Квартеронка - Майн Рид

— Трусы! Жалкие трусы! Ни один из вас не осмелился встретиться с ним в открытом бою! Ни один! — И в этих словах прозвучало все благородство ее души.

Этот порыв моей невесты восхитил меня, он явился лучшим доказательством ее любви. Я восторгался ею и с наслаждением выразил бы ей свой восторг, если бы моя стража, явно пристыженная словами Авроры, не поспешила отчалить. В следующую секунду пирога, в которую меня поместили, вы— летела из-под низко нависших ветвей и заскользила по озеру.

Глава LXXVI. СТРАШНАЯ УЧАСТЬ

Аврору я больше не видел. Не видел и беглого негра. Но из разговоров сопровождавших меня людей я понял, что обоих должны были увезти в одной из оставшихся лодок и что высадят их где-то в другом месте. Понял я так— же, что несчастного негра ждало страшное наказание, которого он так боялся: ему отрубят правую руку!

Как ни горько мне было это узнать, еще тяжелее было выслушивать их грубые шутки. Я даже не могу повторить те оскорбления, которыми они осыпали меня и мою возлюбленную.

Но я не пытался защищать ни ее, ни себя. Я не отвечал им. Я сидел молча, устремив мрачный взгляд на воду, и почувствовал даже какое-то облегчение, когда пирога снова поплыла среди поднимавшихся из воды стволов кипарисов и темная тень их скрыла мое лицо от посторонних взглядов. Меня везли к поваленному дереву.

Подъезжая, я увидел на берегу толпу людей и среди них свирепого Рафьена с обмотанной кровавой тряпкой рукой, висевшей на перевязи, которой служил красный шейный платок. Как ни в чем не бывало стоял он вместе с остальными.

«Слава Богу, я не убил его! — мысленно воскликнул я. — Хоть за это не придется быть в ответе!»

К тому времени подоспели остальные ялики и пироги, за исключением лодки с беглым негром и Авророй, и все высадились. На берегу собралось человек тридцать или сорок взрослых мужчин и подростков. Большинство были вооружены пистолетами или винчестерами и на фоне темной зелени леса представляли довольно живописную группу. Но в ту минуту я не склонен был любоваться картинами такого рода.

Меня высадили и под надзором двух вооруженных конвоиров, из которых один шагал впереди, а другой — сзади, повели куда-то. Толпа повалила за нами; кто забежал вперед, кто отстал, а мальчишки и кое-кто из мужчин шли рядом и глумились надо мной.

Я не стерпел бы подобного издевательства, но понимал, что, дав волю своему гневу, ничего этим не достигну, разве только доставлю лишнее удовольствие моим мучителям. Поэтому я упорно молчал и старался глядеть в сторону или в землю.

Мы шли быстро, насколько позволял густой кустарник, через который приходилось продираться окружавшей меня толпе, и я был рад этому. Я полагал, что меня ведут к какому-нибудь должностному лицу или мировому судье, как их здесь обычно называют. Во всяком случае, под стражей закона и его блюстителей я буду огражден от издевательств и оскорблений, которые градом сыпались на меня со всех сторон. Единственное, чего мне не пришлось испытать, — это побоев, хотя среди моего эскорта находились и такие, которые не прочь были бы пустить в ход кулаки.

Но вот лес поредел, между стволами засинело небо. Я решил, что мы каким-то ближним путем дошли до лесосеки. Но я ошибся, ибо несколько мгновений спустя мы выбрались на поляну. Снова эта поляна!

Здесь шествие остановилось, и в ярком сиянии солнечных лучей мне представилась возможность разглядеть моих мучителей. С первого же взгляда я понял, что попал в руки разнузданного сброда.

Тут был Гайар собственной персоной со своим надсмотрщиком, работорговцем и негодяем Ларкином.

С ними пришли человек пять или шесть креолов-французов из собственников победнее — владельцы двух-трех ткацких станков — и мелкие плантаторы. В остальном же здесь собрались одни отбросы общества — пьяные лодочники, которых я часто видел ораторствующими у бакалейной лавочки, местные буяны и отъявленные головорезы. И ни одного мало-мальски уважаемого землевладельца, ни одного уважаемого человека!

Но почему мы остановились на поляне? Я торопился поскорее попасть к судье и возмутился задержкой.

— Почему мы стали здесь? — раздраженно осведомился я.

— Потише, мистер! Больно уж ты прыток! — ответили мне из толпы. — Не торопись, скоро все узнаешь.

— Я протестую и требую, чтобы меня немедленно отвели к судье! — продолжал я возмущенно.

— Не бойся, отведут! Идти недалеко: судья-то — он здесь!

— Кто? Где? — спросил я, оглядываясь и полагая, что судья в самом деле находится в толпе.

Я слышал о дровосеках, исполняющих обязанности мировых судей, даже сам встречался с одним таким судьей, и теперь, обводя взглядом грубые лица, надеялся найти среди них представителя закона.

— Где же судья? — повторил я.

— Тут, тут, не беспокойся! — ответил один.

— Где судья? — гаркнул другой.

— Судья! Куда ты запропастился? Судья! — закричал третий, словно обращаясь к кому-то в толпе. — Валяй сюда, ваша милость! Прошу покорно, тут вас желают видеть!

Сначала я подумал, что он говорит всерьез и что в толпе действительно стоит судья.

Единственное, что меня поразило, — это слишком вольное обращение с представителем закона.

Но мое заблуждение длилось недолго, ибо в то же мгновение ко мне почти вплотную подскочил перевязанный и перепачканный тиной Рафьен и, пронзив меня взглядом своих злых, налитых кровью глаз, пригнулся к самому моему лицу и прошипел:

— Неужто, пускаясь воровать негров, мистер никогда не слыхал о судье Линче?

Кровь застыла у меня в жилах. Только теперь я понял страшную правду: меня собираются линчевать!

Глава LXXVII. ПРИГОВОР СУДЬИ ЛИНЧА

У меня и раньше мелькало подобное подозрение. Я вспомнил, как мне крикнули из лодки: «Вы ответите нам! Мы здесь закон!» Я слышал какие-то загадочные обрывки фраз, пока мы шли лесом, а когда мы выбрались на поляну, обратил внимание на то, что все обогнавшие нас чего-то ждали, но я не мог понять причины этой остановки.

Теперь я увидел, что мужчины отошли в сторону и стали в круг; их торжественный вид указывал на то, что они готовятся к какому-то важному делу. Возле меня остались одни только подростки да негры, ибо и негры участвовали в моей поимке. Рафьен же подошел ко мне, желая, очевидно, насладиться местью и помучить меня.

Все это пробудило во мне страшные подозрения, которые были сначала только подозрениями. Я даже намеренно гнал прочь подобные мысли; мне представлялось, что если я стану думать об этом, то непременно накликаю на себя беду. Но теперь это уже были не подозрения — это была уверенность. Они линчуют меня!