Полет сокола - Уилбур Смит

Зуга резко развернулся. От резкого оглушительного вопля заложило уши. Мощный топот сотрясал лес. Плотная стена растительности раскололась, как штормовая волна о скалу, пропуская огромную серую тушу.

Майор не заметил, как вскинул ружье, лишь понял, что смотрит сквозь прицел «шарпса». Грохот выстрела показался глухим и далеким после громоподобного атакующего рева. Над головой слона взвилось облачко пыли, серая кожа пошла волнами, словно у жеребца, ужаленного пчелой. Зуга протянул руку, тут же ощутив в ней толстое деревянное ложе слонового ружья. Глядя в грубую прорезь ружейного прицела, он увидел слона совсем близко. Громадная голова с длинными желтыми бивнями закрывала небо. На одном из бивней ясно различался фарфорово‑белый излом.

В ушах раздался истошный вопль сержанта:

— Skiet hom! — Стреляй!

Тяжелый приклад ударил в плечо, майор отшатнулся и отступил на шаг. Из горла слона ударил фонтанчик крови, ярко‑алый, как перо фламинго. Зуга протянул руку за следующим ружьем, понимая, что выстрелить уже не успеет.

К собственному удивлению, он не ощущал страха, хоть и знал, что почти уже мертвец. Слон рядом, жизнь кончена — но руки, словно сами по себе, продолжали выполнять привычные движения. Схватив ружье, майор поднял ствол и с натугой взвел курок.

Громадная туша в прицеле на этот раз выглядела как‑то иначе и почему‑то была не так близко. Зуга вдруг осознал, что слон поворачивает в сторону, не в силах больше терпеть страшные удары четвертьфунтовых пуль. По голове и груди слона струилась кровь. Увидев в прицеле подставленный бок, майор выстрелил. Пуля угодила в ребра чуть позади плеча.

Слон уходил, с треском продираясь вверх по склону. Зуга из нового ружья попал ему в спину, где под облезлой серой шкурой торчали позвонки. Хлеща себя по бокам толстым хвостом с кисточкой на конце, животное скрылось в лесу, растаяв, как призрак, в закатных сумерках.

Майор и сержант онемело уставились друг на друга, сжимая дымящиеся ружья.

Обретя дар речи, Зуга повернулся к оруженосцам.

— Заряжай! — прошипел он.

Оправившись от оцепенения, слуги принялись насыпать порох в еще не остывшие ружейные дула.

— Вожак и другой аскари убегут, — сокрушенно цокал языком сержант, лихорадочно забивая шомполом пул.

— Надо догнать их, пока не добрались до вершины, — сказал Зуга, хватая первое заряженное ружье.

Слон поднимается в гору медленно, но с горы тяжеленная махина несется, как паровой локомотив, и догнать его не под силу даже лошади.

— Надо успеть, — повторил Зуга и бросился вперед.

Недели тяжелых переходов закалили его, охотничий азарт пришпоривал. Майор стрелой несся вверх по склону. Он ругал себя за плохую стрельбу и был полон решимости исправить ошибку. Неопытность помешала ему с ходу поразить жизненно важные органы, и пули принесли животному лишь боль и увечья, но не мгновенную смерть.

Однако, не пробежав и двухсот ярдов, Зуга понял, что его выстрелы были не столь уж беспомощны. На землю кто‑то словно вылил ведро ярко‑алой крови. Она бурлила мелкими пузырьками — последняя пуля, выпущенная в спину, пробила легкое. Рана смертельная, но слон умрет далеко не сразу, захлебываясь артериальной кровью и пытаясь вычерпать ее с помощью хобота. Он успеет уйти далеко, поэтому его надо догнать и остановить.

Однако слон остановился сам. Зуга понимал, что глупо приписывать диким животным человеческие чувства и мотивы, но не мог отделаться от мысли, что раненый слон решил пожертвовать собой, чтобы дать вожаку и второму аскари скрыться за горным перевалом. Он стоял и ждал, ловя широко расставленными ушами звук человеческих шагов, грудь, залитая темной кровью, тяжело вздымалась и опадала, загоняя воздух в разорванные легкие.

Едва заслышав шаги, слон ринулся в атаку. Огромные уши прижались к голове, их кончики скрутились. Слон загнул хобот и с пронзительным трубным ревом, выдувая из хобота кровяные брызги, помчался вперед. Под ударами тяжелых ног содрогалась земля, сучья трещали, как ружейные залпы.

Задыхаясь, Зуга встал, готовый дать отпор. Наклонив голову, он всматривался в густую листву, водя дулом ружья из стороны в сторону, чтобы выстрелом в упор прикончить слона. В последний миг слон остановился и снова пошел вверх по склону. Каждый раз, едва люди начинали двигаться вперед, он с шумом пускался в очередную ложную атаку, принуждая их остановиться. Охотники сгорали от нетерпения, понимая, что вожак и его помощник наверняка уже перевалили через гору и лавиной мчатся вниз по противоположному склону.

Зуга получил сразу два трудных урока. Во‑первых, как и говорил старый Том Харкнесс, только новичок или круглый дурак идет на слона с легким ружьем. Пуля из «шарпса», может быть, и свалит с ног американского бизона, но африканский слон в десять раз тяжелее и выносливее. И здесь, в горном лесу, прислушиваясь к реву и топоту раненого чудовища, майор поклялся никогда больше не ходить на крупную дичь с легкой американской винтовкой.

Второй урок заключался в том, что если первая же пуля не убивает зверя, она словно бы оглушает его и делает нечувствительным к боли. Убивать надо чисто, иначе следующих выстрелов, даже точных, животное почти не почувствует. Раненый зверь опасен не только из‑за злости — под действием шока он становится почти неуязвимым.

После полудюжины ложных атак Зуга потерял терпение и, отбросив всякую осторожность, с криком кинулся вперед.

— Эй, ты! Выходи, черт побери!

На этот раз он подобрался совсем близко и, едва слон начал отворачиваться, всадил ему под ребра еще одну пулю. Охотнику удалось совладать с волнением, и он точно поразил цель. Пуля попала в сердце, но слон продолжал рваться в атаку. Зуга выстрелил в последний раз, и рассерженный трубный рев перешел в долгий печальный вопль, который эхом отразился от горных пиков и рассеялся в необъятной голубизне неба.

Земля вздрогнула под ударом упавшего тяжелого тела. Отряд, озираясь, двинулся сквозь лесную чащу. Слон стоял на коленях, подогнув передние ноги, изогнутые желтые бивни подпирали упавшую в пыль голову, глаза смотрели вперед, бросая людям вызов даже после смерти.

— Оставьте его, — крикнул Ян Черут. — Догоним остальных.

Однако ночь опустилась прежде, чем они успели добежать до перевала, непроглядно‑черная африканская ночь, которая стирает все следы. Погоню пришлось прекратить.

— Ушли, — сетовал сержант, его желтое лицо маячило у плеча Зуги светлым пятном.

— Да, — согласился Зуга, — на этот раз ушли.

Он был уверен, что наступит и другой раз. Его не оставляло ощущение, что старый слон послан ему судьбой. Да, другой раз наступит, в этом не могло быть никаких сомнений.