Железный король. Узница Шато-Гайара (сборник) - Морис Дрюон

В каждой новой неудаче, обрушивавшейся на них, оба видели перст судьбы, зловещее предзнаменование. Один конюший из их свиты сломал при падении ногу, и пришлось оставить его в Оранже; у вьючных лошадей, которых гнали без передышки, набило холку; верховых коней надо было срочно подковать; у мессира Бувилля текло из носа, так что на него жалко было смотреть, и он что-то слишком часто стал вспоминать некую даму из Неаполя и старался выяснить, искренне ли она его любила или нет. Весь день он не выходил из состояния полной апатии, а при виде опостылевших стен Авиньона впал в такое отчаяние, что Гуччо без труда удалось взять в свои руки бразды правления.

– Ни за что на свете я не осмелюсь показаться на глаза королю, – стонал Бувилль. – Но поди попробуй, назначь папу, когда при нашем приближении кардиналы бегут как черт от ладана! Не заседать мне больше в Королевском совете, добрый мой Гуччо, нет, не заседать! Послали единственный раз с миссией, и то я навсегда себя опозорил.

Рассчитывая отвлечься от мрачных дум, он с головой погрузился в самые мелочные, второстепенные заботы. Хорошо ли приторочен портрет принцессы Клеменции, не попортил ли его, не дай бог, дождь?

– Предоставьте действовать мне, мессир Юг, – нетерпеливо прервал его Гуччо. – Прежде всего я позабочусь о вас: по-моему, вы изрядно нуждаетесь в отдыхе.

Гуччо отправился на розыски того самого капитана, перед которым столь постыдно спасовал в их первый приезд Бувилль, и заговорил с ним таким тоном, так звонко отчеканил титулы своего патрона, а заодно и свои, только что пожалованные им самому себе, с такой непринужденной властностью предъявил свои требования на полуфранцузском, полуитальянском языке, что через час для посланцев Людовика Сварливого был очищен замок и оставалось только занять его. Гуччо разместил своих людей и уложил старика Бувилля в постель, которую предварительно нагрели грелками, и, когда толстяк, решивший, что простуда вполне пристойная причина для того, чтобы потихоньку сложить с себя полномочия, с удовольствием закутался в одеяла, Гуччо обратился к нему со следующими словами:

– Я чую здесь в каждом уголке западню, не нравится мне этот замок, я предпочел бы укрыть золото где-нибудь в более надежном месте. В Авиньоне есть уполномоченный торгового дома Барди – ему-то я и хочу доверить свой груз. Тогда я со спокойной совестью могу пуститься на поимку ваших проклятых кардиналов.

– Моих кардиналов! Моих кардиналов! – с негодованием воскликнул Бувилль. – Вовсе они не мои, и я не меньше вас огорчен теми штучками, которые они сыграли со мной. Дайте мне немножко поспать, потому что меня бьет озноб, а потом, если желаете, поговорим на эту тему. Уверены ли вы в честности вашего ломбардца? Можем ли мы положиться на него? Ведь эти деньги принадлежат королю Франции…

Гуччо нетерпеливо повысил голос:

– Запомните хорошенько, мессир Юг, что я беспокоюсь об этих деньгах так же, как если бы они принадлежали мне и моему семейству.

Не откладывая дела в долгий ящик, Гуччо отправился в контору Барди, находившуюся в квартале Сент-Агриколь. Уполномоченный торгового дома Барди, к тому же близкий родич главы этой могущественной компании, оказал более чем сердечный прием племяннику их великого собрата и собственноручно запер золото в кладовую. После обмена расписками ломбардец повел гостя в залу, дабы тот мог на свободе поведать соотечественнику о своих злоключениях. При их появлении худой, слегка сутуловатый человек, стоявший у камина, обернулся:

– Guccio! Che piacere! – воскликнул он. – Соте stai?[15]

– Ма… саго Boccaccio! Per Bacho! Che fortuna![16]

И они дружески обнялись.

Так уж бывает, что в пути встречаются одни и те же люди, потому что встречаются те, кто путешествует.

И в том обстоятельстве, что Гуччо встретился с Боккаччо, не было, в сущности, ничего удивительного, ибо синьор Боккаччо разъезжал по делам торгового дома Барди. Удача состояла в том, что их пути встретились именно в этот день. В прошлом году Гуччо и Боккаччо вместе проделали часть дороги до Лондона, много и долго говорили по душам, и Гуччо знал, что Боккаччо прижил от француженки сына.

Пока ломбардец в качестве хозяина хлопотал у стола, где уже поставили вино с пряностями, Гуччо и Боккаччо оживленно беседовали, как старые друзья.

– Каким ветром вас занесло в этот город? – осведомился Боккаччо.

– Охочусь за кардиналами, – ответил Гуччо, – и, поверь, эту дичь не так-то легко загнать в силки.

Он поведал все их приключения, рассказал о неудачах последнего времени и сумел вызвать смех у собеседников, изобразив перед ними толстяка Бувилля в весьма комическом виде. Сам Гуччо совсем приободрился: он был точно в родной семье, среди своих.

