Возвращение, или Свободу попугаям! - Юлия Фирсанова

Если куда-то можно вмешаться и все перевернуть вверх дном, то магева сделает. Да и сам телохранитель обладал обостренным чувством справедливости и родительским инстинктом, особенно если то касалось молоденьких одиноких девиц, живо напоминавших ему младшую сестру.

— Не позволим, — энергично согласилась я и спросила:

— Далеко путь держишь?

Вместо худо-бедно содержательного ответа, дерзкая девица яростно сверкнула васильками и выпалила:

— Вы меня не остановите, я все решила!

— Я разве пытаюсь? — разведя руками, ответила я.

Воинствующий настрой амазонки мгновенно унялся, в полыхающий костер праведного гнева водой плеснули. Оторопь на мордашке смешалась с замешательством, переросла в смущение и решимость дать честный ответ с извинениями:

— Прости магева, к жениху я еду, — васильковые глаза мечтательной поволокой покрылись.

— Благословлена богами такая дорога, только почему ж не он к тебе, красавица? Почему в такой опасный путь одну отпустил? — нахмурившись, спросил Сарот.

Битый жизнью наемник морианец никак не мог взять в толк, какого черта потащилась по дорогам в одиночку такая хорошенькая девушка.

— А он не знает, что я решилась все бросить и к нему уехать, не спросясь опекуна! — при упоминании о последнем лицо девушки помрачнело, будто грозовая туча на чистый небосклон набежала, и вновь глаза — зеркало души — сверкнули чеканным упрямством, задрался острый носик. — Он бы все равно согласия не дал, ведь возлюбленный мой из балаганщиков, Кидарис Ловкий! Вот к нему в Мидан и еду, — открыто, раз уж решила рубить правду-матку, так и выдала ее по максимуму девушка.

— Уж не тот ли это черноволосый красавчик, который в ушах по три серьги носит и на канате факелами запросто, как яблочками, жонглирует? — с нарочитой небрежностью поинтересовался Лакс.

— Он самый!!! Вы его видели? Где? Когда? — засыпала девушка вопросами потенциального обладателя свежих сведений о любимом, вновь превращаясь в наивную романтичную малышку, которой вскружил голову заезжий циркач.

Рыжий, никогда за словом в карман не лазивший, почему-то замялся, метнул странно виноватый взгляд на меня, на Кейра. Вместо вора ответил Гиз с циничным чуть насмешливым безразличием:

— Видели мы его на ярмарке в Мидане пяток дней назад, веселый парень, темпераментный все у него через край: и три серьги в каждом ухе и жены две штуки, третья в невестах ходит.

Интонации киллера были таковы, что обвинить его во лжи никак не вышло бы. Он просто равнодушно сообщал проезжей девице о совершенной глупости, не жалел, не злорадствовал, а если и забавлялся, то исключительно причудливой выходкой Судьбы, а не прикалывался над поверившей сладким речам простофилей. Да и врать мужчине было совершенно незачем. Именно это спокойное безразличие сделало то, что не смогли бы ни смех, ни сочувствие, помогло выплеснуться неизбывному горю беглянки.

— Спасибо за правду, — девушка, побелев лицом, как первый снег, шевельнула губами.

Потом согнулась в седле, закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. Сильф всхлипнул у меня на плече, активно сопереживая несчастной жертве.

Да, в Мидан она больше не собиралась, эта проблема отпала, зато, как оно обыкновенно бывает с проблемами, возникла другая: а не наложит ли синеглазка на себя руки, стоит нам тронуться в путь, оставив ее в одиночестве на дороге. Чувствительным девицам в моменты сильного душевного потрясения свойственны необдуманные поступки. Откуда знаю? А Шекспира читала!

Нет, малышку нужно было срочно утешить, а лучше всего, переключить на что-то другое, отвлечь от горестей, заставить изменить мнение о собственной ненужности. Вот только как? Одна мыслишка на этот счет в голове зародилась, я обвела ищущим взглядом компанию: Лакс любую девушку утешить на раз-два способен, но я эгоистка и своего отдавать не намерена, из Кейра и Гиза утешителей не получится, первый будет ругаться, как папаня, второй вообще на сочувствие глупцам не способен, а вот Сарот…. Крылышки хмыздающего носом Фаля щекотали мне щеку и осыпались искорками пыльцы. Я внимательней присмотрелась к морианцу и меня прошибло то ли озарение, то ли догадка, то ли настоящее магическое предчувствие! Попался голубчик! Никто не может быть сентиментальнее циничных наемников. У ротаса чесались руки обнять и приголубить несчастную красавицу.

— Чего ты ждешь? — требовательно осведомилась я у морианца, хлопнув Дэлькора по холке, чтоб продолжал путь. — Помнишь, я тебе любовь обещала, так хватай ее, пока тепленькая, в охапку и держи покрепче.

Дважды повторять не пришлось. Сарот подогнал коня поближе к черной лошадке и в мгновение ока перебросил легонькую девушку к себе в седло, обнял, прижал к широкой груди, погладил по растрепавшемуся светлому золоту волос. Так они и сидели минуту, пять, десять. Не знаю, заметила ли наша авантюристка, где и у кого на груди она рыдает, наверное, сейчас ей просто было очень важно, чтобы ее держали, обнимали, шептали на ушко разную ласковую чепуху, давая возможность выплеснуть горе. Из крепкого кольца рук наемника синеглазка не вырывалась, наоборот, сама вцепилась в него, как в последнюю пристань, и мочила, мочила наконец-то хлынувшими слезами рубашку.

Бесконечно плакать под силу разве что сказочной Царевне-Несмеяне. Мало-помалу рыдания нашей новой знакомой становились все глуше, пока не стихли совсем. Она подняла заплаканное лицо и беспомощно спросила, не надеясь впрочем, на ответ и даже, полагаю, так и не сообразив, что сидит на чужом коне с чужим мужчиной, чьи руки продолжают ее надежно подстраховывать:

— Что же мне теперь делать? Домой нельзя — отчим убьет, — заплаканные глаза с безнадежно-спокойной тоской скосились на руку, где в задравшемся рукаве на нежной коже чуть выше запястья виднелись белые полоски старых шрамов.

Сарот рефлекторно прижал девушку к себе покрепче, стиснул зубы, выпятил нижнюю челюсть и замертвел лицом. Вот такого его, небось, противники пугаются здорово, хоть сразу в плен сдавайся. Думаю, попадись сейчас ему под руку родственник девицы, она быстро бы осталась счастливой сиротой.

— Как что? Один жених не подошел, так может, второй сгодится? — предложила я тоном разбитной цыганки, возжелавшей во что бы то ни стало запродать скептику-клиенту худую кобылу. — Вот наш приятель Сарот, не волшебный принц, правда, и не богатый купец, зато мужчина надежный, серьезный, на физиономию не урод, а вполне мужественный симпатяга, и любого, кто тебя хоть пальцем тронуть посмеет, в порошок сотрет. На Морианцские острова на днях возвращается. Жениться хотел! Пойдешь за него?