Девятный Спас - Анатолий Брусникин

— Чай, не дураки они. Сначала подошлют кого-нибудь посмотреть, точно ль это Мюльбах.

— А кто его видел? Ты сам слышал, как он мажордому говорил, что говорил со слугой в воротах, с коня не спускался. Время было тёмное. Навряд ли слуга что разглядел, кроме больших усов. Шляпу с белым пером и плащ, который слуга мог запомнить, ты с собой забрал, у нас они. Трупа, правда, в указанном тобою месте не сыскано. Течением снесло. Но труп нам и не надобен.

— Как так?

— Я же сказал: лейтенант жив, лежит в беспамятстве. — В глазах гехаймрата мелькнули искорки мрачного веселья. — Догадываешься, к чему клоню? Ты немца порешил, ты и оживишь. Усишки свои галантские сбреешь, наклеем тебе вот такущие.

Гвардии прапорщик заморгал, охватывая рассудком, какую ловкую комбинацию сочинили хитроумные начальники Преображёнки. Ох, изрядно придумано!

— А царевичев мажордом? — спохватился он. — Он ведь Мюльбаха в лицо видел, разговаривал. Может прочесть объявленное и явиться. Или позднее опознает.

— Нет его больше на Москве. Мажордома Шлегера уже везут в Санкт-Петербурх, где ему велено быть в новом дворце.

Некоторое время гехаймрат и подчиненный обсуждали подробности затеваемой охоты. Напоследок же начальник сказал вот что:

— Известно нам пока немногое. Кто-то из иностранных посланников состоит в тайных сношениях с шведским лагерем. И не просто переписывается, а имеет некий план, который ему дозволяется свершить в любое удобное время. Что за план, нам неведомо, однако ясно: замыслен он во вред и погубление Российскому отечеству, которое ныне и так обретается в лютой опасности. Если мы тому злодейскому плану не воспрепятствуем, не только тебя — всех нас должно смертию казнить. За дурость, безделье и небдение государству. Пока же князь-кесарь повелел расставить по городу летучие отряды, как предписано диспозицией «Пожар». Об этой диспозиции, разработанной князь-кесарем ещё в годину Стрелецкого мятежа, Попов знал. Конные команды Преображенских ярыг скрытно размещаются в двенадцати точках города так, чтобы любого места столицы достичь самое большее в пять минут галопной скачки. Чуть где шум иль смута — всадники тут как тут. Кого надо порубят, кого надо повяжут. В самом начале пожара одно ведро воды даст больше, чем потом сто бочек.

— Взвод, что со мной пришёл, будет стоять у Овчины-Козельского, — пояснил гехаймрат, помянув имя сосланного боярина, чей заколоченный двор был в соседнем переулке. — За тобой же скоро прибудет карета. Переоденешься, положат тебя на носилки и в гошпиталь отнесут, в Немецкую Слободу. Гляди же, не подведи меня и себя…

Никитин с Ильёй тем временем томились в сенях. Оба тревожились за Лёшку. Но перекинуться словом было невозможно, ибо здесь же торчала начальникова охрана.

Дмитрий-то ждал терпеливо, Ильша же на месте удержаться не мог. Насиделся за девятнадцать лет. Походил немного по сеням, поскрипел половицами. Вышел на крыльцо. Поднялся, спустился, снова поднялся. Хорошо! Решил обойти вкруг дома, всё одно делать нечего.

А когда был с обратной стороны, где сад, из окна вдруг окликнула Василиса.

— Илюша! Я хотела тебя искать!

Вид у неё был задумчивый. Или даже растерянный. Неважно — ему нравилось на неё всякую глядеть.

— Пошто?

Она спросила неожиданное:

— Помнишь, у тебя на мельне икона висела, в углу? Спас, с глазами такими, сияющими? Где он теперь?

— У меня. Я к нему привык.

— Где «у меня»?

— Дома. Как ране, в углу, за ставенками. В Рождество и на Пасху открываю, лампадку зажигаю. Ещё на Покров, иногда и на Преображение, если не забуду.

Княжна обрадовалась:

— Неужто? А покажешь? Я Спас твой часто вспоминала.

Он почесал загривок. Рад бы услужить, да не велено отлучаться. И не похоже, чтоб скоро отпустили.

— Тово-етова, нельзя мне сейчас. Или после съездим, или, коль хочешь, дам тебе ключ, наведайся сама.

Сказал — самому понравилось. Если Василиса у него в избе побывает, там потом и житься станет радостней.

— А что? Поеду! — сказала Василиса.

Тогда Ильша объяснил, где в Доброй Слободе найти дом, растолковал, как поворачивать ключ — хитрый, с шестерным поворотом.

Хотела она ему ещё сказать про что-то, но появился Никитин, и княжна умолкла. Дмитрий без слов поклонился ей, избегая смотреть в глаза. Коротко сообщил Илье, что вышел начальник, который велел ехать в Преображенское.

Сели друзья в тележку, поехали за Зеркаловым и его телохранителями. Выбора, ехать или нет, не было.

В приказной избе (по-новому — язык сломаешь — «ордонансгаузе») начальник поставил перед собою обоих и долго рассматривал тяжёлым, прилипчивым взглядом.

Ильша стоял спокойно, ибо был в Преображёнке впервые. Никитин попал в это чёртово место уже в третий раз, а не своей охотой — во второй, и потому ёжился, всё поглядывал на потолок, откуда торчало колесо для дыбы. Очевидно в особых случаях комната использовалась и для допроса.

— Ну, голуби, — молвил, наконец, Зеркалов, — скажите мне, будет от вас делу прок али нет?

Ответил ему не новоиспеченный прапорщик, как следовало бы, а мужик. Причём безо всякой боязни и почтительности.

— Коли надо Алексею пособить — пособим. Не то прощевай, боярин.

Всякий другой начальник тут бы осерчал, в крик пустился, грозить начал. Этот же был не глуп. Подумал немножко и сказал:

— Что ж, пособите своему товарищу. Ему помощь ох как нужна. Не исполнит, что доверено — голова с плеч.

С Ильёй гехаймрату, кажется, теперь было ясно, что он за человек. Поэтому обратился он к Дмитрию:

— Вот ты, прапорщик, с Поповым на колокольне был. Слышал, как воры-стрельцы на изменническое дело сговариваются. Ныне сдаётся нам, что заглавный вор Фролка Бык не бахвалился, когда сулил десятникам иноземную подмогу. Князь-кесарь уверен: кто-то из посланников заодно со стрельцами. Даёт Быку деньги, а план, о котором сказано в тайном письме, это и есть заговор стрелецкий. Попов вам, поди, то письмо читал?

И опять было, чему удивиться: прапорщик покачал головой, а мужик кивнул. Несколько озадачившись, начальник перевёл взгляд на Илью.

— Ты что за человек? Какого рода-звания? Не сбежишь?

— Куды ж мне бежать? — всё так же спокойно ответил мужичина. — У меня на беготню ноги не сноровисты. А человек я сам по себе. Мастер всякой работы из Доброй Слободы. Спроси у Журавлёва.

Этот ответ, показавшийся Дмитрию странным, Зеркалова тем не менее удовлетворил. Он крикнул за дверь, чтоб позвали сержанта, и продолжил своё начальственное напутствие: