Волшебный локон Ампары - Сергей Павлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Сибура:
«Первый довольно приятный сюрприз: сила тяжести здесь идентична новастринской. Под ногами чувствуется монолитный массив. Впечатление такое, будто массив отлит из металла... Однако прямо из-под ног при каждом шаге залпами прыскают в стороны стрелы небольших морщин. Непонятно... Так бывает, если нажимать на поверхность тонкой фольги...»
Облитая золотым блеском фигура Мирана странно балансировала на краю малого атрия (способного, по мнению Сибура, поглотить фазерет). Сначала Миран просто склонился над кромкой атрия, чтоб заглянуть в глубину. Затем все его действия перестали соответствовать логике здравого смысла: он наклонялся над разверстой пустотой все больше и больше... и наконец, опершись о кромку ногами, как о ступеньку, неожиданно вытянулся над провалом, точно покидающий площадку трамплина прыгун в воду. Казалось, он на долю секунды завис над пропастью перед неминуемым падением в нее. И... ничего не случилось. Продолжая стоять с немыслимым наклоном, Миран оживленно помахал руками – видимо привлекая к себе внимание Сибура. Между напарниками наверняка произошел соответствующий этому событию мыслеобмен, потому что Миран опустил руки и... шагнул дальше. Свободно передвигаясь по вертикальным стенам атрия, ослепительно блистая, он обежал квадратный провал изнутри – точно очертил периметр факелом золотого пламени – и вышел обратно. Приглашающий жест Сибуру. «И тот, конечно, сейчас согласится, – подумал Кир-Кор. – Мальчишки. Ради беготни по вертикальным стенам жертвуют временем. Неужели только с возрастом научаешься экономить?..»
Голос Сибура:
«Мы потеряли из драгоценного резерва обнуленного времени около часа, а узнать пешим способом удалось лишь то, что вектор силы тяжести здесь везде направлен перпендикулярно к любой плоскости. Мы вернулись в свои челноки и продолжили знакомство с эколатом более скоростными способами. Решили на первых порах осмотреть с высоты все шесть граней параллелепипеда – каждому по три. А потом – уже в совместном полете – проникнуть в эколат через один из больших атриев на максимальную глубину. Дальше – действовать по обстоятельствам... Увы, поверхностный осмотр граней ничего нового не дал. Стройные ряды квадратных дыр на золотых плоскостях... Мы снова встретились над освещенной Пянжем „палубой“ эколата, выбрали большой атрий – ближе к геометрическому центру параллелепипеда, – и сут Мирана первым устремился туда, словно в широко распахнутые золотые ворота; по жребию мне выпало быть ведомым. Атрий вел нас в глубины прямоугольного левиафана – от „палубы“ к „днищу“. Мы специально выбрали курсовой ориентир: от Пянжа к Планару...»
Сут «Эспуар» летел, как представлялось Кир-Кору, в крылатом облаке зеленовато-белого света, сквозь сверкающую анфиладу златоцветных залов. Между «залами» мелькали темные промежутки – переходы в атрии перпендикулярных рядов. Впрочем, квадратные стены, полы, потолки каждого «зала» тоже «проваливались» переходами в иные атрии – меньшие, правда, по ширине. Словно темные окна в золотом колодце...
Как и предвидел Сибур, ствол атрия вывел челноки из эколата наружу. Но с поправкой по курсу: разведчики вылетели наружу вовсе не через «днище» и не курсовым направлением от Пянжа к Планару, а через торцевую грань и направлением, перпендикулярным к задуманному. «Этакий „ход конем“ артефакта Ампары, – подумалось Кир-Кору. – Ответный „ход“ на усилия молодых дальнодеев? Или просто работа заложенного в эколат механизма ревергенной топологии?»
Голос Сибура:
«Да, визуально атрий был прям, как натянутая струна, мы никуда не сворачивали и тем не менее вылетели из эколата совсем не там, где это должно было произойти по законам Евклидовой геометрии. То есть вылетели почему-то не через „днище“, а левым траверзом – через торцевую грань. Это странное обстоятельство заставило нас предположить, что мы имеем дело с устройством для топологических маневров...»
«Молодцы, быстро соображают», – одобрил Кир-Кор.
«Разумеется, – продолжал голос Сибура, – у нас не возникало сомнений, что возможности этого замечательного устройства не ограничены „поворотными“ функциями. Практически мы оказались в положении Аладдина, завладевшего волшебной лампой слишком большого размера, и не знали, где и как ее потереть. После короткого совещания мы условились о встрече над „палубой“, разделились и нырнули в выбранные наугад большие атрии – проверить их действие на непарные пролеты челноков...»
