Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ) - Володина Жанна

- Машка не ошибка! - вскинулась я, готовая вступить в схватку и с отцом, и со злобной совой.

- Я не говорил, что это Маша. Я сказал, что мы с Валентиной совершили ошибку. Я никак не мог смириться с тем, что она полюбила другого, а она... просто не справилась с чувствами, запуталась...

- Я вполне понимаю, как отец может не отдавать ребенка матери, - говорю я, наконец встретившись с папой взглядом. - Но скрывать от одного ребенка, где его мать, а от другого, кто она...

- У Маши есть мать! - почти кричит отец. Ему никогда не хватало терпения довести диалоги со мной до спокойного финала. Все наши стычки начинались и заканчивались одинаково: я чего-то требовала (вымогала, по версии отца), а он сначала сопротивлялся, потом либо отказывал, либо орал, но все равно отказывал.

- У Маши есть мать, - тут же соглашаюсь я и вовсе не потому, что он кричит.

- Валя не возражала, что Маша будет считать Риту своей матерью, - выдавил из себя отец. Именно выдавил, иначе не скажешь.

- Как такое может быть? - сопротивляюсь я обстоятельствам в частности и жизни в целом.

- Я не знаю, - папа встал и подошел совсем близко. - Я, правда, не знаю, Варя. Я несколько лет приходил в себя. Если бы не моя мать... Я бы с тобой не справился. А Рита растворилась в Машке. Время от времени появлялись письма или открытки от Вали... Ей было трудно, она просила хотя бы редких встреч , просила дать возможность сказать тебе. Но я понимал: только откроем ящик Пандоры, и одна тайна потянет за собой другую...

Папа прижал меня к себе и стал гладить по голове. Он никогда не гладил меня по голове. Но я ему позволила. Стало тепло и горько. Тепло от осознания того, что его решение позволило мне стать смыслом жизни для бабы Лизы. Горько от того, что в этой жизни не было и не будет родной матери. И я в течение нескольких часов убедилась, что это было ее собственное решение. И ни папины злость и ревность, ни бабушкино благоразумие не утешали меня.

"Я переживу это!" - послала я сигнал сове, не сводящей с меня строгого взгляда. Главное - Маша.

- Мы должны сохранить эту тайну, - сказала я отцу, отстраняясь, но он не отпустил меня, продолжая удерживать в кольце теплых отцовских рук.

- Я-то смогу. Как-то получалось столько лет, - невесело усмехнулся он.

- И я смогу! - поклялась я. - Ей не надо этого знать. Рита не переживет, я понимаю.

- Рита не переживет что? - раздается вопрос. В кабинете появляется моя мачеха и с потрясением смотрит на нас, обнимающихся.

- Варя! - Рита с испугом смотрит на меня. - У тебя что-то случилось? Что-то с Максимом? С тобой? С вами?

И хотя "что-то" и с Максимом, и со мной , и с нами, я отрицательно мотаю головой.

- Временные трудности, - смеюсь я, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.

- Прекрасно! - улыбается Рита и просит меня. - Варя, вытащи сестру из ее комнаты. Пусть перестанет ломать комедию.

- Сейчас! - кидаюсь я к двери.

- Стой! - папа удерживает меня за руку и пожимает ее, словно поддерживая меня и себя. - От Риты мы скрывать не будем. Меня раздавит еще одна тайна. Тем более, когда Валентина вернулась сюда надолго.

Рита меняется в лице.

- Валентина? - спрашивает она папу. - Она вернулась, а ты мне не сказал? А если она захочет...

- Не захочет! - жестко говорит отец. - Не посмеет!

- А про Варю посмела? - Рита шевелит внезапно посиневшими губами.

- Я сама! - кидаюсь я к Рите. - Это я сама. Я заставила отца. Я хотела узнать, кто она и где она.

- Мы теперь не скроем, - бормочет  Рита, спиной двигаясь к двери.

- Рита! - папа делает шаг ей вдогонку.

- Не надо! - машет она руками, словно отгоняет пчел. - Не сейчас!

Рита почти бегом выходит из кабинета. Папа устало садится на кресло, словно все силы у него закончились.

- Ты рада? - сухо спрашивает он.

- Чему? - поражаюсь я. - Ритиному страху и горю? Нет! Не рада.

Я выбегаю за Ритой, но нигде ее не вижу. Обходя участок, заглядывая в летнюю кухню, в беседку у пруда, выглядывая за ворота, я вспоминаю самое важное.

