История России с древнейших времен. Том 7. Царствование Федора Иоанновича. 1584–1598 гг. - Сергей Соловьев

Кроме приведенного известия об указе Шуйского, о переходе крестьян в первый год царствования Феодора свидетельствует еще известие о мере, которая служила приготовлением к прикреплению и которая прямо указывает на главное побуждение к нему. В приговорной грамоте духовного собора держанного 20 июля 1584 года, сказано: «Советовались мы и утвердились, чтоб вперед тарханам не быть; земли митрополичьи, архиепископские, владычни и монастырские в тарханах, никакой царской дани и земских разметов не платят, а воинство, служилые люди эти земли оплачивают; оттого большое запустение за воинскими людьми в отчинах их и поместьях; а крестьяне, вышедши из-за служилых людей, живут за тарханами в льготе, и от того великая тощета воинским людям пришла. И потому, для великих нужд и тощеты воинским людям, мы уложили» и проч. Здесь явно приближение к закреплению: служилым людям тощета от того, что крестьяне уходят от них, приманиваемые тарханами: положено уничтожить тарханы. Но эта мера на соборе была объявлена временною, и мы знаем, как она была кратковременна: в октябре того же года уже тарханы восстановляются. По всем вероятностям, следовательно, закон об укреплении крестьян долженствовал быть одновременен с восстановлением тарханов, ибо надобно было дать служилым людям обеспечение, необходимость которого была так торжественно провозглашена на соборе. Таким образом, мы видим, что и в Московском государстве при решении вопроса сначала приблизились было к тому же средству, которое было употреблено в Западной России, то есть к уравнению выгод на всех землях, уравнению, необходимо отнимавшему у крестьянина побуждение к переходу с одной земли на другую. Но в Московском государстве это средство скоро было покинуто вследствие столкновения с интересом могущественного сословия. При объяснении этого явления необходимо также обращать внимание на то, что Московское государство в описываемое время находилось на очень низкой ступени промышленного развития, было чисто земледельческим; мануфактурная промышленность была в младенчестве, город в смысле центра мануфактурной промышленности не существовал, город продолжал быть огороженным селом, городские жители продолжали заниматься земледелием точно так же, как сельчане и деревенщики. В чисто земледельческом государстве господствующим отношением бывает отношение землевладельца к земледельцу, причем обыкновенно первый стремится привести второго в полную от себя зависимость. Главный землевладелец – государство испоместило на своих землях служилых людей, которым должно было дать постоянных насельников, земледельцев. Но тут государство, как землевладелец, сталкивалось с другим богатым землевладельцем – церковью. Сперва было государство потребовало от церкви, чтоб она отказалась от тарханов в пользу служилых людей; но скоро потом, не желая нарушать интересов ни одного из этих могущественных землевладельцев, ни государства, ни церкви, дело уладили таким образом, что церковь осталась при тарханах, а служилые люди удержали навсегда население земель своих. Что же касается до других землевладельцев, знатных и богатых отчинников, то, конечно, закрепление крестьян не могло быть для них выгодно, ибо лишало их права перезывать на свои земли крестьян с земель мелких помещиков; но значение вельмож было ослаблено вследствие известной нам борьбы государей московских с княжескими и дружинными притязаниями, борьбы, которая, с другой стороны, усиливала значение мелких служилых людей, выставляла их интересы на первый план для правительства. Шуйский в приведенном выше указе говорит, что царь Феодор, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал. Понятно, что Годунову не нужно было щадить интересы старейших бояр, которых никакими уступками он не мог заставить уступить себе первенство; в борьбе с старейшими боярами ему выгодно было опираться на духовенство и на мелких служилых людей, которых он старался привлечь на свою сторону уступками. Поэтому имеем право принять известие, что Годунов содействовал этой сделке между выгодами духовенства и мелких служилых людей. У нас нет средств знать отношение, существовавшее в описываемое время между землями государственными, служилых людей – вотчинников и церковными; мы можем указать только на некоторые отрывки из общего описания земель, в которых видно очень любопытное отношение. В Горетове стану Московского уезда в 1586 году под поместьями и вотчинами было 5780 четвертей пахотной земли; порожней и оброчной земли, находившейся в непосредственном ведении правительства, было 8639 четвертей, церковных же земель было 9422 четверти. Из 59 поместий и вотчин, упоминаемых в Горетове стану, 16 переменили своих владельцев не посредством продажи.

