Записки старого биолога. О том, как нужно жить и когда умирать - Илья Ильич Мечников

В то время как он так резко оспаривает многие из моих воззрений, Рибберт не упоминает, однако же, о том, что я много ранее его высказывал предположение, что естественная смерть начинается с мозга. Естественную смерть я наблюдал у поденок и в результате исследования их органов пришел к выводу, по которому весьма вероятно, что первыми умирают клетки нервных центров, что обусловливает смерть остального организма («Этюды о природе человека»). Исследуя еще подробнее процесс естественной смерти у самцов коловраток, я с большим правом, чем прежде, настаивал на главной роли мозга, как первоисточника (данные об этом приведены выше, в главе о естественной смерти в мире животных).

Рибберт, таким образом, только подтверждает мое основанное на фактических данных мнение о роли нервной системы в естественной смерти. Но он, кроме того, старается проникнуть глубже в сущность процессов, имеющих место в нервных центрах. В то время как я на основании явлений, замеченных мною у коловраток, умирающих естественной смертью, ограничился предположением, что последняя обусловливается самоотравлением организма продуктами обмена веществ, Рибберт старается объяснить естественную смерть переполнением нервных клеток пигментными зернышками. Он ссылается при этом на прежних авторов, которые заметили отложение пигмента в различных клеточных элементах организма, и, особенно, в клетках нервных центров. По мнению Рибберта, «изменения в тканях совершенно достаточны для того, чтобы объяснить смертельный исход. Пигментная атрофия клеток нервных узлов столь значительна, что нам становится совершенно понятным, почему головной мозг, как всего ранее умирающий орган, под конец отказывается работать». Этот вывод он считает тем более обязательным, «что нельзя найти никаких других отклонений, кроме атрофии, соединенной с отложением пигмента». Последнее, по мнению Рибберта, составляет характернейшую особенность старческого перерождения. «Пигментные зерна отсутствуют еще в крепком юношеском возрасте первых десятилетий; они представляют, следовательно, нечто, что не относится к этому периоду жизни, а суть, очевидно, образования, которые следует признать за медленно накопляющиеся продукты обмена веществ». Значительное скопление у стариков этих «шлаков» в нервных клетках делает нормальное отправление последних невозможным. Пигмент все более и более замещает живое вещество – протоплазму, вследствие чего нервная клетка должна погибнуть.

Утверждение Рибберта, что отложение пигмента в нервных клетках составляет исключительную принадлежность старческого возраста, не соответствует действительности. Доктор Мюльман, исследовавший этот вопрос в последнее время, нашел пигментные зернышки в нервных клетках малолетних детей и у одного 18-летнего юноши; количество их оказалось даже очень значительным. Но он утверждает, что в старости пигмента собирается еще больше. «С возрастом, – говорит он, – жировой пигмент накопляется в центральной нервной системе, захватывая все большее количество клеток и занимая все больше и больше места в них, так что у дряхлых стариков большинство клеток оказывается настолько переполненным, что часто остается свободной в клетке только тонкая кайма протоплазмы. Ядро, по-видимому, вообще не претерпевает повреждений»[284].

Но вся эта теория роли пигмента в старческом перерождении рушится перед напором хорошо установленных фактов. Гораздо ранее Рибберта некоторые ученые пытались провести ее, и в особенности старался об этом Мюльман в нескольких мемуарах. И мне, конечно, пришлось столкнуться с этой теорией при моих исследованиях старости. Но уже несколько лет назад я указал в работе, выполненной мною совместно с Вейнбергом и Менилем[285], что у очень старого попугая, за несколько лет до смерти впавшего в дряхлость, в нервных клетках не оказалось и следа пигментных зерен. Нервные клетки его, наоборот, представляли поразительную картину невронофагии. То же самое относится и к белым мышам и крысам, у которых в старости клетки больших полушарий, окруженные невронофагами, не обнаруживают никакого отложения пигмента. При явлениях естественной смерти поденок и коловраток я тоже никогда не наблюдал пигмента в нервной системе.

Все эти факты указывают на то, что скопление пигмента в различных частях организма и, между прочим, в нервных клетках, несомненно, частое в старости, далеко не есть необходимый спутник ее и никоим образом не может быть признано причиной старческого перерождения. Подобно тому как в старости замечается особенное распределение извести, то же самое имеет место и относительно пигмента. Кости у стариков теряют известь и становятся хрупкими, в то время как хрящи и артерии твердеют от накопления в них известковых солей. Волосы у стариков седеют, теряя пигмент. Радужная оболочка становится светлее, между тем как в коже, в нервных клетках, в сердечном мускуле и других органах совершается накопление пигментных зерен. Это последнее, являясь одним из проявлений старости, не может быть признано причиной ее.

Из моего ответа на возражения некоторых противников по вопросу о старости и смерти можно усмотреть, что установленные мною факты остаются непоколебленными, а высказанные предположения – неопровергнутыми. Хотя и недоказанные, последние могут служить исходной точкой для производства дальнейших исследований в этой сложной и трудной части биологии.

Следует ли пытаться продлить человеческую жизнь

Глава I. Жалобы на тему о краткосрочности нашей жизни

Хотя из всех млекопитающих человек живет всего дольше, тем не менее продолжительность своей жизни он находит все-таки недостаточной. С самых отдаленных времен он жалуется на краткость своего существования и мечтает о возможно большем его продлении. Не довольствуясь тем, что его долговечность значительно возросла сравнительно с долговечностью его сородичей в животном царстве, человек желал бы жить по крайней мере столько, сколько его отдаленные предки – пресмыкающиеся. В древности Гиппократ и Аристотель находили человеческую жизнь слишком короткой, а Теофраст, хотя и умер в преклонном возрасте (думают, что он жил 75 лет), умирая, жаловался на то, что «природа даровала оленям и воронам столь долгую бесполезную жизнь, тогда как человеческая жизнь часто так кратковременна»[286]. Тщетно возражали против этих жалоб Сенека (De brevitate vitae), а позже, в XVIII веке, Галлер; и в наши дни отовсюду раздаются те же жалобы. С развитием сознательного отношения к смерти жалобы эти становятся все настоятельнее. В то время как животные только инстинктивно боятся опасности и дорожат жизнью, не сознавая, что такое смерть, люди приобрели точное понятие о последней. Сознание это еще более увеличивает желание жить.

Но, спрашивается, действительно ли было бы полезно, чтобы жизнь человека была более продолжительна, чем в настоящее время? Ведь часто сетуют на тяжесть расходов, вызываемых призрением стариков в богадельнях или пенсиями для них. В некоторых странах, как, например, в Дании, каждый достигший 60-летнего возраста имеет право, в случае нужды, на призрение за счет государства[287].

Во Франции, имеющей 39 млн населения, насчитывается около 2 млн (1 912 153) лиц, достигших 70 лет, т. е.