Иного выбора нет - Джордж Блейк

Затем я направился к пропускному пункту. Я ступил из темноты в слепящий свет прожекторов и подошел к восточногерманскому пограничнику, стоявшему у опущенного шлагбаума.

Глава двенадцатая

Без каких-либо документов, удостоверяющих мою личность, мне стоило некоторого времени и труда убедить восточногерманских пограничников связаться с местными советскими властями. В итоге пришлось переночевать на заставе. На следующее утро, около восьми, меня разбудил офицер, принесший поднос с кофе и бутербродами. Я еще завтракал, когда дверь комнаты неожиданно распахнулась. На пороге, глядя на меня, стояли трое мужчин. В одном я сразу же узнал Василия, молодого человека — впрочем, уже не столь молодого, — с которым у нас было немало приятных прогулок по лондонским предместьям. Увидев меня, он радостно воскликнул: «Это он! Это он!» — и бросился обнимать меня. Я очень удивился, не понимая, каким образом ему удалось добраться сюда из Москвы за то короткое время, пока я находился на заставе. В машине по дороге в Восточный Берлин он объяснил, что это чисто случайное совпадение: Василий участвовал в одном совещании и уже собирался уезжать, как вдруг среди ночи ему позвонил шеф КГБ в Берлине, знавший о нашей совместной работе в Лондоне, и сказал, что на восточногерманском контрольно-пропускном пункте рядом с берлинским автобаном объявился человек, именующий себя Джорджем Блейком. Не мог бы Василий съездить туда и провести опознание?

В Берлине со мной обращались как с героем, а немецким товарищам особенно импонировало то, что я выбрал именно их город в качестве убежища. Хотя я никогда и мысли не допускал, что меня могут выставить из Берлина или невнимательно ко мне отнесутся, столь теплого приема я никак не ожидал.

Здесь я получил целый гардероб новой одежды. Каждый день один из сотрудников, в обязанности которого входило заботиться обо мне, отправлялся в Западный Берлин покупать мне что-нибудь из платья. Если одежда не подходила, он возвращался и менял ее, в зависимости от необходимости, на меньший или больший размер. Эта процедура, которую я считал излишней и слишком хлопотной, вызывала мое искреннее недоумение. Мне сказали, что через несколько дней специальным авиарейсом я буду доставлен в Москву. Так почему бы не подождать с моим гардеробом? Там я мог бы походить по магазинам, примерить и купить все необходимое самостоятельно. Сегодня, прожив в Москве более двадцати четырех лет, я уже не удивляюсь. Товарищи хотели обеспечить меня хорошей одеждой, пока это было еще возможно. В Москве, как мне вскоре предстояло узнать, хорошо одеться весьма сложно.

В Москве меня поселили в большой комфортабельной квартире, а помогала по хозяйству пожилая экономка. Через две недели ко мне присоединился Шон Бэрк. Строго придерживаясь выработанного нами плана, ему удалось благополучно добраться до Восточного Берлина.

К сожалению, история Шона имеет печальный конец. Пока мы вместе с ним жили в Москве, наши отношения расстроились. Главной причиной стало коренное расхождение во мнениях по поводу его будущего. Если бы Шон мог осесть в Советском Союзе, это было бы идеальным решением вопроса. Он ни в чем не испытывал бы недостатка, а Пэт, Майкл и Энн были бы в полной безопасности. Но, как я вскоре понял, Шон и слышать об этом не хотел. По своей природе он был слишком большим индивидуалистом, если не сказать анархистом, слишком нетерпимым к любой форме власти, чтобы жить счастливо в столь авторитарной стране, как СССР в те годы. Кроме того, здесь все для него было непонятным и чужим. Языка Шон не знал, телевидение, радио, кино, театры и газеты теряли для него всякий смысл. Близкой ему оказалась разве что почти всеобщая склонность к потреблению крепких напитков и та терпимость, с которой здесь относились к изрядно подвыпившим субъектам. В то же время, как мне кажется, ни по чему он так не тосковал, как по уюту и непринужденности английского паба, поскольку в СССР не существовало ни одного заведения, хотя бы отдаленно напоминающего паб. Не исключено, что, несмотря на все затруднения, он бы остался, если бы захотел сделать над собой усилие и выучить язык, узнав таким образом русский народ и его традиции, которые во многих отношениях не так уж сильно отличались от традиций его собственного народа. Но это ему и в голову не приходило.

В отличие от меня, Шон не имел коммунистических взглядов и не желал приспосабливаться к жизни советского общества. Я знал, что мне предстоит провести в этой стране если и не всю жизнь, то большую ее часть и поэтому с самого начала старался находить во всем положительные моменты. Я ведь знал, на что шел. Неудивительно, что Шон относился к этому совершенно по-другому. Приехал он сюда крайне неохотно и теперь стремился как можно скорее покинуть страну, к которой с самого начала отнесся с предубеждением и реагировал только на негативные стороны жизни здесь, утверждаясь в своем желании уехать. За это я не мог осуждать его, да и не осуждал. Убедившись, что Шон настроился на отъезд, мои друзья из КГБ предложили ему поселиться в любой стране под чужим именем, обещая снабдить безупречными документами и суммой, позволявшей начать жизнь заново. Но он отверг и это. Шон не просто хотел написать книгу о побеге и своей выдающейся роли в нем — он вполне мог бы сделать это и здесь, а опубликовать на Западе, — ему необходимо было иметь возможность хвастаться этим перед своими друзьями и подвыпившими знакомыми в Ирландии, а если придется, то и перед товарищами по заключению в какой-нибудь английской тюрьме. Его решимость оказалась столь сильной, что однажды он отправился прямо в посольство Великобритании в Москве сдаваться, но ему указали на дверь. Пытаться вывезти его тайком из страны было бы слишком хлопотно, поэтому с этим предпочли не связываться.

Жажда саморекламы, снедавшая Шона, могла серьезно повредить нашим друзьям в Англии, которые не хотели, чтобы их участие в побеге стало известно властям со всеми вытекающими отсюда последствиями. В конце концов именно ради этого мы уговорили Шона уехать в Советский Союз. Я оказался перед мучительным выбором: мне предстояло либо поддержать Шона в достижении его личных целей, поставив таким образом под удар Пэта, Майкла и Энн, либо ради их безопасности пойти против Шона.

Именно Шон организовал мой побег из Уормвуд-Скрабс. Но Пэт, Майкл и Энн нашли деньги для всей операции, прятали меня и в итоге сумели тайно вывезти из Англии. Им я обязан тем же, чем Шону, если не большим. И я выбрал их безопасность, делая все от меня зависящее, чтобы убедить Шона остаться или уехать куда-нибудь под чужим именем. Это очень обижало его, и он так и не простил мне, что я не принял его сторону.