Как я изменил свою жизнь к лучшему - Сергей Литвинов

И хотя упрямая, до дыр зачитанная книга твердила о том, что, к сожалению, осложнения случаются и при хорошей компенсации диабета, я предпочитала повторять другую цитату: «Человек с компенсированным диабетом – здоровый человек».

Нас выписали.

Стоя у ворот больницы, мы обернулись и посмотрели на окна эндокринологии.

Я сказала Кате:

– Просто скажи: «Я сделаю все, чтобы не возвращаться сюда».

И мой маленький мужественный человечек произнес эти слова так, будто давал самую важную в жизни клятву.

Уже через неделю дети и я летели к маме на Кипр.

Она встречала в аэропорту. Наверное, если бы одна из нас дала слабину, слезы полились бы фонтаном. По-моему, я даже как-то скомканно ее обняла, чтобы только не дать волю накопившемуся напряжению излиться наружу.

– Я только посмотрю, как ты все делаешь, – сказала мама, – и научусь.

И она научилась.

Уже через несколько дней она легко могла отмерить ребенку еду, не сверяясь ни со мной, ни со специальной таблицей.

Мы вели обычную жизнь отдыхающих: купались, загорали, ходили в рестораны, пытаясь угадать, сколько же надо ввести инсулина на лежащую в тарелке еду. Все было как всегда, за исключением измерений сахара и частых объявлений:

– Мне что-то нехорошо. Пойду померяю.

И через тридцать секунд:

– Два и восемь (три и один, один и шесть), дайте конфету.

При всех больничных угрозах возможного впадения в кому от пропущенного низкого сахара, этого я не слишком боялась. Катя исправно чувствовала приближение этого состояния тогда, когда до него было еще очень далеко.

Гораздо больше меня пугали «высокие сахара». И хотя их причиной тогда практически всегда была неправильно просчитанная ресторанная еда, я каждый раз не могла уснуть до тех пор, пока сахар у дочери не приходил в норму. Бегала мерить уровень глюкозы спящему ребенку, а в перерывах изводила себя совершенно непродуктивными мыслями о том, почему, для чего и зачем это с нами случилось…

Мама уехала, прилетел муж.

Я болела синдромом отличницы: в доме должна быть вкусная еда, красивая жена и счастливые дети. Я только забыла о том, что жене тоже неплохо бы быть счастливой…

Я чувствовала, что между нами – взрослыми – что-то не так.

А когда наконец появилось время и желание для откровенного разговора, и я заявила, что совершенно не понимаю, что происходит, мой муж ответил, что он понимает прекрасно:

– Все очень просто. Нас в постели трое.

Я опешила.

Как это трое?

Мы на отдыхе, все замечательно, никаких других женщин, а тем более мужчин не было даже на горизонте.

О ком он? О Маше? Да, спит с нами в комнате, но в отдельной кровати. Просыпается и ест по ночам? Я даю ей бутылочку, а потом иду вниз сцеживаться (каждый день с пяти до шести утра, потому что в месяц моя маленькая лентяйка бросила грудь и предпочла кушать из бутылочки). Ну, так муж в этот час даже не просыпается.

О ком же третьем идет речь?

На мой молчаливый вопрос муж охотно пояснил:

– Ты, я и диабет.

Это меня отрезвило.

Надо было пытаться жить нормальной жизнью не только внешне, но и внутренне. Ему нужна была прежняя женщина, легкая, веселая, жизнелюбивая, а не только и ждущая напряженно по несколько раз в день: какой результат покажет глюкометр, и умеющая рассуждать только о том, какой продукт, сколько содержит углеводов.

Изобразить внешнее спокойствие, меньше говорить о болезни было не так уж и сложно.

Но «не говорить» – не значит «не думать».

Внутренне я жила от измерения до измерения – и ничего не могла с этим поделать.

Так продолжалось месяц, два, четыре.

Катя пошла в школу и с удовольствием мерила сахар всему классу. Она была не просто не такая, как все – сладкая девочка, у нее к тому же был гаджет, недоступный другим.

Ее жизнь не претерпела особых изменений. Она занималась физкультурой, хотя больничные доктора настойчиво советовали этот школьный урок не посещать, ходила на танцы, которыми занималась с трех лет, и в музыкальную школу. Только добавилось простое правило: перед физической нагрузкой померяй сахар, и если он низковат, съешь что-то углеводистое.

Наверное, в моей девочке тоже живет синдром отличницы, раз она научилась безоговорочно это соблюдать. Она научилась «считать» школьные обеды, пользоваться глюкометром, не стесняясь, и открыто говорить: «У меня диабет».

Она так многому научилась всего за несколько месяцев, а я не научилась элементарному: не начинать разговор, когда встречала ее из школы, с показателей сахара, не вздрагивать, когда видела на дисплее незнакомый телефонный номер, от страха, что что-то случилось с ней, и спокойно спать по ночам, независимо от ее показателей.

Я знаю, что это было неправильно, разрушительно и даже просто глупо настолько себя изводить, но, возможно, именно благодаря этому настрою на исключительно хороший результат мы, сдав в сентябре анализ на гликированный гемоглобин (среднесуточный показатель глюкозы в крови за три месяца), получили норму, хотя врачи утверждали: если вам удастся за это время снизить хотя бы на один ммоль – это уже достижение.

Мы снизили на четыре.

Но даже это хорошее известие не помогло мне успокоиться.

Жизнь под внутренним девизом «хороший сахар» продолжалась. Впереди было новое испытание.

Благостный период, когда сахар держался в относительной норме, закончился через полгода.

Начались непонятные и необъяснимые скачки. Катя поднимала от глюкометра полные слез глаза и говорила:

– Я не хочу в больницу!

– Какая больница? – невинно удивлялась я. – Мы же с тобой обещали друг другу…

Я не посадила ребенка дома и ни в чем не ограничила.

Она шла на занятия и с сахаром шестнадцать, и с сахаром двадцать семь. Кто-то назовет меня ненормальной, но я хотела одного: не дать ей почувствовать, что происходит что-то страшное, что я чего-то боюсь, хотя боялась ужасно.

В метаниях прошло два месяца, а потом, по стечению обстоятельств, мы попали к доктору, который предложил нам поставить инсулиновую помпу. Можно считать ее искусственной поджелудочной железой, можно назвать инсулиновым мини-компьютером – не важно. Главное, что этот аппарат, в отличие от шприцов, производит гораздо более точный расчет доз инсулина и имитирует работу здоровой поджелудочной железы.

Мой ребенок, к тому времени уже очень напуганный своими показателями, сразу согласился, хотя до этого она никогда не выражала восторга по поводу того, что из ее тела все время будет торчать какая-то трубка, а на поясе висеть непонятная штуковина, напоминающая пейджер.

Помпа быстро вернула показатели к норме, но обращение с ней требовало определенных навыков.