Золотые миры.Избранное - Ирина Кнорринг

20/ VI, 1927

«Солнце тихо катится к полдню…»

Солнце тихо катится к полдню,Солнце прячется в сером тумане.Ничего не боюсь сегодня,— Разве сердце меня обманет?

Мелкий дождик, почти осенний,Будто слёзы, повис на ресницах.Это мглистое воскресеньеУж давно начало мне сниться.

В этот день, безнадёжно дождливый,В этом сером, мглистом туманеБуду я бесконечно счастливой,— Разве сердце меня обманет?

Сердце тихо и ярко светит,Приобщённое дню Господню.Ничего не боюсь на свете,Всё с улыбкой приму сегодня.

26/ VI, 1927

Сентиментальное («Полюбить этот город туманов…»)

Полюбить этот город туманов,Эти площади и бульвары,И развесистые каштаныВдоль асфальтовых тротуаров.

Навсегда полюбить позолотуВ городском невесёлом закате,И себя с напряжённой заботойВ этом простеньком, бедненьком платье.

И когда-нибудь после — не скоро —Вечерком погрустить о старом.Вспомнить серый, туманный город,Эти площади и бульвары.

6/ VII, 1927

***

I. «Ни стихов, ни боли, ни мучений…»

Ни стихов, ни боли, ни мучений.Жизнь таинственно упрощена.На дороге — заметные тени,Над садами — тихая луна.

В ночь уводят длинные дороги.Свет, уют и нежность позади.Руки плотно сжаты на груди,А глаза внимательны и строги.

И в душе такая белизнаОт большого, истинного счастья.Ночь светла. А разве нужно знать,Что наутро — мглистое ненастье.

II. «Всё, что кануло в прошлом году…»

Всё, что кануло в прошлом году,Зачеркнул ты. А белую дачу?Я тебе говорила: жду.И ждала — невозможного, значит.

Но когда отцветут цветыВ мутный, мглистый, осенний вечер,Неужели не вспомнишь тыМолчаливые наши встречи?

20/ VI, 1927

III. «Папоротники, тонкие берёзки…»

Папоротники, тонкие берёзки,Тихий свет, вечерний, тихий свет,И колёс автомобильный следНа пустом и мшистом перекрёстке.

Ни стихов, ни боли, ни мучений,Жизнь таинственно упрощена,За спиной — лесная тишина,Нежные, взволнованные тени.

Только позже, на лесной опушкеТихо дрогнула в руке рука.— Я не думала, что жизнь хрупка,Как фарфоровая безделушка.

28/ VIII, 1927

«Тихий сумрак спустился над нами…»

Тихий сумрак спустился над нами.День сгорел. Но не надо огня.И не надо больными стихамиВ этот вечер тревожить меня.

Сколько глупых, наивных предчувствий,Сотни самых нелепых примет,С неизбывной и путаной грустьюЯ вложила в невольное «нет».

Слишком много скопилось тревоги —Всё безумье последнего дня,В эту ночь даже тень на дороге,Даже тень испугает меня.

И в рассеянном уличном мраке, —Всё давя, как всегда, как вчера, —Силуэтом бездомной собакиБезнадёжно привяжется страх.

8/ VIII, 1927

Бессонница («Сейчас поют, должно быть, петухи…»)

Сейчас поют, должно быть, петухи,Пора им петь, поднявшись спозаранку.Весь прошлый день был нежен, как стихи,Но после вывернулся наизнанку,И дом, а долго пили валерьянкуИ говорили голосом глухим.

Я в эту ночь беспомощно-больная.Нет сил уснуть. Часы пробили три.Сейчас, должно быть, жалобно мигая,На улице потухнут фонари.И долго ждать спасительной зариИ первого звенящего трамвая.

8/ VIII, 1927

«Минут пустых и вялых не считаю…»

Минут пустых и вялых не считаю.Смотрю в окно, прильнув к холодной раме,Как бегают весёлые трамваи,Уже блестя вечерними огнями.

Среди случайных уличных прохожихИщу тебя: с трамвая ли? С вокзала?Темнеет вечер, грустный, и похожийНа тысячи таких же захудалые.

Напротив, в доме, вымазанном сажей,Сосед-чудак, склонясь к оконной раме,Как я, сосредоточенно и важноВорочает раскосыми глазами.

Он мне сейчас мучительно несносен:Ну, что глядит? Наверно, злой и хмурый,И равнодушно думает раскосый:«Вот, дура!»

10/ VIII, 1927

«Вот в такие минуты могу…»

Вот в такие минуты могуГоворить про себя небылицы.Вот в такие минуты могуГоловой о косяк колотиться.

И могу без конца заплетатьНеспокойные, злобные речи.Всё любимое оклеветать,От всего дорогого отречься.

И потом, стиснув зубы, без слов,Задыхаясь от боли и муки,Хладнокровно и радостно в кровьРасцарапать покорные руки.

12/ VIII, 1927

«В расчётливом, высоком кабинете…»

Какая б ни была вина,Ужасно было наказанье.

А.Пушкин

В расчётливом, высоком кабинетеСемь лет — семь лет — вести на эшафот.Зачем же мы одолевали гнётБезумных девятнадцати столетий.

Зачем же был Христос, зачем страдал?Чтоб снова — зуб за зуб, за око — око?Чтоб снова — казнь? И мир ещё не зналТакой утонченной, такой жестокой.

Семь лет казнить! И мы ещё моглиСвоей цивилизацией гордиться!Уж не блестят ли хищные зарницыНад первобытным хаосом земли?

И нет имён печальнее на свете,Чем два звенящих — Сакко и Ванцетти.

23/ VIII, 1927