Мне восемь лет. Мы с Ритой купаем Мышильду. Она тогда еще не была Мышильдой. А была годовалой сестренкой Машей. Рита целует ее крохотные пальчики, а я щекочу животик. Машка хохочет-заливается. А Рита говорит: "Маша, скажи Ва-ря! Скажи! Назови свою сестренку по имени! Ва-ря!" Машка хохочет и ничего не говорит, только пыхтит, шлепая ладошкой по воде и визжа от радости, когда мы охаем.

Мне четырнадцать. Папа не отпускает меня на школьную дискотеку. Вовка мерзнет у подъезда уже почти час. Рита подмигивает мне и идет к нему в комнату. Через полчаса папа, прочитав мне лекцию о дурном влиянии низкопробной музыки на подростковые умы и незрелую психику, отпускает меня танцевать.

Мне семнадцать. И мне нельзя приходить домой позже одиннадцати. Я почти всегда укладываюсь во временные рамки, но... Сегодня так трудно расстаться с Максимом. Мы целуемся в подъезде, прощаясь десятки раз и так и не уходя друг от друга.

- Полдвенадцатого! - ужасаюсь я, приложив ладошку к распухшим от поцелуев губам.

Часы в гостиной показывают без пяти одиннадцать. Папа читает в кресле. Рита вышивает в соседнем. Увидев меня, отец откладывает книгу и с удивлением смотрит на часы.

- Мне казалось, что уже больше, - хмурится он и, уходя в спальню, строго говорит мне. - Ложись спать! Завтра рано вставать. Опять будешь капризничать.

Глядя на мое потрясенное лицо, Рита прикладывает палец к губам и, забравшись на стул, двигает стрелки часов вперед.

- Варя! Пожалуйста, следи за временем. Дважды это не провернуть.

И я понимаю, что она умудрилась перевести часы назад, когда поняла, что я опаздываю.

Мне двадцать, и я вышла замуж. Прощаясь с нами, новобрачными, уезжающими с банкета, в фойе выходят наши родители. Отцы жмут руку Максиму, целуют меня. Наталья Сергеевна, обняв меня, шепчет: "Будьте счастливы! Это не просто!". Максиму она протягивает обе руки, тот целует их по очереди, потом прижимает мать к себе, и я слышу его "Спасибо". Рита порывисто обнимает Максима, гладя его по спине, и теперь я слышу ее слова: "Люби мою дочь и не обижай ее. Она лучшее, что будет у тебя в жизни, но ты это и без меня знаешь".

Риту я нахожу в теплице с розами, гиацинтами, ирисами. Она сидит на маленькой скамеечке и перебирает сорванный бутон розы, отрывая от него белые лепестки, которые ложатся на дорожку, выложенную искусственным камнем, словно капли белой краски.

- Я в порядке, Варя! - говорит она, не оборачиваясь. - Не волнуйся. Я справлюсь.

- Я ничего не расскажу Маше, - начинаю я горячо убеждать Риту. - Правда! Верь мне! Ты ее мать. Настоящая. Навсегда.

- Она может узнать как-то по-другому, и все изменится, - устало опустив плечи, говорит Рита. - Она нас не простит. Меня не простит.

- Глупости! - твердо говорю я. - Мышильда умная девочка. Ей двадцать два года. Если и узнает... Она всех простит - и все будет хорошо.

- Хорошо уже никогда не будет, - печально отвечает Рита и начинает теребить красную розу. - Была дочь, и нет дочери. Это мне наказание за ложь.

- Будет! - обещаю я. - И это не наказание, а награда. Такая замечательная дочь. Она никогда тебя не предаст, не оставит.

- Ты хорошая девочка, Варя, - тяжело вздыхает Рита. - Я хочу побыть одна, не ходи за мной.

Растерянно молчу, когда Рита выходит из теплицы и идет к пруду. Потом понимаю, что не сказала самого важного и бросаюсь следом.

- Варя! Я просила, - тихо говорит мне Рита, стоя на берегу пруда. На крыльцо выходит отец, смотрит на нас издалека, но не решается подойти.

- Я хочу побыть одна, - повторяет Рита.

Я оглядываюсь на отца, поднимаю голову к небу. Прошел, наверное, час, как мы с Сашкой приехали. Солнце готовится к теплому приятному вечеру. У меня есть еще пара часов, чтобы попытаться не сойти с ума.

- Ты не можешь быть одна. У тебя две дочери, мама, - говорю я.