И если на вашем пути вам встречаются одни и те же лица, то все тем же лицам, видно, суждено оказывать вам благодеяния и вызволять из беды.

– Ничего удивительного тут нет, что вы не застали ваших кардиналов, – пояснил синьор Боккаччо. – Им предписана всемерная осторожность, и все, что исходит от французского двора или считается таковым, обращает их в бегство. Прошлым летом сюда явились Бертран де Го и Гийом де Бюдо, племянники покойного папы, посланцы ваших добрых друзей Ногарэ и Мариньи, под тем предлогом, что они-де уполномочены перевезти прах дядюшки в Кагор. С собой они прихватили всего только пятьсот солдат, что, согласитесь, несколько многовато для переноски одного покойника! Эти бравые ребята имели поручение ускорить выбор папы, только, конечно, не кардинала Дюэза, и, поверьте, действовали не уговорами и не посулами. В один прекрасный день жилища наших высокопреосвященств были разграблены до нитки, а тем временем войска обложили монастырь в Карпантрассе, где заседал конклав; и пришлось кардиналам выбираться через пролом в стене и бежать в поля, чтобы спасти свою шкуру. До сих пор в них еще живо воспоминание об этом случае.

– Не забудьте к тому же, что недавно усилили гарнизон в Вильнёве, и кардиналы с минуты на минуту ожидают, что лучники перейдут мост, – вмешался в разговор родич Барди. – Кардиналы уверены, что вы приехали именно с целью ускорить вторжение… А знаете, кто эти всадники, что вас все время обгоняли? Посланцы архиепископа Мариньи, уж поверьте мне. Ими кишит вся округа, не знаю в точности, что они делают, но уверен, у них иные цели, чем у вас.

– Ничего ты с твоим Бувиллем не добьешься, – подхватил Боккаччо, – коль скоро вы представляете короля Франции; больше того, вы рискуете как-нибудь за ужином глотнуть чуточку яда и не проснуться поутру. Сейчас кардиналам… кое-кому из кардиналов рекомендуется встречаться только с посланцами короля Неаполитанского. Если не ошибаюсь, ты говорил, что едешь из Неаполя?

– Прямехонько оттуда, – подтвердил Гуччо, – и мы с благословения старой королевы Марии хотим как можно быстрее увидеться с кардиналом Дюэзом.

– Что ж ты до сих пор молчал! Я могу тебе устроить встречу с Дюэзом, который, кстати сказать, весьма любопытный субъект. Если хочешь, могу хоть завтра.

– Стало быть, тебе известно, где он находится?

– Да он и не думал трогаться с места, – расхохотался Боккаччо. – Иди спокойно домой, а я явлюсь к вам с вестями еще до ночи. Кстати, есть у вас для него несколько денье? Есть? Прекрасно! А то он вечно сидит без гроша, да и нам немало должен.

Ровно через три часа синьор Боккаччо уже стучал в ворота замка, где остановился Бувилль. Он принес посланцам французского короля добрые вести. Завтра в девятом часу утра кардинал Дюэз отправится для моциона погулять в местечко, называемое Понте, примерно в одном лье к северу от Авиньона. Кардинал согласен совершенно случайно встретиться с синьором де Бувиллем, ежели тот появится в вышеуказанном месте, но при условии, что его будет сопровождать не более шести человек. Во время беседы кардинала Дюэза с мессиром Бувиллем, которая состоится посреди поля, свита и того и другого должна держаться на почтительном расстоянии, дабы обе договаривающиеся стороны могли быть уверены, что их не увидят и не услышат. Кардинал курии любил напускать на себя таинственность.

– Гуччо, дитя мое, вы меня спасли, по гроб жизни буду вам благодарен, – повторял Бувилль, у которого от радости даже насморк прошел.

Итак, на следующее утро Бувилль в сопровождении Гуччо, синьора Боккаччо и четырех конюших отправился в Понте. Стоял густой туман, сглаживающий очертания предметов и поглощающий звуки, да и место свидания кардинал выбрал пустынное. Мессир Бувилль нацепил на себя целых три плаща и выглядел еще толще, чем обычно. Кардинал заставил себя ждать.

Наконец из тумана выплыла группа всадников, плотным кольцом окружавшая молодого человека, который ехал на белом муле, ритмично приподымаясь в седле в такт рыси животного. На плечи всадника был накинут черный плащ, под складками которого виднелось пурпурное одеяние, а на голове красовалась шапка с наушниками, подбитыми белым мехом. Слезши с мула, всадник, легко шагая по мокрой траве, направился в сторону французского посла быстрой, чуть подпрыгивающей походкой, и тогда лишь Бувилль разглядел, что юноша этот не кто иной, как кардинал Дюэз, и что «его юношеству» никак не меньше семидесяти лет. Только лицо кардинала – с впалыми щеками и висками, обтянутое сухой кожей, – на котором выделялись седые брови, выдавало его возраст, да в живых глазах светилась проницательность, не свойственная молодости.