Закон фронтира - Олег Дивов

— Вряд ли. Ее ждет громадный табун лошадей.

— А немного любви ее не ждет? — прищурился Цыган. — Хотя бы капельку?

Гош с кряхтением распрямился и повесил этюдник на плечо.

— Не трогай меня, ладно? — попросил он. — А то уйду я.

— Что еще за глупости… — Цыган смутился и отвел взгляд.

— Это серьезно. Думаешь, мне легко? Думаешь, я не чувствую, как всем после Москвы тошно? Называется, прогулялись за воспоминаниями… Навели дикий шухер и еле ноги унесли.

— Ближе к осени просочимся, — сказал Цыган убежденно. — Ползком, на брюхе. По сантиметру в час. Но пройдем.

— А может, не надо? — спросил Гош. Цыган удивленно на него посмотрел и увидел, что тот говорит на полном серьезе.

— Как это — не надо?…

— Вообще. Начать с чистого листа. Забыть к чертовой матери все из прошлого, что нас беспокоит. Сделать вид, что этого прошлого не было. Перестать выживать. Начать жить… Хорошая была формула. Вот только мы не успели…

С этими словами Гош повернулся и начал взбираться на гору по извилистой тропинке. Цыган пристроился ему в спину.

— Какая еще формула? — спросил он, пыхтя и оскальзываясь.

— В девяностые годы… впервые прозвучала… мысль о том… — подъем был крут, и Гош слегка задыхался. — Чем наше поколение… отличается принципиально… от поколения наших родителей… Они привыкли выживать… а мы собирались нормально жить… К сожалению, не успели… Может, теперь начать?

Цыган обогнал Гоша и открыл ему калитку.

— Разве это жизнь, — пробормотал он. — Форменное выживание.

— Значит, не судьба?

— Похоже. Карма у нас поганая. Наверное, платим за грехи предыдущих генераций.

Они миновали сад и подошли к коттеджу. Во дворе зеленой угловатой глыбой понуро жарился на солнце миномет. Вид у машины был заброшенный и усталый.

— Слушай, Любен… Вот ты, образованный человек, настоящий европеец. Неужели не задумываешься над тем, что будет дальше? Ну подскажи ты мне хоть что-нибудь! — взмолился Гош. — Какой у всего происходящего смысл? Может, есть какая-то сверхзадача, которой я не вижу?

— Меня зовут Цыган, — сказал Цыган. Как отрезал.

— Значит, ты готов остаток жизни выживать?

Цыган шевельнул плечами. Не то пожал ими, не то поежился.

— А я — нет! — выпалил Гош.

Цыган усмехнулся.

— Тем не менее, ты нашел эту штуку и приволок ее сюда, — заметил он, указывая на этюдник. — Хватит, Гошка. Хватит себя обманывать. И у тебя все тоже перегорит. Может, позже, чем у остальных, но все равно — перегорит.

— И что тогда? — осведомился Гош холодно.

— И тогда Женька наконец-то будет счастлива.

— А я?

— Поменьше думай о себе, — посоветовал Цыган. — У тебя люди еле дышат. Молодая интересная женщина скоро с ума сойдет. Черт побери, у тебя целая община тупых на шее повисла! Сам напросился, никто не заставлял. Кто сказал, что ты имеешь право ударяться в депрессию? Нет у тебя этого права. Так что давай… Вырабатывай позитивное мироощущение. Лидируй. Рули.

Гош подошел к стене дома и уткнулся в нее лбом. Кирпичи оказались теплые, и легче не стало.

— Если бы я хоть приблизительно знал, где можно искать… — прошептал он. — Цыганище, ну как же ты не понимаешь! Я умираю по сто раз на дню. И ничего не могу с этим поделать. Вся моя жизнь сосредоточилась в одной женщине. И теперь ее нет. Если бы мы расстались по доброй воле, если бы она сама ушла… Тогда я еще мог бы как-то смириться с потерей. А так — никакого просвета впереди. Никаких шансов! Один на миллион. Все равно что ноль. И как же мне жить теперь? Зачем? Ради вас? А вы этого стоите? А я? Я стою того, чтобы вы меня терпели, жалели, такого… Меня же нет больше, Цыган! Это вообще не я, это моя пустая оболочка.

