Солдат удачи - Дина Лампитт

Боль была невыносимой, и даже вид Горации, чье личико было обрамлено капором, нарядно украшенным лентами, не принесло облегчения. Теперь Джекдо любил ее сильнее, чем когда-либо, если это вообще было возможно; вдобавок его мучило чувство вины за то, что он испытывает такую отчаянную страсть к жене своего лучшего друга.

Перед тем как пароход отчалил от пристани, Джон Джозеф торопливо сбежал обратно по трапу, не теряя из виду Горацию, которая стояла наверху, махая рукой, и, сжав Джекдо в объятиях, расцеловал его в обе щеки.

— Если со мной что-нибудь случится, — сказал он, — ты ведь о ней позаботишься, правда?

Джекдо был не в силах отвечать. Застыв на месте, он только взглянул в глаза своему другу.

— Кто может знать, что ждет нас впереди? — продолжал Джон Джозеф. — В Империи сейчас так неспокойно, и Бог знает, сколько нам удастся продержаться без войны. Слушай внимательно. Мое завещание — в Лондоне, у моих поверенных. Я завещаю ей все — Саттон, и все остальное.

Джекдо все еще не мог вымолвить ни слова.

— Помнишь, однажды на балу в честь дня рождения королевы мы с тобой говорили о моем сне — о том, как я умираю на поле битвы на руках у рыжеволосой девушки?

— И я тогда сказал тебе, что мне она тоже снилась, — Джекдо наконец обрел дар речи.

— Да. Хотел бы я знать, что все это значит. Но одно я знаю наверняка: проклятие Саттона до сих пор тяготеет надо мной.

К Джекдо вернулись силы. Он произнес:

— В день твоей свадьбы я сказал, чтобы ты не обращал внимания на дату. И вот теперь я говорю тебе вновь: ты должен бороться со злом. Пути судьбы не предрешены, Джон Джозеф.

В этот миг ударили в корабельный колокол и раздался крик: «Провожающим сойти на берег! Кто сходит на берег?» Времени уже не оставалось. Друзьям пришлось расстаться.

—…Вот видишь, Горация, о волнениях в Венгрии ни слова. Никакой войны.

— Да, — ответила Горация. — Джон Джозеф, ты действительно уверен, что это носят именно так?

Ее муж скользнул по ней взглядом, сидя в карете, которая должна была доставить их в королевский дворец Шенбрунн. Он подумал, что она никогда не была так обворожительна, и решил, что это, должно быть, замужество и волшебство супружеского ложа сделали ее улыбку такой сияющей.

Вместо того чтобы ответить на ее вопрос, он задал свой:

— Ты счастлива, Горация?

— Я буду счастлива, когда ты меня полюбишь.

— Но ведь я люблю тебя!

Горация раздраженно махнула рукой:

— Я тебе нравлюсь… как комнатная собачка. Но я не собачка, Джон Джозеф.

— Нет, ты — настоящая рыжая лиса!

И он потянулся, чтобы обнять ее. Горация засмеялась и оттолкнула его.

— Прекрати. Я и так растрепалась. Ты правда уверен, что именно так нужно было одеться для встречи с императором? — спросила она.

— Да!

Когда Джон Джозеф явился в казармы для женатых, находившиеся в самом центре Вены, он обнаружил в спальне целые горы разбросанной одежды и Горацию в парадном платье из золотой парчи, прихорашивающуюся перед высоким зеркалом. Он изумленно посмотрел на нее, а Горация воскликнула:

— Ах, разве это не чудо! Из дворца пришло письмо. Император хочет нас видеть. Сегодня вечером, кажется, за игрой в карты. Я и не знала, что у вас с ним такие близкие отношения. Мама будет в восторге.

Джон Джозеф рассмеялся, бросил на стул свой плащ и снял рубашку, чтобы умыться.

— Боюсь, что это не совсем так, как ты себе представляешь, Горри.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я говорил тебе, что император прост, как ребенок, я не преувеличивал. Он думает точь-в-точь, как восьмилетнее дитя, и даже подпись свою ставит с большим трудом. Не забывай, что империей управляет принц Меттерних.

— Так что, мы не поедем во дворец?

— Поедем, но не играть в карты. Это всего лишь приглашение на игру в солдатики.

Горация непонимающе взглянула на Джона Джозефа:

— Играть в солдатики? С королем?

— Да, почему бы и нет? — слегка раздраженно ответил Джон Джозеф. — Его любимого оловянного солдатика зовут моим именем, и в его военной комнате — он целую башню занял макетами сражений! — я веду в бой австрийскую армию против самых разных врагов — от гунна Аттилы до Наполеона Бонапарта. Я победил даже самого Чингизхана!

Горация недоверчиво покачала головой:

— Не знаю что и сказать! Это было бы забавно, если бы не звучало столь патетически.

— Что в этом патетического? Он совершенно счастлив в своем игрушечном мире. Я люблю императора. Он куда добрее, чем все эти блистательные заговорщики, что толпятся вокруг него. Уверяю тебя. Мне часто кажется, что я был бы счастлив не расставаться с ним.

Он повернулся, плеснул горячей воды в таз и начал умываться.

— Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? Вдруг я испорчу вам игру… — Горация вдруг почувствовала необъяснимый укол ревности.

— Едва ли было бы разумно не повиноваться высочайшему приказу, — Джон Джозеф озабоченно скреб бритвой подбородок. — Но если ты чувствуешь, что можешь все испортить, я, пожалуй, мог бы придумать какие-нибудь извинения.

Сказаны эти слова были так легко, что Горация призадумалась: ей показалось, что Джон Джозеф любит императора больше, чем се, и она стала сомневаться, добьется ли когда-нибудь от мужа настоящей любви. На мгновение она почувствовала себя совершенно одинокой: ее муж был рядом с ней, но она его интересовала куда меньше, чем его собственные дела. Она вздохнула:

— Если меня приглашают, я поеду. Но если тебе кажется, что я могу вам помешать, то, прошу тебя, оставь меня дома.

Джон Джозеф был удивлен. Прежде он никогда не думал, что Горацию можно настолько уязвить подобной мелочью. Он принялся тереть лицо полотенцем.

— Горри, я не имел в виду…

— Прошу тебя, не говори ничего. Должно быть, ты думаешь, что я — гордячка, что я не способна отнестись с симпатией к безвредному старому простачку. Другой вопрос, смогу ли я полюбить его так же, как ты. Я дарю любовь щедро, Джон Джозеф, или не дарю ее вовсе. Возможно, в этом я кое-чему научилась у тебя.

При этом последнем замечании что-то сжалось в груди у Джона Джозефа. Подобное чувство в иных обстоятельствах он счел бы чем-то сродни гневу, но сейчас понимал, что это — чувство вины за то, что он расстроил свою жену.

— Прости, любимая. Я не хотел тебя обидеть. Прошу тебя, давай поедем вместе к императору. Он очень огорчится, если ты не приедешь. Когда я уезжал в Англию, он хотел, чтобы его английский солдат вернулся к нему с молодой женой. Прошу тебя, не разочаровывай его… и меня.

И снова сердце его сжалось, а выражение лица смягчилось, потому что Горация, пристально поглядев на Джона Джозефа, наконец улыбнулась: