Микролюди - Бернард Вербер

Она замолкает и, кажется, прислушивается к чему-то, что происходит в ее голове.

– Сначала это меня мало интересует, но это так важно для него, что я тоже притворяюсь заинтересованной. Он очень увлечен своими исследованиями и… моей грудью. Его взгляд к ней прикован. Я думаю, что он испытывает фрустрацию.

– Да? И что он говорит о своих исследованиях?

– Он обрушивает на меня рассказы о своих опытах. Просто из вежливости спрашиваю, как он получает миниатюрные растения и миниатюрных животных. Он отвечает, что надо набить руку, что это как готовить разные блюда. Это меня смешит, ведь я очень люблю готовить. Я делаю мясное рагу с овощами и разными ингредиентами, это блюдо немного тяжеловато, но это мое фирменное.

Давид предпочитает сменить тему разговора:

– А как это было… с ним?

– Так как он кажется робким, а мой кухонный рецепт его не заинтересовал, я беру на себя инициативу и хочу его поцеловать.

– Даже так!

– Он удивлен, даже хочет сначала оттолкнуть меня, но сдерживается и в конце концов принимает мой поцелуй.

Она останавливается, ее зрачки продолжают быстро двигаться под веками, но губы остаются неподвижными.

– Что потом?

Она довольно долго молчит.

– Он плохо целуется. Я, конечно, вспоминаю о шамане, таком пылком, стильном, с таким пленительным запахом пота… ну что же… Потом мы занимаемся любовью, но я чувствую, что он скован. Такое впечатление, что он робеет передо мной.

Снова молчание.

– Ну и как?

– Хм… в 821 год он менее опытен в искусстве любви, чем я. Он как подросток, я беру на себя инициативу, удивляю его, пускаю в ход все свои танцевальные штучки, извиваюсь на его теле. Ему это очень нравится. Для меня это так себе, но он кажется таким счастливым. Я готова поверить, что он занимается любовью в первый раз.

И опять она замолкает, а он проявляет нетерпение:

– Что дальше?

– А дальше он ведет меня в свою лабораторию. Там у него животные и растения бонсай, это очень симпатично. Я никогда не видела лошадей высотой в полтора метра и собак в 50 сантиметров.

Аврора настолько погружена в свой внутренний мир, что, кажется, забыла, что это и есть нормальный рост животных вокруг нее.

Давид не обращает на это внимание и продолжает:

– Что там еще?

– На длинных стеллажах в ряд стоят яйца всех размеров. Он говорит мне о своих опытах с уменьшением размера зародышей. Он надеется вывести людей в десять раз меньше ростом, чем мы. Он говорит, что человечество может существовать в двух размерах, а когда-нибудь даже в трех или четырех. Он показывает мне картинку, на которой видна маленькая рука внутри средней руки, а та внутри большой руки. Тогда я его спрашиваю, как человечество может существовать в других формах, тем более в двух или трех размерах. Он мне говорит, что…

Но Давид ее прерывает:

– Хорошо, Аврора, теперь мы достаточно знаем, ты сейчас сможешь отключиться от этой своей прошлой жизни. Иди на мост в тумане.

– Нет, подожди, я хочу еще остаться здесь. Я должна понять…

– Достаточно. Я знаю продолжение и смогу тебе рассказать, если захочешь.

Аврора с сожалением соглашается покинуть такое экзотичное пространство-время. Она поднимается на мост, находит дверь, затем коридор и, когда слышит обратный отсчет, готовится вернуться в настоящее в тот момент, когда он произносит:

– …7…8 …9 …10! Открывай глаза!

Она медленно поднимает веки.

Смотрит на него, потом внезапно обхватывает руками его затылок, притягивает к себе, и их губы сливаются в долгом поцелуе.

– Займемся любовью, Давид, как мы это делали восемь тысяч лет назад, когда тебе был 821 год, а мне 27. Прямо с того места, где мы остановились.

Он цепенеет.

– Что с тобой? Не говори, что ты передо мной робеешь.

– Ну…

– Ты такой симпатичный. И так же смущаешься, как в моем видении.

По ее телу пробегает дрожь.

– Это так возбуждает.

– Ты не думаешь, что…

– Нет, – говорит она. – Я думаю, что наши души хотят встретиться. Как говорят евреи, ты «моя вторая половинка апельсина»…

Она срывает с него одежду и толкает на постель.

– Теперь ты молчи, я буду действовать, а ты доверься мне, как восемь тысяч лет назад. К черту пассивных женщин, которые только уступают натиску мужчин, согласись с тем, что я беру на себя инициативу, увидишь, тебе понравится.

Она покрывает его всего поцелуями, потом раздевается сама. И он ощущает, как его кожа сливается с ее кожей, и они становятся единым осьминогом с восемью конечностями.

Она ведет себя резко, и, если бы он не был мужчиной, у него сложилось бы впечатление, что она заставляет его заняться любовью.

Так и есть, феминизм к этому и привел: роли переменились.

Она кладет его руки себе под колени и жадно целует его в губы. А потом рассыпает сотни поцелуев по всему его телу.

Он закрывает глаза и после небольшого сопротивления отдается ее власти и улыбается все шире и шире.

Я помню.

В моих недрах, на глубине 3000 метров, на Южном полюсе трое моих последних первых людей – Аш-Коль-Лейн, Инь-Ми-Янь, Кетц-Аль-Коатль – молча работали.

Когда в пирамиде шаман начертил первый эскиз, незаконченный черновик этой фрески, которая, к несчастью, была погребена во время исчезновения их острова, трое моих последних людей смогли очень тонко и подробно вырезать более полную версию истории своей цивилизации.

Конечно, в это время я все еще была озабочена возможным появлением какого-нибудь массивного астероида с окраины Вселенной. Однако мой страх переместился в другое место.

Опасность не волновала меня, как прежде.

Впервые я беспокоилась об этих трех человеческих существах.

Я думаю, что, если Луна вызвала у меня страх, если жизнь заставила меня составить план, люди дали мне глаза, чтобы открыть Вселенную вокруг меня, а мини-люди дали мне ракеты, чтобы воздействовать на астероиды, взрывая их прежде, чем они приблизятся, то эти три последних выживших научили меня… сопереживанию.

Впервые это не были просто представители вида, который меня беспокоил, но индивиды с именами и личной историей, и я захотела их спасти.

Не могу сказать, что я полюбила их, но почувствовала свой долг по отношению к ним, долг творца по отношению к своим творениям.