— Гошка, не дури, — раздалось из окна.

Гош отлип от стены, подошел к окну и, не глядя, сунул деревянный ящик на подоконник. Уселся на бетонный фундамент коттеджа и спрятал лицо в трясущихся ладонях.

— Мы будем тебя и жалеть, и терпеть, — сообщил из окна Большой, громыхая кастрюлями. — Ты же нас терпишь? Вот. А это что еще? Консервы? Ну-ка…

Раздался шорох — Большой легко, как пушинку, взял с подоконника ящик. Щелкнули отбрасываемые крючки. И воцарилась тишина.

— Стоять! — крикнул Цыган. — Не падать!

— А что это? — очень тихо спросил Большой.

— Ты же догадался. По глазам вижу.

— Я не знаю, — сказал Большой почти шепотом. — Я не знаю…

Он медленно закрыл этюдник, аккуратно поставил в угол и вернулся к плите. Цыган сплюнул под ноги и скрылся за углом.

Под окном тихонько всхлипывал Гош.

Женя сидела на крыльце, нервно жуя сигаретный фильтр. Гардероб девушки обогатился солнечными очками. На Цыгана она никак не отреагировала. Из гаража доносился металлический лязг.

— Эй, кто-нибудь! — позвал Костя голосом утопающего.

Цыган заглянул в распахнутые настежь гаражные ворота.

— Чего? — спросил он у конвульсивно дрыгающихся ног, торчащих из-под «Лендровера».

— Там ключ лежит с трещоткой. Будь другом…

— На.

— Да нет, мне рук не хватает. Затяни тут пару гаек!

Цыган нырнул под машину.

— У этой хваленой британской техники… — пожаловался Костя. — Уфф… Возможности двигателя в несколько раз больше, чем то, что может трансмиссия. Когда на таком вот «Дефендере» наши лезли на Эльбрус, у них тоже привод рвался несколько раз. А инженеры с «Ровера» сказали — мол сами виноваты, ездить нужно уметь. Интересно, как это мы так ездим? Ох, спасибо. Дальше я сам. Ну, какие новости? Грустные и ужасные?

— Примерно. Женька психует. Гошка совсем от тоски извелся.

— Еще бы… Цыган, ты поставь себя его место. Так, на минуточку.

— Да не могу я.

— Рассказать, что это такое?

— Не стоит.

— Ну и пошел отсюда! — взорвался Костя. — Теоретик!

Цыган надулся и выбрался из-под машины.

— Мне каждую ночь моя Ленка снится! — донеслось ему вслед. — Я в прошлой жизни, между прочим, вообще не плакал! Никогда! А теперь реву ежедневно! Детский сад, вторая группа… Тебе здесь что-то не нравится?! Ну и вали в свою Болгарию!

— И уеду! — пригрозил Цыган.

— Давай! И эту… Нудистку с винтовкой забирай! Чего она к Гошке пристала, видит же — и так загибается человек! Счастливые, одинокие, холостые, незарегистрированные, безлошадные… Не мозольте глаза!

— Юпитер, ты сердишься — значит, ты неправ.

Костя что-то со скрипом довернул и высунул из-за колеса чумазое лицо.

— Я не Юпитер, — сказал он веско. — Я Костя Кудрев из Кузьминок. И чего-то сверхъестественного не прошу. Оставьте богу, что ему там полагается, а мне, пожалуйста, верните мою любимую бабу. Я за нее на дуэли не хуже Пушкина дрался. Три зуба потом вставил. Ясно тебе? Пошел отсюда, кому сказано!