Гордиев узел. Современная японская научная фантастика - Такаюки Тацуми

Он узнал об этом прошлым вечером. Из программы новостей.

О том, что главной причиной роста тяжких преступлений являются романы ужасов и порно, заговорили еще несколько месяцев назад. Обычное дело, посмеивался коллекционер, да и не он один. Всего за пару дней до этого по телефону они с друзьями иронизировали по поводу вздорного, лишенного всякой логики мышления безмозглых обывателей. И не могли взять в толк, что творится у «этих идиотов» в головах, не понимая при этом, что миром правят те самые «идиоты». И вдруг в одночасье объявили вне закона лингвокукол в жанре ужасов и порно, как оказывающих пагубное влияние на молодежь. Причем критерии того, что именно подпадает под новый закон, были весьма расплывчатыми.

И вот к коллекционеру, которого мутило от съеденной на обед пиццы, отчего он окончательно впал в уныние, пришел человек по имени Курата.

Болезненно худощавый Курата произнес, поглаживая живот под пиджаком.

— Все подлежит конфискации.

— Все? Вся моя коллекция?

— Вы небось пиццу кушали?

— Что? Я?.. Ах, да...

— Лицо у вас больно кислое. Я вот тоже пиццы поел. Ужасная изжога.

Курата неприлично громко рыгнул.

— Так вы изволите говорить, что вся моя коллекция подлежит конфискации? — повторил собиратель лингвокукол свой вопрос, стараясь казаться спокойным.

Курата мученически скривил лицо и кивнул.

— По какому праву?

— Вы телевизор смотрите?

— Да, но...

— Я же показал вам визитку.

Курата начал объяснять ему, как маленькому.

— Мое имя Курата. Я инспектор из отдела нравственности при департаменте по профилактике преступности Токийского полицейского управления. Ну и, значит, решили... — скорчив болезненную мину, Курата погладил живот. — Вы уж извините. Изжога совсем замучила. Значит, постановили, мерзких лингвокукол, которые явно оказывают пагубное влияние на молодежь, уничтожить. Вот для этого и был учрежден наш отдел.

— Но это же моя частная собственность. Нельзя ее...

— Так ведь они противозаконные.

На лице Кураты появилась деланная, будто нарисованная, улыбка. Словно маску напялил на свою унылую зеленую физиономию.

— Так что любые ваши доводы бесполезны. Обращайтесь в суд, если хотите. Но имейте в виду, хорошо, если решение вынесут через десять или двадцать лет. А могут вообще отклонить иск.

— Но почему? Идиотизм какой-то!

Наблюдая за раскричавшимся коллекционером, как за картинкой в телевизоре, Курата продолжал:

— Так вот, в любом случае я пришел просто поставить вас в известность.

— Не позволю! Такого произвола я не потерплю.

— Что бы вы ни говорили, мои подчиненные уже отправились на склад.

Курата посмотрел на часы.

— Уже, наверное, закончили. Все ваши лингвокуклы конфискованы. Что ж, позвольте на этом откланяться.

Курата вежливо поклонился и вышел.

Коллекционер почувствовал себя бессильным. Как только за Куратой захлопнулась дверь, он осел на пол. Его лингвокуклы. На них он тратил все свои сбережения, во всем себе отказывая. И вот он потерял их — всех до одной.

До него постепенно начал доходить смысл происшедшего. Горе словно разъедало его тело.

И тут он почувствовал чью-то руку на своем плече.

Он медленно обернулся.

— Что с вами, хозяин?

Голос принадлежал робкому на вид юноше.

Коллекционер издал глубокий вздох.

Вообще-то это был не юноша. И даже не человек. Коллекционер получил его в довесок в антикварной лавке, где на днях приобрел партию лингвокукол. Остальные, более ценные экземпляры он убрал на склад, а эту решил использовать по назначению — прочесть, привел домой и позабыл о ней.

Коллекционер вяло засмеялся.

— Ах, это ты. Как тебя там...

— «Кровавый берег».

— Малыш Кровавый. А антологию издательства «Аркам Хаус», которая приехала вместе с тобой, увели. Всех.

— И куда их увели?

— Наверное, на пункт утилизации текстопласта, куда же еще. Там их отправят в мусоросжигатель. А потом будут примешивать в сырье для нового текстопласта.

— В мусоросжигатель... Значит, их сожгут?

— Да. И останется от них один дым да немного пепла. Мою... всю мою коллекцию...

Коллекционер обхватил голову руками и беззвучно зарыдал.

— Хозяин... — начал было Кровавый, но тот криком заставил его замолчать.

Кровавый испуганно попятился.

Некоторое время стояла тишина.

— Извини, — произнес наконец коллекционер и повернулся к юноше. Достав бумажный платок, он громко высморкался. Затем поднялся с пола, направился в угол комнаты и взял с полки лежавший там кошелек. Не глядя вытащил из него несколько банкнот и протянул их Кровавому.

— А теперь уходи.

— Как это?

— Я не могу тебя здесь оставить.

— Но я же...

— Иначе придется сдать тебя тому типу, что приходил. Так что уходи отсюда. А потом беги от них. Заставь их по крайней мере как следует погоняться за тобой.

— Куда же мне бежать?

— А это уж ты сам думай. Так или иначе, уходи, чтобы я тебя больше не видел... Прошу тебя, оставь меня одного.

Он снова сгорбился, объятый отчаянием.

— Да, хозяин.

Отвесив глубокий поклон, Кровавый вышел из комнаты.

Коллекционер тяжело вздохнул и снова зарыдал.

Все началось с открытия нового химического элемента — фантазия (лат. Fantasium), который вызывает у людей определенного рода галлюцинации. Они отличаются от обычных видений тем, что облученный фантазием объект вызывает у всех находящихся поблизости людей одинаковые галлюцинации, и по этой причине их нельзя отличить от реальности. Но как только действие фантазия заканчивается, наваждение проходит. Тем не менее если, скажем, в галлюцинации кто-то был растерзан чудовищем, то к жизни этот человек уже никогда не вернется. Однако физические свидетельства существования чудовища исчезнут вместе с наваждением. Таким образом, с научной точки зрения чудовища вовсе не существовало. Получается, что галлюцинация остается галлюцинацией и не имеет с реальностью ничего общего.

Чтобы контролировать применение и действие фантазия, его стали использовать по большей части в крупных развлекательных комплексах. Галлюцинации превратились в новый вид информации на носителях. Лингвокуклы стали одним из таких носителей, созданных с помощью фантазия.

При облучении фантазием информация в виде текста трансформируется в мелкий порошок. Но это не означает, что носитель текста переходит в порошкообразное состояние. В порошок превращается лишь текст. При нагревании этот порошок образует субстанцию, способную принимать любую форму подобно пластику. Эта субстанция получила название «текстопласт».