Относительно крестьян в описываемое время любопытна наказная память Вельского стана крестьянам Бориса Годунова: «По наказу государя Бориса Федоровича, приказали его приказные люди (такие-то) Вельского стана крестьянам (следует перечисление 12 человек: Петру Иванову Дьяконову, Никите Иванову и проч.) и старостам, и целовальникам, и сотским, и пятидесятским, и десятским, и всем крестьянам Вельского стана. Били вы челом государю Борису Федоровичу, чтоб от вас кабак свести: и государь Борис Федорович кабак свести велел; и вы бы, Петр Дьяконов да Никита Иванов с товарищами, которые в этой памяти имянно писаны, и выборные судьи и старосты, и целовальники, и сотские, и пятидесятские, и десятские, берегли крепко, чтоб у вас продажного питья ни у кого не было и в отвоз с вином и со всяким продажным питьем не ездили, зернью по деревням крестьяне не играли бы и воровства бы не было; а лучшие отрадные крестьяне, кому можно про себя питье держать в своих домах, и они бы держали про себя, а не продавали; а которым крестьянам случится к праздникам или поминкам пива сварить и вина скурить, и они бы о том вам докладывали, тебе, Петру Дьяконову, да Никите Иванову с товарищами, также выборным судьям, старостам и целовальникам» и проч. Мы видим, что здесь, в годуновских имениях, были выборные судьи, старосты, целовальники, сотские, пятидесятские и десятские, и в то же время видим, что выше всех этих лиц стояло 12 человек крестьян. В этом же отношении замечательна царская грамота 1590 года: посадские люди Соли Вычегодской и волостные крестьяне били челом на коряжемского игумена Герасима за то, что он не участвовал с ними в подмоге переселенцам в Сибирь; игумен в свою очередь бил челом на вычегодцев, обвиняя их в неправильных поступках; в Москве решили дело, а привести в исполнение это решение поручено было Строгановым, Максиму и Никите, царская грамота послана была к ним, но из этой грамоты вовсе не видно, чтоб Строгановы занимали какую-нибудь правительственную должность в Сольвычегодске: они были только самые богатые, самые значительные по своему влиянию люди в области, и вот царь, мимо старост и целовальников, посылает грамоту к ним, пишет: «И вы бы посадским людям и волостным крестьянам на старцах Коряжемского монастыря, на слугах и на крестьянах его больше того брать не велели». Из этих грамот мы видим значение лучших людей в волости, видим, как в волостях подле правительственных лиц по праву существовали правительственные лица на деле. Это явление ярко освещает тогдашнее общество к которому никак нельзя прилагать наших определений.

Вместе с прикреплением крестьян в царствование Феодора последовало и прикрепление или обращение в холопи вольных слуг. В 1597 году велено было всем господам принести в Холопий приказ списки имен холопей своих, как служащих, так и беглых, и крепости на них и записывать в книги для большего укрепления. Кто дал на себя служилую кабалу с 1 июня 1586 года, тем быть в холопстве, денег по этим служилым кабалам у них не брать и челобитья их не слушать, а выдавать их господам в службу до смерти. Которые люди служат у кого добровольно, тех вольных людей ставить в Холопьем приказе с теми, у кого служат, да расспрашивать, как давно служат и кабалу на себя дают ли? Которые люди вольные послужили у кого недель пять-шесть, а кабал на себя давать не хотят, тех отпускать на волю; а кто послужил с полгода и больше, на тех служилые кабалы давать и челобитья их не слушать, потому что господин такого добровольного холопа кормил, одевал и обувал.

Земли было много, рук мало; служилым людям была тощета, что крестьяне уходили от них, а между тем пространство земель, требовавших населения, увеличивалось все более и более, колонии вытягивались и на юг, в степи, и на северо-восток, за Уральские горы, в бесконечную Сибирь. Много говорят о том, как сильно пострадала Испания вследствие выселения ее жителей в новооткрытые страны; а Россия в XVI веке, и без того бедная населением, разве не высылала беспрестанно колоний? И какое следствие должен был иметь для государства этот вывод колоний? Флетчер говорит, что на дороге между Вологдою и Ярославлем он видел до 50 обширных деревень, совершенно пустых. Легко понять, как эта редкость населения должна была замедлять общественное развитие, затруднять все государственные отправления, а с другой стороны, редкость населения, отсутствие мест, где бы сталпливались большие массы народонаселения, разобщенность мест с относительно большим народонаселением, возможность при первом неудобстве физическом или нравственном, уходить в пустынные страны, не разрывая с отечеством, доставляло правительству возможность с меньшими препятствиями приводить в исполнение меры, которые оно считало необходимыми. Для примера приведем только одно явление из последующей истории: раскольничество в конце XVII века, несомненно, обнаружилось бы иначе, если б многие из фанатиков должны были оставаться в городах и селах, не имея возможности уйти в далекие, пустынные страны и таким образом избавить от себя общество. Воровские козаки были вредны государству в Смутное время явились грубнее литвы и немцев, по выражению современников, но в спокойное время на ход государственного развития разве не могло иметь влияния то обстоятельство, что люди с козацкими наклонностями уходили за границу государства? Понятно, какую силу получало правительство от этого ухода людей беспокойных.