Проблема «бессознательного» - Филипп Бассин

В другом месте он подчеркнул: «Мы    оставим... в стороне то, что душевный аппарат... известен нам в ка­честве анатомического препарата, и постараемся избег­нуть искушения определить психическую локальность в каком-либо анатомическом смысле. Мы останемся на психологической почве» [261, стр. 395].

Мы видим, таким образом, что позиция Freud явля­лась позицией чистого и последовательного психологиз­ма. Интересно, однако, что даже такой суровый критик психоаналитического направления, как Wells, склонен эту позицию Freud скорее оправдать. «Это решение, — говорит он, — никоим образом не было результатом сво­бодного выбора; оно было строго предопределено пробе­лом в науке о мозге, существовавшим в его (т.е. Freud.— Ф. Б.) время» [261, стр. 395].

Вряд ли можно спорить с Wells о том, что учение о мозге, существовавшее в конце прошлого века, давало еще очень мало опорных точек для заключений о мозго­вой основе бессознательного. Однако столь же бесспорно, что разработка представлений о закономерностях мозговой деятельности, принципиально отвлекающаяся от проблемы мозгового субстрата, являлась попыткой физиологически не контролируемой и потому философски очень опасной. Эта попытка могла привести и действительно привела к созданию картин, логическая стройность которых была сопоставима разве только с их нереальностью.

Такова была позиция Freud. Как же подходим к со­ответствующим вопросам мы сейчас? В нашей литерату­ре преобладает тенденция решать вопрос о мозговых основах бессознательного, опирась на известные, суще­ствующие по этому поводу высказывания И. П. Павлова [66, стр. 296]. И. Е. Вольперт, например, полагает что «при определенных условиях в коре головного мозга возникают изолированные очаги возбуждения или тор­можения, которые, оставаясь изолированными от всей высшей нервной деятельности в целом (и потому неосоз­наваемыми), могут тем не менее влиять на поведение человека, на его общее состояние и самочувствие» [24, стр. 51].

Подобные толкования импонируют своей нагляд­ностью и простотой. Нельзя, однако, не отметить, что при более детальном рассмотрении они наталкиваются на трудности понимания и требуют уточнений. Если допу­скается, что материальной основой «бессознательного» является корковый очаг возбуждения или торможения, «изолированный от всей высшей нервной деятельности», то следует, очевидно, признать, что даже сложные формы регуляции поведения (в том числе регуляции семанти­ческой) могут реализоваться подобными функционально «изолированными» корковыми структурами. Мы не долж­ны, однако, игнорировать очень многие электрофизиоло- гические данные (Magoun, Granit, Jasper, П. К. Анохи­на, М. Н. Ливанова и других), говорящие о противоположной тенденции: о чрезвычайно широком (хотя, конечно, одновременно и весьма дифференцированном) вовлече­нии корковых структур в реализацию даже наиболее простых приспособительных рефлекторных актов. В свете этой сложности отношений становится очевидной неопределенность, которую приобретает понятие «изоли­рованности» мозгового очага, как только мы переводим рассмотрение из плана теории регуляции поведения в план теории нейродинамики. Представляется поэтому, что теория «изолированных» очагов все еще остается только гипотезой, нуждающейся в детальном нейрофизио­логическом обосновании и уточнении.

Аналогичным образом мы оценили бы и другую предпринятую недавно попытку определить физиологи­ческие механизмы осознания, а тем самым и бессозна­тельного. Мы имеем в виду изложенные Jasper на Рим­ском конгрессе 1964 г. [118] соображения в пользу су­ществования в мозгу клеточных элементов, специфически связанных с активностью сознания. При всем интересе, который представляют подобные гипотезы, уверенность в том, что они действительно отражают материальную основу интересующих нас форм мозговой деятельности, пока еще очень слаба.

