Нежное дыхание смерти - Анна Малышева

В ванной была Люба. Даша снова поразилась ее красоте; сейчас, в душном помещении, наполненном горячими парами воды, Снежная Королева как будто оттаяла.

Лицо сделалось более мягким и домашним, может быть, потому, что на нем сейчас не было и следа косметики. Фиалковые глаза блестели и как будто смеялись. А ее щеки, Плечи, плещущиеся в воде руки утратили свой белоснежный вид и слегка порозовели.

Люба смешливо щурилась, глядя на Дашу, обливаясь водой и взбивая ногами пену. Ванна была широкая и длинная, в ней свободно могли бы купаться сразу двое, о чем Даша сразу и подумала.

«Наверное, это место тут очень ценится в смысле любовных игр. Вот и зеркало над ванной, до самого потолка… Все можно видеть… Почему вчера толстуха и девица не воспользовались ванной? Или и тут кто-то был? Тогда на всех напала любовная лихорадка! Но Люба позвала меня, я думаю, не по этой причине…»

Она поздоровалась и нерешительно оглядела помещение. Люба кивнула ей на пуфик, одиноко стоявший у окна, забранного таким же матовым стеклом, что и дверь.

– Садись там, подожди, пока я вылезу… Долго не задержу, только вот погреюсь… Замерзла жутко… – Заметив Дашин удивленный взгляд, Люба пояснила: – Я только что из города… Оделась слишком легко. Шубу что-то не хотелось надевать.

Она засмеялась, упомянув про шубу, а Даша покраснела. Ей до сих пор было стыдно, что она так опозорилась перед единственным симпатичным человеком в клубе. В ее присутствии она чувствовала относительное спокойствие.

«Люба могла бы помочь мне, если бы я умела повернуть дело, – подумала девушка, присаживаясь на пуфик и ставя на подоконник свой пакет. – Если сделать так, что это будет как бы против Ларисы… Ведь она хочет убрать Ларису, значит, пойдет на все… Ах, если бы она просила о помощи не ту официантку, а меня!»

Она совсем ушла в свои мысли, когда Люба, наплескавшись и несколько раз уйдя под воду с головой, внезапно окликнула ее:

– Чем расстроена, Дашенька? – В ее голосе девушке почудилось искреннее участие, и она не могла удержаться, чтобы не пожаловаться:

– Да так, что-то на душе нехорошо. – Люба перестала плескаться.

– Что-то вышло с Ларисой? – спросила она, пристально вглядываясь в нее. – Да ты скажи, легче будет… Она может довести кого хочешь…

– Но, наверное, не вас! – вырвалось у Даши.

– Почему ты так решила? – Люба заулыбалась, как будто Даша сказала что-то чрезвычайно смешное. У нее был такой вид, словно она говорила с ребенком-вундеркиндом, то и дело удивляющим своего взрослого собеседника. – Ты думаешь, я не способна расстраиваться из-за ее выходок?

– Вы очень независимы, – тихо сказала Даша. – В отличие от меня.

– Но хамство и самодурство одинаково противны и зависимым и независимым.

Люба обеими руками собрала пышную пену, плавающую по поверхности воды, и облепила ею грудь. Теперь могло показаться, что она сидит в снежном сугробе или в боа из страусовых перьев. Пена колыхалась от горячего воздуха и дыхания Любы, в ней медленно появлялись проплешины и ямки. Насидевшись в таком одеянии, она снова окунулась и, помолчав, сказала:

– Я продолжаю тебе удивляться.

– Почему?

– Потому что ты могла бы совершенно иначе поставить себя при Ларисе. Например, ты могла бы кое-что у нее попросить.

– Я боюсь, – призналась Даша. – Я боюсь что-то просить, потому что мне кажется, что она мне откажет… Как-то не производит она впечатления очень сговорчивой…

– Это смотря о чем зайдет речь. Ну, скажем, если ты хочешь себе парочку колечек или шубку, она тебе ни за что не откажет. Нипочем не откажет, сколько было тому примеров, уж прости за сравнение… Ее любовницы всегда жили припеваючи, пока не надоедали ей.

– А что с ними было потом? – Даша опять покраснела, теперь уже оттого, что ее причислили к любовницам Ларисы. – Их было много?

– Их было много, – подтвердила Люба. – А что до их дальнейшей судьбы… Не могу сказать, чтобы они складывались как-то особенно плохо или хорошо… Конечно, Лариса помогала каждой из них – и после общения с ней им жилось полегче… Очень многие были в стесненных обстоятельствах, когда приходили сюда, а уходили в куда более лучших… Но никто не разбогател, если тебя волнует именно это.

– Перестаньте! – неожиданно вырвалось у Даши. – Я не собираюсь разбогатеть таким образом…

– Тогда, я думаю, собираешься разбогатеть другим? – жестко спросила Люба. – Ладно, хорошая моя! Я ведь не без глаз, все вижу. Выкладывай, что тебе здесь понадобилось?

– Мне? – забормотала Даша, поднимаясь с пуфика и машинально хватая свой пакет с подоконника. – Почему вы решили… Мне ничего…

– Постой же! – осадила ее Люба. – Ну не глупи! Я же не могу погнаться за тобой, сама видишь… Останься и сядь. Поговорим спокойно.

Даша обреченно села. Ноги у нее ослабели, голова слегка закружилась.

«Она знает или часть правды, или всю правду… Если так, я погибла. Или спаслась».

А Люба говорила, не сводя с нее глаз:

– Ветельников тебя не рекомендовал. Это я знаю.

Даша подняла на нее взгляд и только и смогла прошептать:

– А Лариса знает?

– Она не знает ничего. Она даже не удосужилась это узнать. Хотя могла бы. Почему ты солгала?

Даша молчала.

– Ладно, можешь не отвечать, – вздохнула Люба. – Лгут очень многие, почти все. Одна говорит, что у нее мама потомственная дворянка и они очень нуждаются, строит из себя такую недотрогу, что глядеть совестно, а в конце концов оказывается обыкновенной шлюхой с Московского вокзала. Другая долго изображала страдалицу, говорила, что у нее дома двое некормленых детей. А у нее не было ничего, кроме триппера. Лариса кляла ее потом, на чем свет стоит. И так далее, и тому подобное… Но вот ты! Ты же не брала у нее денег?

– Я ничего у нее не брала.

Значит, надеешься в конце концов взять больше? Политика в общем-то верная… Ты ведешь себя правильно, ее всегда разжигало, когда сопротивлялись… – Люба вдруг помрачнела. – Могу даже сказать тебе, что именно из-за этого она долго преследовала меня, хотя в клубе мы оказались почти одновременно… Я никогда не давала ей повода так приставать ко мне, никогда не афишировала своей склонности к женщинам… Но она не оставляла меня в покое. Ты себе не представляешь, какой она может быть навязчивой! В конце концов пришлось уступить. Это было только раз, больше не повторялось. Она прекрасно поняла, что радости ей от этого будет немного, да и я дала понять, что в случае повторения домогательств устрою ей большие неприятности… Так что нельзя сказать, чтобы между нами была большая симпатия… Я не могла покинуть клуб, чтобы избавиться от нее. Иначе я оказалась бы без средств к существованию. Она поставила меня в безвыходное положение, и я этого никогда ей не забуду… Так никто до нее не смел со мной обращаться.