Никон - Владислав Бахревский

— Может, снять паутину-то? — спросил Енот.

— Пусть! — слабо махнул рукой Втор-Каверза. — Пауку тоже есть надо.

— Охотник! — подхватили приказные.

— Большой ловкач.

— Этот свое не упустит!

А между тем патриарх Никон уже катил в Кремль, думая, как он сейчас нагрянет в первый попавшийся на глаза приказ, что сделает с ленивцами и чем поощрит тружеников.

На Пожаре послал Арсена Грека разменять в лавках на полуполтины дюжину ефимков. Ему теперь представлялось, как, войдя в приказ, он отколотит нерадивцев своим посохом, а потом побитых наградит. И конечно, такая учеба пойдет всем на пользу, а молва о патриархе разнесется самая пристойная.

В палату, где сидел Втор-Каверза, Никон вошел в тот миг, когда приказные уже потеряли интерес к мухе и откровенно дремали, ожидая сигнала к отпуску на обед.

— Ночью спите и днем спите? — спросил Никон, появившись как из-под земли. — А когда же вы бодрствуете? Когда государю служите?

И тотчас, заведя посох за спину, хватил им крайнего, бедного Енота, который один во всей палате не спал и даже писал. Удар пришелся по шее. В глазах у писаря потемнело.

Никон ударил каждого, и Втора-Каверзу тоже.

— Если будете спать, — пообещал патриарх приказным, — всех отправлю в Сибирь жиры протрясти. Вот вам мой наказ: все бумаги, все дела, задержанные и новые, за единый месяц сотворите разумно и по всей правде. А не будет по-моему, и вам пощады не будет. За радение же государю и разговор иной, за радение будет вам награда. И вот задаток к той награде!

Взял у Арсена Грека мешочек с деньгами и каждому самолично дал по полуполтине.

Получая деньги, побитые мгновенно веселели, и патриарх тоже развеселился.

— Что ты сидишь, как аршин проглотил? — спросил он, останавливаясь у стола Енота.

— Хрустнуло, — сказал Енот, боясь пошевелиться, — в шее хрустнуло.

— Так вот тебе полтина, коли хрустнуло! — засмеялся Никон, брякая деньги перед несчастным писаришкой.

— И у меня хрустнуло! — тотчас завопил Втор-Каверза.

— Вот и тебе! — Никон и ему дал полтину.

— И у меня!

— И у меня! — радостно завопили приказные.

— Вот вам всем ефимок на… — Никон поиграл глазами, — на… свечи!

— На свечи! — радостно гоготали приказные, поглаживая кадыки.

— Святейшему патриарху слава! — закричал петушком Втор-Каверза.

— Слава! Слава! — грянули приказные.

— Но уговор-то помните, — сказал Никон и пошел к выходу, весьма всем довольный.

Едва дверь за патриархом закрылась, Енот тихонько пополз с лавки и брякнулся на пол.

— Эй, поглядите! Что с ним? — крикнул Втор-Каверза.

— Помираю… Помираю, братцы, — прошептал Енот. — Патриарх, видно, убил меня.

Сказал и очень удивился сказанному.

Улыбнулся. Улыбка была виноватая: подгадил товарищам, застолье испортил.

Сильно пахло старым, немочным телом. Вошедший стоял в нерешительности, со света он пока ничего не видел, кроме бревенчатых стен да махонькой печки в углу, совсем игрушечной.

— Павел! Отец святой, ты ли? — раздался тихий, но радостный возглас.

Из-за печи с лавки поднимался навстречу гостю весь какой-то истончившийся, колеблемый воздухом белый старик.

— Стефан Вонифатьевич! — Голос у Павла Коломенского задрожал от жалости и отчаянья.

— Хвораю, — улыбнулся Стефан Вонифатьевич и сделал попытку наклониться под благословение, но его сильно качнуло. — Благослови, епископ.

— Ты бы на солнышко шел, Стефан, — сказал Павел, благословляя и усаживая болящего на лавку.

— Савватием меня зови. Я ныне — инок Савватий… На солнышко идти — мочи нет.

— А ты превозмоги себя. Солнышко — лучший врачеватель.

— Коли ты говоришь, чтоб шел, пойду. Тебя рад послушать. Ты — пастырь подлинный. Тебя Дух Святой возвел в архиереи. Иные через угодничество власть обретают. Живут по правилу: до Бога далеко. — И спохватился: — Тебе же на собор нужно! Отчего ты не на соборе?

— Душа попросилась прежде Никона тебе поклониться, Стефан Вонифатьевич.

— Савватий я.

— Отчего так все вышло? Зачем ты место свое быку уступил?

— Быку? — тихо засмеялся Стефан Вонифатьевич. — Не о себе думал, о государе.

— Вот ради государя и надо было постараться… — И осторожно спросил: — Не обижают?

— Спаситель и не такое терпел… Они бы, может, и рады обидеть, а все-таки стыдно. Монастырь сей у Красного холма во имя Зосимы и Савватия — основан на мои деньги, моим попечением. Ты бы шел на собор-то, гневить гневливого неразумно.

— Посоветуй, что делать… Никон даже символа веры не пощадил, одни слова меняет, другие вовсе выбрасывает.

— Сам сказал — бык. Пойдешь против — затопчет. Кому от того польза? Береги себя и многих убережешь от неистовства Никонова. Силой-то его теперь не одолеть, разве что лаской да смирением… Господи! Да не погубите же вы церковь нашу, превыше других стоящую в мире.

Торопливо покрестил Павла.

— Ступай! Ступай! Потом придешь, после собора. Неронов бы хоть унялся. Такие письма государю писал, аж страшно за него. Злое письмо. Все люди ныне злые. А ты злым не будь.

Расцеловались, всплакнули.

Собор начался всеобщим изумлением. Отныне священству предлагалось прославлять Господа Бога, попустившего своей волею «избра в начальство и снабдение людем своим сию премудрую двоицу, великого государя царя Алексея Михайловича и великого государя святейшего Никона патриарха».

Те, кто жил близко к Никону, ликовали, те, кто боялся Никона, ликовали пуще, чтоб не опростоволоситься, ликовали даже те, кто был патриарху врагом: ждали себе помилования за смиренность.

Далее собору представили подлинный греческий текст Константинопольского собора 1589 года, учредившего в России патриаршество. Перевод текста был зачитан.

Место, где говорилось о том, что все церковные новины подлежат искоренению и истреблению, было зачитано трижды.

— Сего ради, — обратился Никон к собору, — должен есть нововводные чины церковные к вам объявити.

Зачитал текст, подготовленный Арсеном Греком, и предложил вопросы для обсуждения.

Священство хоть и трепетало перед Никоном, облеченным ныне двойною властью, духовной и светской, однако посягательство на исправление текста «Символа веры» посчитало чрезмерно смелым.

Новая редакция предлагала опустить в восьмом члене символа веры слово «истиннаго», читать вместо «его же царствию несть конца» — «его же царствию не будет конца», вместо «рождённа, а не сотворённа» — «рождена, не сотворена», вместо «и во едину… церковь» — «во едину… церковь».