Именно эти соображения определили особенности под­хода к вопросу о структурных основах бессознательного, которого мы пытались придерживаться на протяжении предыдущего изложения. Нам представляется, что вся­кая «лобовая» атака этой проблемы является сегодня еще слишком трудной и вряд ли может рассчитывать на успех. Это, однако, не означает, что наш анализ должен быть ограничен только психологической плоскостью. Если мы еще не можем сколько-нибудь уверенно определять конкретные физиологические механизмы, лежащие в ос­нове динамики «осознаваемого — бессознательного», то мы можем и должны говорить о тех тенденциях в раз­витии физиологических представлений, которые делают более понятными явления неосознаваемой мозговой переработки ин­формации и способность центральной нервной системы, оказывать неосознавае­мые регулирующие воздействия на семан­тику поведения. Именно поэтому мы уделили выше так много внимания анализу отношений, существующих между активностью «бессознательного» и принципами организации нейронных сетей, рассмотрению проявлений диссоциации («отщепления») разных форм мозговой деятельности, наблюдаемых в условиях клинической па­тологии, проблеме уровней сознания, неадекватности представлений о диффузном корковом торможении как основе сна и т.п.

Есть много оснований думать, что только следуя эти­ми «обходными» путями, мы можем уже в настоящее время продвигаться в какой-то степени к более глубоко­му пониманию и непосредственных структурных основ бессознательного. Более прямой путь для нас пока в ас­пекте нейрофизиологии, к сожалению, еще не открыт.

И в заключение вопрос, ответом на который мы хоте­ли бы завершить изложение. Как же в свете всего ска­занного выше следует, в конце концов, относиться к фрейдизму?

Fraisse, выдающемуся французскому исследователю, избранному на последнем Международном психологиче­ском конгрессе (Москва, 1966) президентом Междуна­родной психологической ассоциации, принадлежит ко­роткое определение, являющееся в данном случае хоро­шей основой для ответа: «Психоанализ — это вера, а что­бы верить, нужно сначала "встать на колени"» [146, стр. 85][102]. Эти слова удивительно совпадают с уже приве­денной нами оценкой Baruk (психоанализ — это «скорее религия, чем наука», — см. §31), с указаниями на «куль­товую природу» психоанализа [128], с высказыванием И. П. Павлова («Фрейд может только с большим или меньшим блеском и интуицией гадать о внутренних со­стояниях человека. Он может, пожалуй, сам стать осно­вателем новой религии...»)[103] ив них суть проблемы. Учение Freud не является научной теорией бессозна­тельного и поэтому отношение к нему не может быть таким, каким бывает отношение к научной теории, хотя бы и неточной. Это учение уже давно превратилось в со­вокупность догм, которые принимаются не в силу их до­казанности, а именно как некое «credo», основой которого является «желание верить». Как же и почему произошла такая эволюция?

Неоспоримо, что это учение пыталось разрешить одну из труднейших проблем, возникающих при изучении природы человека. Ему не принадлежит приоритет в постановке этой проблемы — проблема была поставлена задолго до его возникновения. Но те, кто это учение раз­рабатывал (и прежде всего непосредственно его созда­тель) с вызывающей уважение настойчивостью шли на протяжении десятилетий в избранном ими однажды на­правлении. Freud были очень рано подмечены зависимо­сти, имеющие серьезное значение для общего учения о мозге и для клиники. Мы имеем в виду его известный принцип «исцеления через осознание». При попытках же дальнейшего анализа и объяснения этих зависимостей возникла очень своеобразная и противоречивая ситуация.

Пока эти зависимости выступали только в качестве схемы связи конкретных фактов («диссоциация» пере­живаний — возникновение клинического расстройства — осознание — ликвидация синдрома), они отражали реаль­ные и глубокие соотношения, на важность которых для по­нимания патогенеза и терапии клинических нарушений выразительно указал еще И. П. Павлов [66, стр. 296]. Из этих зависимостей вытекали непосредственно и определен­ные указания на особенности и закономерности динамики психических явлений и нервных процессов (например, на реальность явлений психической диссоциации, на пато­генность диссоциировавшего переживания и т.п.). Когда же, однако, с целью объяснения этих данных Freud стал создавать особую теорию «строения психики», он пошел по объективно неконтролируемому и неправильному пути. Но, как справедливо отмечает Wells [261, стр. 395], это от­нюдь не был акт свободного выбора.