Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

Вытерев, насколько это было возможно, лужу в умывальнике, Игорь вновь вернулся на свое место возле тумбочки. Штаб как-то заметно опустел и к девяти часам остался только один секретчик — капитан Снопов. Снопов выдавал Федоренко и другим взводным секретчикам номера шифров для засекречивающего кодирования связи, и он был единственным офицером штаба кроме Томченко и Гладкова, кого Игорь знал по фамилии. Снопов неспеша опечатал дверь и, мурлыкая себе под нос какую-то незнакомую Игорю мелодию, подошел к тумбочке, где стоял курсант. Посмотрев на Тищенко, Снопов удивленно спросил:

— Курсант, а что это ты здесь торчишь?

— Дневальный по штабу, — растерянно ответил Игорь.

— Я понимаю, что не ящик с гранатами! Я просто спрашиваю, почему ты здесь стоишь? — добродушно пояснил Снопов.

— Охраняю штаб, — нерешительно пояснил Тищенко.

— Так ведь ты замучаешься здесь стоять! Иди внутрь — в коридоре можно сидеть на стуле. Основная твоя задача — следить, чтобы все двери были опечатаны и отметки об этом стояли в журнале. Дай-ка я запишу, что опечатал, — капитан достал из внутреннего кармана ручку и что-то написал в журнале, а затем протянул его Игорю.

Тищенко взял журнал и пробежал по нему глазами. Почерк у Снопова был хороший и Игорь без труда прочел написанное: «Опечатал и сдал под охрану кабинет номер «4» в двадцать один десять. Дверь опечатана печатью номер «3». Капитан Снопов».

— Чего ждешь — расписывайся.

— Где?

— Внизу, сразу под тем, что я написал.

Вначале Игорь не понял, чего хотел капитан, но затем сообразил и написал: «Принято под охрану. Курсант Тищенко».

— Ладно, Тищенко — неси службу бодро и старательно! — весело сказал капитан, прочитав фамилию Игоря.

Снопов ушел и Тищенко остался в одиночестве на первом этаже. Игорь сел на стул, чутко прислушиваясь к каждому звуку. Формально Снопов разрешил ему сидеть, но мог придти Койот, а сидеть в присутствии дежурного по части было опасно. Устав за день, Тищенко уже начал было засыпать, как вдруг услышал на лестнице глухие шаги. «Неужели Койот приперся?» — недовольно подумал Игорь и на всякий случай вскочил со стула, сделав вид, что ходит и проверяет сохранность печатей на дверях. Но, прислушавшись более внимательно, Тищенко догадался, что идут не с улицы, а вниз со второго этажа. «Наверное, дежурный и дневальный бригады в казарму пошли, — догадался Игорь, — сейчас будет «отбой» и они лягут спать, как все нормальные люди, а я, как дурак, должен здесь торчать! Хотя здесь не так уж и плохо — никого нет, тихо, спокойно. А в роте, может быть, залетел бы за что-нибудь и Гришневич вместо сна послал бы на очки. Да и дергаюсь я зря — подумаешь, Койот придет! Раз Снопов сказал, что можно сидеть, значит, знает, что говорит. Можно особенно не волноваться». Окно штаба, возле которого сидел Игорь, выходило прямо на одну из казарм бригады. Скоро должен был быть отбой, и Игорь с любопытством смотрел на освещенные этажи: «Интересно, на каком этаже раньше свет погасят? Загадаю — если на втором, у меня будет удачная неделя». Свет вначале погас на втором этаже, и Игорь обрадовался такому приятному совпадению. Вскоре свет погас и на двух остальных этажах, и казарма погрузилась во тьму. Тищенко тоже почувствовал большое желание уснуть и, положив голову на край стула и стену, стал дремать. Услышав за окном какой-то приглушенный говор и смех, Игорь раскрыл глаза и напряженно всмотрелся в черный проем окна. Но стекло отражало свет, идущий изнутри штаба и за окном почти ничего не было видно. Разговор и смех мало-помалу утихли, и вновь ничего не нарушало спокойную и размеренную тишину. «А ведь это только я ничего не вижу, а меня самого на фоне окна за сто метров видно. Пройдет мимо Койот, глянет на окно — а я сплю. Тогда меня Гришневич из штаба прямиком на кухню отправит. Ладно, надо, пожалуй, другое место для сна найти», — подумал Игорь, подозрительно покосившись на окно. Окно «безмолвствовало», но все же Тищенко решил переставить стул в центр коридора. Спать здесь было значительно безопаснее, потому что теперь увидеть Тищенко можно было лишь в том случае, если кто-нибудь подошел бы к самому окну. Но под окном была клумба, и Игорь сомневался, что Койот станет топтать цветы ради сомнительного удовольствия застать дневального по штабу врасплох. «Замаскировав» стул, Игорь вновь уселся на него и закрыл глаза. Но к большому удивлению курсанта за время всех этих хлопот сон совершенно пропал, и Игорь, просидев минут с десять с закрытыми глазами, принялся бродить по штабному коридору. Плотно закрытые и опечатанные двери, хранившие свои тайны, важно и надменно взирали на курсанта, годного только на то, чтобы их караулить. «Спецчасть», «Строевая часть», «Финчасть» — читал Игорь, идя вдоль дверей с металлическими табличками. «А в финчасти совсем молодой лейтенант-начфин. Говорили, что он гражданский — просто на два года в армию после института призвали. Хорошо ему — свой кабинет, сам себе хозяин. После службы — хочешь, в кино с девушкой иди, а хочешь — дома на кровати лежи. Все-таки военная кафедра в институте — вещь хорошая! Есть она — будешь в армии офицером, а нет — будешь, как скотина, курсантом метаться, хоть, может быть, я ничуть не глупее этого начфина. Да и Вакулич в санчасти особенно не страдает. И чего это в нашем институте военной кафедры не сделали?! Хотя сейчас студентов и оттуда, где кафедры есть, берут. Вон из мединститута в этом году брали. Так можно и на два срока в армию угодить — вначале два года солдатом, а после института еще столько же офицером. Тупость какая-то! Хотя… может, и правду Ходоренко говорил, что сейчас стали призываться дети детей войны? Служить ведь некому, вот и призвали студентов… и меня за компанию…», — в размышлениях время прошло незаметно, и Игорь даже удивился, взглянув на часы. Стрелки указывали на половину двенадцатого. Игорь вошел в туалет и подошел к окну. В темноте отчетливо светились квадратики окон многоквартирного дома, расположенного напротив. От них веяло свободой и нормальной, человеческой жизнью. Тищенко выключил свет и впился глазами в дом. Пробегая взглядом по окнам, Игорь подмечал самые мельчайшие детали — цвет занавесок, цветы. Все это, раньше такое неброское и совершенно безразличное, теперь необъяснимо для него самого, очень интересовало курсанта. Иногда за окнами мелькали силуэты людей, и Тищенко пытался представить себе обитателей этих уютных (сказочно-уютных) квартир, читающих на ночь книгу или смотрящих какой-нибудь интересный фильм по телевизору. «Счастливые люди. Они, как и я, ежедневно видят этот бетонный забор и людей цвета хаки, но, в отличие от меня, они живут по другую сторону забора и то, что происходит здесь, для многих просто неприятная экзотика, основательно забытая, либо никогда и не испытанная вовсе», — больше всего Игорю хотелось сейчас посмотреть на часть, стоя по ТУ сторону забора, глазами ТОГО человека. Но тем человеком должен был быть именно он, — Игорь Тищенко. «Обязательно когда-нибудь, когда я буду уже вольным человеком, приеду сюда и обойду часть со всех сторон и посмотрю со всех сторон, стоя ПО ТУ СТОРОНУ, обязательно обойду и обязательно посмотрю!» — Тищенко строил планы на будущее потому, что о настоящем думать не хотелось. Не хотелось думать о том, почему Вакуличу плевать на него, курсанта Тищенко, почему он, курсант Тищенко, сидит сейчас в темном туалете и что с этим самым курсантом Тищенко будет через пару месяцев. Ничего радостного и обнадеживающего на эти три вопроса самому себе Игорь ответить не мог, а поэтому и предпочел думать о будущем.

