Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

— Вот оно что! А я-то думаю, почему это самое начальство сегодня носа не кажет, — усмехнулся Огнев. — Теперь все ясно.

Артамонов вздохнул.

— Словом, жизнь идет, и все вполне закономерно получается. Между прочим, — обернулся он к Огневу, — зашел бы вечерком, потолковать кое о чем надо. У них суд чести еще один результат дал. Восемьдесят новых заявлений в дружину. Неплохо, а?

Огнев кивнул головой.

— За боевыми делами идет и боевая слава. Все, как ты говоришь, закономерно. Кстати, «Ленинскую смену» сегодня видели?

— Нет еще. А что?

— Читать газеты надо, дорогие товарищи. А эту сегодня все из рук рвут. Рассказ Андрея Рогова. Детективный, главное. Там и про них говорится, — Огнев кивнул на Николая. — И совсем неплохой рассказ, между прочим. Это первое. Второе открытое письмо про диспут в университете. Ох, и здорово там одной группке влетело!

— Это нам еще вчера было известно, — не без подковырки заметил Артамонов.

— Да? — Огнев хитро прищурился. — А то, что двое из них у нас сидят, это вам тоже известно?

— То есть как сидят?!

— Обыкновенно. С горя напились вчера вечером в ресторане. Шум подняли. А сейчас льют слезы и отрекаются от своих идейных заблуждений. Уж мы и родителей сегодня с утра вызвали и ребят из комитета комсомола. Даже валерьянкой поим. И смех и грех, честное слово.

— А фамилии их как?

— Гельтищев и… Титаренко.

— Они самые, — подтвердил Николай. — Главные крикуны.

— Ну, теперь у них совсем другой репертуар, — усмехнулся Огнев и, обращаясь к Артамонову, добавил: — А вечером я, так и быть, зайду. Стариковское твое одиночество рассею.

Артамонов улыбнулся и, указав рукой вокруг, сказал:

— Какое же тут одиночество? Тут, брат, все кипит, бурлит и никогда не затихает.

Огнев засмеялся.

— Что ж, все вполне закономерно.

Ему, как видно, понравилось это выражение.

Антоненко Б.Т.

Прокурор Горайко и его коллеги

От автора

О следователях и прокурорах пишут немало. Пишут, конечно, по-разному. То их рисуют людьми с ограниченным кругозором, мыслящих только нормами законов, то какими-то чудаковатыми субъектами. Некоторые авторы изображают работников следствия особенными умниками, никогда ни в чем не ошибающимися, обязательно мыслящими ортодоксально и не знающими слабостей, свойственных каждому человеку. Реже следователь предстает перед нами как обыкновенный человек, без каких-либо особенностей или увлечений.

Спору нет, со следователя или прокурора спрашивается больше, чем с других. Как говорится, положение обязывает. Сознание такой повышенной ответственности за каждое свое действие, почти повседневная настороженность с годами не могут не наложить своего отпечатка на характер. И все же мы, следователи и прокуроры, никогда не чувствуем себя какими-то особенными существами и хотим, чтобы так о нас думали и все остальные…

Поэтому, взявшись за перо, чтобы рассказать о своих коллегах, да отчасти и о себе, я буду стараться придерживаться именно такой позиции. Мне кажется, что лучше всего в первую очередь сосредоточить внимание на том, чем занимаются следователи, за что и как они борются и при этом не скрывать случающихся неудач и просчетов.

Я не буду проповедовать здесь прописных истин о том, что прокуроры и следователи являются стражами законности — это и так всем хорошо известно. Но мне все же хотелось бы еще и еще раз сказать, что при всей своей романтичной заманчивости наша профессия отнюдь не подходит каждому, кого она прельстила только своей внешней привлекательностью. Она требует призвания. Без этого прокурор — не прокурор, следователь — не следователь, а именно тот самый ортодоксальный умник, о котором говорилось выше. Надо помнить, что путь следователя далеко не всегда усеян розами, он часто таит в себе и шипы.