Кир-Кор вглядывался в перспективу атрия глазами Сибура. Он понимал, что все равно не сможет определить момент топологического маневра, но интересно было глядеть в глубину изрешеченного темными «окнами» гигантского золотого «колодца», когда не мешал свет летящего впереди челнока. В глубине перспективного сужения анфилады златоцветных «залов» слабо опалесцировало бесконечно убегающее вдаль бледное облачко. Словно атрий был слегка задымлен и в перспективе дымка сгущалась... Дымка исчезла лишь перед выходом из эколата.
Голос Сибура:
«Ну вот, я воображал, будто лечу прямо от торца к торцу, а вылетел на боковой стороне – где-то в районе аппендикса Великого Параллелепипеда... Встретившись с Мираном над „палубой“, я с интересом узнал, что мой напарник, тоже воображая, будто пронизывает толщу эколата вдоль, оказался... в исходной точке! Словно никуда не летал. Эффект Зердема. Или, как называл это отец, „эффект зеркального реверса“, – хотя он, конечно, имел в виду „валетный реверс“, поскольку зеркальный все же меняет в отражениях „лево“ на „право“. У отца глубокая неприязнь к картежным забавам, что, однако, в делах нашей профессии не мешает ему пользоваться репутацией Козырного Короля – таким прозвищем дальнодеи наделили его за умение интуитивно определять степень исследовательской перспективности встреченных шизантер. Я знаю, он сейчас непременно сказал бы: „Сын, это можно было бы и опустить“...»
«Это нужно было опустить, сынок», – подумал Кир-Кор.
«Позволяю себе немного отвлечься, – не унимался псиманант с Новастры, – но в счастливые часы упоительной разведки топологических фокусов эколата я не раз вспоминал об отце. Мой отец – человек поэтических ощущений, и, наверное, есть некая закономерность в том, что именно он подарил нам с Мираном самое занятное на свете – космическую загадку. И не только нам. Загадка такого масштаба, вероятнее всего, потребует внимания со стороны большинства практикующих дальнодеев. Разумеется, если позволит первооткрыватель Планара... Но как бы там ни было, уже ясно, что исследовать квинтиллионы различных комбинаций многократных переходов между атриями всех рядов и ярусов трем разведчикам не по силам...»
«Квинтиллион – это десять в восемнадцатой степени», – машинально припомнил Кир-Кор. Его озадачил сыновний пиктургический дивертисмент.
Между тем прямые пролеты сквозь меньшие по ширине атрии дали уж совсем непонятные результаты: на выходе из одних атриев разведчика встречал непроглядный мрак, то есть – полная темнота, на выходе из других – слепящая белизна (лишь золотистые плоскости эколата служили там надежным ориентиром). Но пролеты сквозь малые атрии, расположенные у края граней – почти по периметру, – сопровождались изменением цветности: если сут шел курсом от «палубы» к «днищу», пространство на выходе было ярко-красным, наоборот – голубым, как цветок незабудки. Сибур выбрал «красный» атрий, опустился туда малой скоростью и после первого же «зала» свернул налево, в ствол перпендикулярного атрия; на выходе цвет окружающего пространства оказался тошнотворно-желтым, как цвет неба над пустыней в разгар песчаной бури. Свернул направо – блекло-розовое сияние. Поворот из «белого» атрия в перпендикулярный дал на выходе яркий, насыщенный, очень приятный для глаз фиолетовый цвет, из «черного» – спокойно-глубокий лиловый...
Голос Сибура:
«Я не смогу передать пиктургическим способом необычайную красоту пространственного изумрудно-зеленого цвета, тут уж вам придется поверить мне на слово: праздник для глаз, радостное изумление, восторг... Узлы трехкратного „зеленого“ пересечения атриев и четырехкратного „синего“ – кстати сказать, тоже неизъяснимо прекрасного – помогли мне понять... нет, еще не понять, скажем, только предощутить, что атрийная палитра – это пока немыслимое в технике нашей цивилизации корректирующее устройство, основанное на эмоционально-цветовом упорядочивании каких-то могучих управляющих сил. Видимо, это другой уровень искусственного интеллекта, нам неизвестный. Иначе зачем тогда создавалась такая исполинская система атриев с узлами переходов от большого к малому и наоборот...»
«Неплохо мыслит юнец, – одобрил Кир-Кор. – Неразделенная любовь, кажется, пошла ему на пользу. Во всяком случае, пробудила в нем обстоятельность. Если он слегка и перегнул насчет эмоционально-цветовой организации системы управления, то абсолютно прав в одном: создавать такой колоссальный фрактал имело бы смысл только для управления процессами планетарных масштабов и планетарной значимости. К примеру – процессами топологических преобразований Планара. С помощью этакой грандиозной штуковины, надо полагать, нетрудно устраивать всякие космогонические фокусы буквально на уровне магии. Белой, черной и золотой».