Его размышления прервали чьи-то тяжелые шаги. «Наверное, Койот пришел», — подумал Игорь и, поправив на поясе штык-нож, поспешно выскочил в коридор. Тищенко вначале сделал вид, что проверяет печати на дверях, и лишь затем повернулся в сторону входа. В коридоре никого не было. Тищенко подошел к наполовину стеклянной двери и выглянул на лестницу. Почти тут же он увидел четырех солдат с автоматами за плечами, спускавшихся вниз. «Караул часового у знамени сменил», — догадался Игорь. Увидев Игоря, один из солдат что-то сказал своему товарищу, и они весело засмеялись». И чего ржут, придурки?!» — разозлился Игорь и демонстративно невозмутимо отвернулся в сторону.

Вновь наступила тишина, и Тищенко вновь бесцельно принялся мерить шагами коридор. Вспомнив о письмах, Игорь написал ответы Славику и Гутиковскому, а Бубликову решил написать позже. До двух оставалось еще больше часа, и Игорь с чистой совестью продремал все это время, едва не проспав срок. Взглянув на часы, Тищенко увидел, что минутная стрелка находится всего в пяти минутах от двух ночи. «Эдак и всю ночь здесь можно проторчать — давно уже пора в казарму идти», — упрекнул самого себя Игорь и, не теряя времени, вышел из штаба.

На улице было свежо и тихо. Даже автомобили куда-то исчезли с такой, обычно шумной и кишащей транспортом улицы Маяковского. На небе ярко сияла тарелка луны, освещая своим призрачным светом штаб, курсы, деревья и тротуары, придавая всему окружающему неверные и оттого таинственные очертания. Спокойный ночной ветерок приятно скользил по лицу, словно какая-то незримая, воздушная девушка хотела обнять и приласкать курсанта. Ночь буквально дышала свободой и какой-то божественной благодатью. Хотелось встать посреди тротуара, раскинуть руки в стороны и ощутить всем телом эту удивительную, необычную ночь, подставить воспаленную, ищущую покоя душу под жемчужные, воздушные струи.