В работе бывают не только успехи, но и горькие неудачи. И все же, несмотря ни на что, я с большим уважением думаю о трудной и нужной профессии следователя и прокурора.

Хочу с благодарностью отметить помощь, оказанную мне в подготовке издания этих очерков и рассказов на русском языке литератором Эмилем Александровичем Финном.

НЕСПОКОЙНАЯ ПРОФЕССИЯ

Припоминаю, что впервые я услышал о следователях в 1925 году, когда был учеником 5-го класса Краснокутской семилетней школы на Харьковщине.

…Отгремела гражданская война. В открытом бою была разгромлена контрреволюция, но в лесах еще прятались остатки банд, во главе со всякими «атаманами» и «батьками» из кулачья и уголовников.

— А ты слышал, сосед, что в лесу под Козиевкой бандитами убит следователь? — спросил как-то при мне старик сторож у партизана, большевика Василия Петровича Мищенко.

Тот не успел ответить, как я вмешался в разговор и спросил, кто это такой — следователь.

Василий Петрович задумчиво посмотрел на меня, взвешивая, как бы получше ответить любопытному школяру. Подумав, он сказал:

— Тот, кто нас оберегает.

Такое объяснение было для меня мало понятным, но я сделал вид, что понял. Ответ партизана как бы предвосхитил ставшие знаменитыми слова Маяковского о милиции, запомнившиеся мне на всю жизнь.

— Да, жаль, — с уважением заметил Василий Петрович. — Таких — один на сто. Какие дела раскрывал!

Гибель следователя от пули врага не являлась чем-то необычным в те далекие от нас годы, особенно на Украине, где еще долго после гражданской войны шныряли «зеленые» и «черные» банды, состоявшие из махновцев, врангелевцев, григорьевцев и прочей нечисти. То в одном селе, то в другом, то на дороге, то в лесу находили убитых милиционеров, судей, чекистов, партийных и беспартийных сельских активистов. Наших, краснокутских, хоронили в центре местечка, недалеко от школы, и мы, мальчишки, бывали участниками похоронных процессий. Каждый раз на таких церемониях выступали свои и приезжие ораторы, они громили контрреволюционную гидру и мировую буржуазию, все мы с воодушевлением пели «Вы жертвою пали…» и клялись довести революцию до победного конца.

Спустя два месяца после трагической гибели следователя все с облегчением узнали, что в лесу разгромлена банда, возглавлявшаяся грабителем Горбенко.

…В район приехал новый следователь по фамилии Вишневский. Я хорошо запомнил не только его фамилию, но и внешний вид: по дороге в школу мы почти каждый раз встречали его. Он шел к себе на работу и приветливо поглядывал на ребят. Мне он запомнился бодрым, веселым. Воротник его демисезонного пальто был поднят: на дворе стояла зимняя стужа, на голове — прохудившаяся кепка, на ногах сношенные солдатские сапоги. Прошло уже много лет, а перед глазами все еще стоит этот первый следователь, которого я увидел и которым по-мальчишески восторгался.

Его знали не только мальчишки, но и все село. Часто можно было услышать похвалу в его адрес. Передавали, например, как он умело раскрыл убийство по недокуренной самокрутке, которую оставил преступник на месте происшествия.

Василий Петрович к этому времени работал председателем исполкома райсовета и знал все новости. Я сидел за столом и, забыв обо всем, слушал его рассказ о том, как Вишневский раскрыл загадочное убийство в селе Пархомовка. А позже, ночью мне снились страшные лица убийц. Кто знает, быть может, именно в те дни и родилось у меня желание стать следователем!

После этого в течение нескольких лет мне не приходилось сталкиваться с работой следователей. Все дальше и дальше уходили мальчишеские годы и с ними, как думалось, прежние мечты.

Шел к концу 1929 год. Как-то декабрьским вечером нас, членов бюро комсомольской организации сельскохозяйственной Богодуховской школы, собрал секретарь партийной организации и объявил, что из центра пришло указание приступить к ликвидации кулачества как класса «на основе сплошной коллективизации» — так говорилось в полученной директиве.