Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лошадиная фамилия. Агроному под стать.
— Бык тоже под стать, однако быком не назвался.
Кравченко хохотнул.
— Ну, положим, на быке в атаку не ходят. Сугубо трудовая скотина. А конь — всегда боевой товарищ.
— А если серьезно?
— Конем окрестили жандармы, под такой кличкой знали меня филеры. Возможно, я им чем-то напоминал тяжеловоза-битюга. Ну а когда я случайно узнал, как они меня величают, то решил под этой же кличкой растоптать царское самодержавие, с его жандармами, судами и тюрьмами. Так оно и закрепилось.
— Вот теперь я о тебе все знаю.
— О себе самом даже я знаю очень мало… А ты, выходит, все знаешь! Ну, провидец в душах… Мы хорошо с тобой воевали, славу не делили, а это промеж начальников редко встречается.
— Зачем она, слава-то? Ну ее к шуту! С ней забот много. Наверное, мы просто дополняли друг друга, потому и делить было нечего.
Кравченко уехал, а Петр Ефимович продолжал думать над его словами. А что знает о себе Петр Щетинкин? Что мы знаем о себе вообще? Факты своей жизни? Реже можем объяснить мотивы своих поступков. Почему тот же Кравченко вдруг решил ехать на Польский фронт? Или в Сибири дел мало? А на Дальнем Востоке? Там продолжается разгул японской военщины и белогвардейцев.
Вскоре стало известно: на Юго-Западном фронте находится и Матэ Залка. Поехал в Казань с «золотым эшелоном», а оттуда — прямо на фронт.
Опять не по душе был Вассе деланно беспечный вид мужа: что-то замыслил… Известно что: опять на войну!.. Если напевает «Взвейтесь, соколы, орлами», значит, на войну собирается…
— К тебе Темеров час назад заходил.
— А… комиссар?
— С каких это пор Темеров стал комиссаром?
— Со вчерашнего вечера. Комиссар соединения Красной Армии из добровольцев-партизан, отправляющихся на врангелевский фронт.
У нее упало сердце.
— А командир кто? Уж не ты ли, Петя?..
Он досадливо поморщился.
— А кто же, по-твоему, еще?.. Ну, ну, что за манера оплакивать меня раньше времени! Вон Александр Диомидович уехал. А ведь — чахотка. И детки. Уехал. Добровольно. А с ним — несколько сотен добровольцев, весь Манский полк; сына взял с собой. А сыну-то шестнадцати нет… Пойми, Васена, наконец: война — дело не добровольное, если даже едут на нее добровольно. Отродясь в Крыму не был. Вот закончится гражданская война, и поедем мы с тобой на самый модный курорт, где графья всякие с графинями жизнь прожигали. А мы с тобой морем будем любоваться и кипарисами.
Она вытерла передником слезы. Сказала зло и сухо:
— Не надо сказками утешать. Береги себя… О детях помни.
— О чем это ты?..
Смотрела на него с тоской и любовью: когда уж все это кончится?.. Или так и будет кочевать с одного фронта на другой, смерти искать?..
Бои, стрельба, походы, переходы, голод, стужа и снова — бои… Завел ее в заколдованный круг, а выводить и не собирается… Господи, есть ты или нет тебя, охрани его, непутевого…
12
Добровольцы-партизаны с Енисея должны были поддерживать 30-ю Иркутскую дивизию, переброшенную из Сибири на Южный фронт, начальником которой стал Иван Грязнов. Прославленная Иркутская вошла в состав 4-й армии. А 4-ю армию Фрунзе поставил на чонгарское направление. Грязнов носил шлем со звездой, командир 21-го стрелкового полка Щетинкин — свою белую папаху.
— Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? — спросил Петр Ефимович у Грязнова.
Они стояли в укрытии почти на самом берегу Сиваша. Оскулившееся, исхудалое лицо Грязнова было темнее тучи, словно обуглилось за последние дни.
— Задача ясна, задача простая, а как ее выполнить, не знаю, — в растерянной задумчивости произнес Грязнов.
— И я не знаю. Давай кумекать. Был бы Лапин, что-нибудь подсказал бы, а раз нет Лапина, будем думать сами.
Несмотря на молодость, Грязнов считался опытным командиром и начальником и, конечно же, знал, что нужно делать. Но задача в самом деле была не из легких, несмотря на свою внешнюю простоту: 4-я армия должна на плечах противника ворваться в Крым и развивать наступление на Симферополь, Феодосию. Специально для штурма Чонгарских позиций из 4-й армии выделили 30-ю Иркутскую дивизию. Ей предстояло прорваться через Сивашский и Чонгарский мосты, выдержать основную тяжесть боев. Но мосты оказались разрушенными отступившими белыми. Разрушены и сожжены… Дамба во многих местах была взорвана. Две ниточки, соединявшие материк с Крымом (если не считать Перекопский перешеек, где дралась 51-я дивизия Блюхера)… Подошли начальник 6-й кавалерийской дивизии Ока Иванович Городовиков и командир батальона Матэ Залка — они тоже проводили скрытую рекогносцировку. Матэ находился на Юго-Западном фронте, преобразованном в сентябре в Южный, и мог считаться «старожилом», знал каждую высотку, каждый овражек, каждый заливчик и островок.
Встретились они со Щетинкиным пять дней назад, встреча была радостной, братской.
— Сегодня все дороги ведут на Южный фронт! — патетически произнес Матэ. Стихи он писать бросил, зато все свои фронтовые впечатления заносил в тетрадку, остро осознавая неповторимость событий.
Войскам предстояло преодолеть сильную систему укреплений — в шесть линий, каждая из которых защищена колючей проволокой в четыре кола. Здесь врангелевцы установили на бетонные основания привезенные специально из Севастополя дальнобойные орудия, насытили участок пулеметами и артиллерией. У Чонгара Сиваш достигал в ширину трех километров. Противник беспрестанно вел огонь — носа не высунешь, не то что форсировать укрепления… И все это предстояло преодолеть, сокрушить оборону противника, обеспечить ввод в прорыв 6-й кавалерийской дивизии Оки Городовикова.
Положение могли спасти саперы, но их было мало, и начдив Грязнов опасался, что они просто не успеют отремонтировать мосты и дамбу. А без этого нечего и думать об успехе наступления. Если пушки будут палить с этого берега, то их огонь не нанесет большого вреда противнику, так как не достанет до третьей линии врангелевских укреплений.
— Ну вот что, Иван Кесарьевич, — сказал Щетинкин Грязнову, — доверь это дело мне. Я — плотник, а плотник — уже сапер. Я кое-что придумал…
Грязнов обрадовался:
— Бери из 89-й и 90-й бригад людей, сколько потребуется!
Петр Ефимович подмигнул Матэ Залке:
— А ты, гусар, не хочешь вспомнить былые деньки на лесоразработках?
— Да я с тобой, Петр, хоть в огонь, хоть в воду. Так у вас говорят?
— Вот с этого и начнем: с гнилой воды и огня.
Через пять дней Матэ запишет в свою тетрадь: