Лекции об искусстве - Джон Рескин

желтый горизонт физически невозможен. Предположим даже, что верхняя часть неба тускла и тепла, что переход от одного оттенка к другому выполнен незаметно и постепенно, как всегда бывает в природе, а не занимает места в три-четыре градуса. Даже в таком случае этот золотисто-желтый цвет представляет собой совершенную нелепость. Но как бы то ни было, в этом изображении неба (это прекрасная картина, одно из лучших известных мне произведений Гаспара) мы имеем замечательный пример правдивости старых мастеров — два невозможных цвета в невозможном соединении! Найдите у Тернера в изображении зенита в полдень такой цвет, как голубой на вершине, или в изображении горизонта в полдень такой цвет, как желтый внизу, или такое произвольное сочетание цветов в середине, и тогда вы можете толковать о том, что Тернер не следует природе. И это не единственный пример; это у Гаспара Пуссена излюбленный эффект. Я помню десятки примеров, и большинство хуже только что описанного — плоской поверхности и непрозрачной синевы. Посмотрите далее на большую картину Кюипа в Дёльвичской галерее, которую мистер Hazlitt называет «прекраснейшей в мире» и о которой он отзывается в таких лестных выражениях: «Нежная зелень долин, блеск озера, пурпурный свет гор производят впечатление пуха на незрелом персике!» Мне следовало заранее признаться, что я не обучился в Ковен-гардене терминам настоящей классической критики.

§ 11. Ошибки Кюипа в переходах цветов

На днях один мой приятель просил меня обратить внимание на то, что Клод «мягок»; другой высказался о нем еще благосклоннее: он назвал его «сочным»; теперь новое счастливое открытие: Кюип — «пушист». Я готов согласиться, что небо Кюипа, этого первоклассного художника, похоже на незрелый персик, но я могу с уверенностью сказать, что оно совсем не похоже на небо. На пространстве трех четвертей этого неба внизу у горизонта синева остается неизменной и без переходов; между тем солнце на левой стороне окружено кольцом сначала желтого, a затем ярко-розового цвета, причем оба отделены друг от друга, a последний — от синевы так резко, как полосы радуги, и оба они поднимаются в небо не более чем на десять градусов. Нельзя понять, каким образом человек, называющей себя художником, может навязывать публике подобную вещь; еще менее понятно, каким образом может публика принимать ее за воспроизведение того пурпура при солнечном закате, который простирается всегда до зенита, так что нигде не остается чистого голубого цвета, а только один пурпурный, чистота которого возрастает до пункта его высшей интенсивности (около 45 градусов от горизонта), после чего он распускается незаметно в золотой цвет, и эти три цвета обнимают собой все небо. Таким образом по всему небу не найдется ни одного пункта, где цвет не был бы в состоянии перехода; из золотого он переходит в оранжевый, из оранжевого в розовый, из розового — в пурпурный, из пурпурного — в голубой, причем изменение повсюду безусловно одинаково; ни в одном месте нельзя сказать: «здесь цвет меняется», как ни в одном нельзя сказать: «здесь он неизменен». Так бывает всегда. И пока Господнее небо остается таким, как оно сотворено, никогда не было и не будет, чтобы при солнечном закате, на ясном небе, пурпурный и розовый цвет поясами окружали солнце.

Такие смелые, грубые примеры невежества, как только что приведенные, могли бы в скором времени лишить профессиональных пейзажистов всякого права на признание за их произведениями правдивости, как ни замаскированы эти картины тонкостью красок и технической обработки. Но есть изображения неба у голландцев, в которых художники стремились не к глубине, а к ясности и свежести, а также изображения неба в виде заднего плана в исторических картинах древнейших итальянцев, и с этими изображениями ничто не может сравниться в современном искусстве; можно подумать, что ангелы рисовали их, потому что по сравнению с ними все наши изображения — глина или масло.

§ 12. Чрезвычайные достоинства изображений неба у представителей ранних итальянских и голландских школ. Их качества недостижимы в наше время

Кажется, будто искусство погибло безвозвратно, ведь иначе наши художники — как ни мало ищут они заветных струн, как ни мало чувствуют их, — хоть ненароком как-нибудь коснулись бы их, но этого никогда не бывает, и полная неспособность в техническом отношении еще более резко обнаруживается в неудачных попытках германцев, создающих какую-то мутную тину; они обладают чувством несколько приподнятым, искусственным, болезненным, но достаточно верным для того, чтобы вывести тон, если бы у них были технические средства и знания. Какими бы путями ни достигали чистых тонов такого рода древнейшие итальянцы, эти тона у них дивно прекрасны и завидны, и когда мы будем говорить о прекрасном, мы покажем, что они принадлежат к числу справедливейших причин той славы, которой пользуются старые мастера.

Есть ряд феноменов, находящихся в связи с открытым небом, на которые мы должны обратить особенное внимание, так как они постоянно встречаются в произведениях Тернера и Клода,

§ 13. Феномены видимых солнечных лучей. Их природа и происхождения

это именно эффекты солнечных лучей. Нам необходимо хорошенько изучить те условия, при которых имеют место подобные эффекты.

Водяной пар или туман, висящий в атмосфере, становится виден совершенно при тех же условиях, при которых видна пыль в комнатном воздухе. В тени вы не в состоянии видеть самой пыли, так как она неосвещена, но вы можете сквозь пыль совершенно ясно видеть другие предметы; таким образом воздух благодаря отсутствию света становится как бы более прозрачен. В тех местах, где проникает солнечный луч, каждая частица пыли становится видна и служит препятствием для зрения; поперечный луч таким образом является реальной препоной для глаза: вы не можете видеть предметов ясно сквозь него.

Точно таким же образом там, где пар освещен поперечными лучами, он становится видимым в качестве белизны, нарушающей