Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видишь? – сказала Сара. – Это для его жены и деток. Он очень хороший. Сам ест только мелкие крошки. Когда он возвращается домой, я всегда слышу, как они там пищат от радости. Есть три вида писка. Один – когда пищат детки, другой – миссис Мельхиседек, а третий – сам Мельхиседек.
Эрменгарда расхохоталась.
– Ах, Сара! – воскликнула она. – Ты такая чудачка – но очень хорошая!
– Я знаю, что я чудачка, – весело ответила Сара. – И я стараюсь быть хорошей.
Она потёрла лоб загрубевшей рукой, и облачко нежности и недоумения мелькнуло на её лице.
– Папа всегда надо мной смеялся, – сказала она, – но мне это было приятно. Он считал меня странной, но мои выдумки ему нравились. Я… я не могу не придумывать. Если б я не придумывала, я бы, должно быть, умерла.
Она замолчала и обвела взглядом убогую комнатку.
– Здесь бы я, наверное, умерла, – проговорила она тихо.
Эрменгарда, как всегда, слушала её с интересом.
– Когда ты о чём-то рассказываешь, – сказала она, – мне всегда кажется, что это правда. Вот и о Мельхиседеке ты говоришь так, словно он человек.
– Но это правда, – возразила Сара. – Его так же мучают страх и голод, как и нас, у него есть семья и дети. Может, он и думает так же, как мы, почём знать? Глаза у него умные, совсем как у человека. Потому-то я и дала ему имя.
Она села на пол в своей излюбленной позе, обхватив колени руками.
– К тому же, – сказала она, – Мельхиседек – тюремная крыса, посланная сюда, в Бастилию, чтобы у меня был друг. Я всегда могу принести ему корку хлеба, который выбрасывает кухарка, – ему и довольно.
– Значит, тут всё ещё Бастилия? – жадно спросила Эрменгарда. – Ты так всё время и представляешь себе, что ты в Бастилии?
– Да, почти всегда, – отвечала Сара. – Порой я представляю себе, что я где-то ещё, но больше всего этот чердак похож на Бастилию – особенно когда холодно.
В эту минуту кто-то дважды стукнул в стену. От удивления Эрменгарда чуть не подпрыгнула на кровати.
– Что это? – спросила она с испугом.
Сара поднялась с полу и со значением ответила:
– Это узник из соседней камеры.
– Бекки! – увлечённо воскликнула Эрменгарда.
– Верно, – подтвердила Сара. – Слушай, два стука означают: «Узник, ты здесь?»
В ответ она стукнула в стену три раза.
– А это значит: «Да, я здесь. Всё в порядке».
В стену стукнули четыре раза.
– А это: «Тогда, товарищ по несчастью, можно спокойно заснуть. Доброй ночи!»
Эрменгарда пришла в восторг.
– Ах, Сара! – радостно шепнула она. – Это совсем как в сказке!
– Это и есть сказка, – сказала Сара. – Всё – сказка! Ты – сказка… Я – сказка. Мисс Минчин – тоже сказка.
И она снова уселась и стала болтать с Эрменгардой, так что та совсем забыла, что и она тоже узник – только ей удалось на время покинуть свою темницу. Пришлось Саре напомнить Эрменгарде, что ей нельзя оставаться в Бастилии всю ночь, а нужно бесшумно прокрасться вниз и лечь в постель.
Глава 10
Индийский джентльмен
Подниматься на чердак к Саре было для Эрменгарды и Лотти небезопасно. Они никогда наперёд не знали, застанут ли Сару; к тому же по вечерам мисс Амелия часто обходила спальни воспитанниц, проверяя, все ли легли. А потому Эрменгарда и Лотти лишь изредка навещали Сару, и та жила в одиночестве.
Спускаясь вниз, Сара чувствовала своё одиночество ещё сильнее, чем на чердаке. Ей было не с кем поговорить. Если же её посылали куда-то, то она шла по улицам среди спешащей толпы, и ветер рвал с неё шляпку, а дождь заливал башмаки, и она ещё острее чувствовала своё одиночество. В те дни, когда она была принцессой Сарой и ездила по улицам в коляске или гуляла в сопровождении Мариэтт, прохожие часто оглядывались на девочку с оживлённым лицом, одетую в красивую шубку и шляпку. Весёлая, нарядная девочка всегда привлекает внимание. На улицах немало детей в старых, потёртых одеждах, но никто из прохожих не оглядывается на них с улыбкой.
Теперь, когда Сара спешила по запруженным тротуарам, её словно не замечали. Она выросла, а так как ей приходилось донашивать те платья, что попроще, она понимала, что вид у неё и вправду странный. Все дорогие туалеты были проданы, а то, что осталось, ей предстояло носить, пока вконец не износится. Иногда, завидев своё отражение в зеркальной витрине магазина, она готова была рассмеяться; иногда же заливалась краской и, закусив губу, отворачивалась.
По вечерам, проходя мимо домов с освещёнными окнами, Сара развлекалась тем, что заглядывала в них и придумывала разные истории про людей, которые сидели в тепле у камина или вокруг стола. Таким способом она познакомилась уже с несколькими семьями, живущими по соседству с пансионом мисс Минчин. Больше всех ей нравилась семья, которую она называла про себя Большой – не потому, что все её члены были большого роста, нет, многие из них были совсем малы, но потому, что их было так много. Семья состояла из восьми детей, крепкой румяной матери, крепкого румяного отца, крепкой румяной бабушки и нескольких слуг и служанок. Одних детей нянюшки на прогулку выводили, других – вывозили в детских колясках; порой дети собирались прокатиться в экипаже с матерью или бежали вечером к двери встречать отца. Они целовали его, прыгали вокруг, стаскивали с него пальто, рылись в карманах в поисках пакетиков со сластями или выглядывали в окна детской, подталкивая друг друга и смеясь, – словом, они всегда были заняты чем-то приятным, как всегда бывает в больших семьях. Сара полюбила их всех; она выбрала для них имена – романтичные имена, взятые из книг. Всему семейству она дала фамилию Монтморенси. Толстенькая светлокудрая малютка в кружевном чепчике звалась Этельберта Боучели Монтморенси; малютка постарше – Виолетта Чамли Монтморенси; малыш, который только начал ходить и у которого были такие толстые ножки, – Сидни Сесил Монтморенси. За ним шли Лилиана Эвангелина, Мод Мэрион, Розалинда Глэдис, Гай Клэренс, Вероника Юстасия и Клод Гарольд Гектор.
Однажды