, орет на подъемах, лебезит перед немцами да разглагольствует о преданности Германии и добросовестном труде. И иногда по его указке приходят гестаповцы и увозят человека в Аррас.