Физик против вермахта - Руслан Ряфатевич Агишев

Стрелки десятка приборов — амперметров, гальванометров, вольтметров и других метров — дернулись вправо, отмечая нарастание значений показателей. Сейчас они достигнут пиковых значений и все решится!

— Вроде работает, — еще не веря своим глазам, она подошла к иллюминатору. Нужно было и самой убедиться, что наружи тоже все в порядке. — Гена! Работает! — не сдержалась и закричала она от радости. Теперь точно все — их каторжный труд наконец-то увенчался успехом. — Ура!

Но все равно, освободиться, чтобы немного передохнуть, ей удалось лишь через два с лишним часа. Наладочных работ, по-прежнему, оставалось столько, что с головой могло завалить.

— … А теперь кофе…

Теслина с предвкушение следила за небольшой бронзовой туркой, которую приладила на один из трансформаторов. Тот так грелся во время работы, что отлично заменил собой электрическую плитку. Глупо, конечно, но кофе хотелось жутко. Тем более это был самый настоящий бразильский кофе, которого она с самого начала войны не пробовала.

— Забыла уж, как и пахнет… Сразу видно, хорошо живут моряки, — и Елена была совсем недалека от истины: снабжение у Кригсмарине было первоклассным, уступающим разве только Люфтваффе. В каютах, особенно, офицерского состава, нашли и шоколад, и кофе, и консервированные деликатесы, и отменное красное вино. — Вроде бы готово.

Сняв турку, она осторожно наполнила фарфоровую чашку ароматным напитком. После очень медленно поднесла ее ко рту и сделал первый глоток.

— Ой, Божечки, как же хорошо, — чуть не взвизгнула женщина, снова и снова принюхиваясь к кофе. Аромат свежесваренного напитка, его послевкусие во рту, были именно таким, каким ей запомнились из далекого-далекого детства, когда отец, моряк торгового флота, привозил домой заграничные деликатесы. — Настоящий…

Положив опустевшую чашку на стол, она Теслина откинулась на спинку кресла. Вытянула ноги, руки закутала в теплый свитер, и прикрыла глаза. Эти несколько минут были только ее.

— Хорошо… Как же хорошо…

Она шептала тихо-тихо, едва слышно, все еще с трудом веря, что все закончилось. Словно боялась сглазить.

Ведь еще совсем недавно все было настолько плохо и страшно, что ассоциировалось у нее не иначе, как с катастрофой, Армагеддоном, самым настоящим концом бытия. Сначала ей с сыном пришлось испытать непрекращающиеся авиабомбежки, ровняющие с землей целый улицы в ее родном Ленинграде. На ее глазах рассыпались многоэтажные дома, словно сложенные из игрушечных кирпичиков, сгорали заживо в своих квартирах люди. Потом была эвакуация на поезде вместе с десятками работников научных институтов и лабораторий, попадание в плен и долгие мытарства в лагере. Едва в виде похлебки суррогатного супа, постоянные издевательства охраны, дикий животный страх стали ее частыми спутниками. И когда она уже решила, что хуже быть не может, все окончательно рухнуло в тартарары. Ее и несколько других ученых забрали на секретный немецкий полигон, оказавшийся настоящим адом на земле. За малейшие провинности здесь морили голодом, за намеки на саботаж бросали умирать с переломанными конечностями в пещерах.

— Это не сон… Божечки, это не сон… — с недавних пор Елена часто твердила себе это, словно жизнеутверждающую мантру. Это было ее якорем, ее напоминанием, что недавний ад закончился и больше не повториться. По крайней мере, она в это истово верила. — Я не сплю… Это не сон…

Те, произошедшие неделю назад, события, и правда, стали настоящим водоразделом, который поделил ее жизнь на до и после. В ее первой части она вместе со своим сыном была узницей, обреченной на месяцы заточения, изнурительный труд, и в конечном итоге, на мучительную смерть. Ее сына, Коленьку, скорее всего ждала та же самая участь. А другая часть ее жизни началась с появлением странного старика, ее однофамильца, в личности которого было столько загадок, что становилось не по себе. Люди, пришедшие с ним, едва не боготворили его, называя создателем, самого разрушительного в мире, оружия, и связывая с ним неминуемый разгром Гитлера и всех его армии.

— Кто же ты такой?

Но еще более странным было то, что она ощущала с ним какую-то необъяснимую связь. Внешне совершенно незнакомый, он тем не менее казался ей очень близким человеком. Это было какой-то совершенно невероятное противоречие, не имеющий понятных причин диссонанс. Ведь, Теслина совершенно точно знала, что никогда в жизни с ним не встречалась. С ее фотографической памятью такая встреча, будь она даже мимолетной, обязательно бы отложилась в ее памяти.

— Николай Михайлович… И зовут как моего Коленьку…

И особенно пугало ее то, что ее сын вдруг стал привечать Теслина. Как? Почему? Из-за чего? Ведь, Коля из-за последних событий — бомбардировок, плена, лагерей — всех жутко боялся, общение с кем-то незнакомым стало для него тяжелым, едва возможным. А тут неожиданно проникся к совершенно незнакомому человеку.

— Что же ты делаешь, сынок?

А ведь и она начала по-другому смотреть на него. Чего скрывать это от самой себя, так и было на самом деле. Она тоже прониклась общей атмосферой особости, которая окружала этого человека. Может и не признавалась, но глубоко внутри понимала, что рядом с Теслином совершенно спокойно, безопасно.

Ее мысль продолжала «гулять», приводя то к одним, то к другим выводам. Но при всех своих завихрениях, она так и не сходила с главного пути — только Теслин сможет защитить ее и сына.

— Хм… Идет, кажется, кто-то, — из коридора донеслись чьи-то шаги — быстрые, нетерпеливые, и очень знакомые. — Сынок!

И правда, вскоре в каюту буквально влетел улыбающийся мальчишка, размахивающий какой-то замысловатой железякой. Весь взъерошенный, возбужденный, он напоминал настоявший вихрь, который сразу же заполнил собой все пространство каюты.

— Мама! Мама, смотри, что мне деда дал! Это магнит! Видишь, как интересный⁈ Видишь, видишь? Он специально такой! Чтобы магнитить сильнее! А видишь тут проволока⁈ Деда сказал, что с…, — Коля сбился, пытаясь произнести сложное слово. Несколько раз подступался, пока, наконец, не смог. — Остаточ…ная магнитность… Так сильнее магнитить будет, вот!

Когда же до Елены дошел весь смысл сказанного, то она и не знала, радоваться или пугаться. Ее сын совершенно незнакомого человека звал дедушкой, то есть родным человеком! Это же, вообще…

— Подожди, подожди, торопыга, — она его поймала за рукав куртки и усадила рядом с собой. — А теперь все рассказывай. Кто, говоришь, эту железку тебе дал? — ей хотелось еще раз услышать то, как Колян называл Теслина. — Кто это?

Мальчишка при этом так на нее укоризненно посмотрел, что ей даже на мгновение стыдно стало.

—