Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия - Василий Аксенов

«Анк, — говорит он, — я сегодня немного припозднюсь; окей?»

«Окей», — тут же отвечает она.

Он старается оправдаться: «Там французы устраивают посиделки… Алэн Роб-Грийе, Бютор, Натали Саррот, в общем, вся делегация… Если хочешь, можешь присоединиться…»

Она отрицательно мотает красивой прической. Потом высказывается: «Нет-нет, мне надо посидеть над текстами…»

Роберт думает: ну что ж, я имею в кои-то веки право на внешний контакт, — а потом вообще перестает о чем бы то ни было думать.

…Без четверти девять он входит в подъезд дома № 24 по Кутузовскому. В руке полдюжины чахлых гвоздик. В подъезде его встречает милиционер. Внимательно вглядывается.

«Вы товарищ Эр?»

Он отвечает: «Да. Меня ждут на девятом этаже». Усмешка мелькает на лице мента, словно тень воробья. «Проходите, пожалуйста. Лифт в порядке. Вообще все в порядке, не волнуйтесь».

Странный какой-то мент. Говорит не так, как обычный сторожевой мент. Как бы не попасть в какую-нибудь ловушку. Ну, вперед, не дрейфь!

Он выходит на девятом этаже и тут же бросает за перила свои зачуханные гвоздики. Обойдемся без цветиков-цветочков. Одна из двух дверей на площадке действительно открыта. Он проникает внутрь квартиры и прикрывает дверь. Темно. Лишь в глубине квартиры светится ночничок. Он видит — туда, в глубину, проходит обнаженная, вернее, контуры обнаженной. Она манит его рукой — иди за мной. Он быстро идет за ней, по дороге сбрасывая плащ и пиджак. Она проходит в спальню, освещенную только уличными огнями. Останавливается спиной к нему перед обширной постелью. Он берет ее за плечи и прижимает к себе. Кажется, я полностью готов, думает он, продолжая обнажаться, вот так и начнем, с тыла, и будем тянуть подольше и тэдэ, и вдруг почти забытое неслыханное блаженство охватывает его, почти забытое чувство колоссальной любви, вытесняющее все похабноватые мыслишки. Обнаженная женщина поворачивается в его руках, лицом к нему, и он узнает свою единственную навсегда девчонку, девку, жену, мать и сестру и снова — девчонку, девку и так далее — навсегда; никогда не убегая, всегда приближаясь, постоянно сливаясь в любви…

К вечеру гости плавучего литературного форума «Понт Евксинский» стали собираться на ужин в капитанском салоне. Кроме уже названных в ходе посадки на борт там были и другие персонажи: Юра Атаманов, например, Рюр Турковский, который снимал в Крыму, а точнее в пещерах Чуфут-Кале, большой эпизод своего фильма, Глад Подгурский с ассистенткой Кис, Энерг Месхиев с его величавой Гюльнар, композитор Джефферсон с композиторшей Ибатуллиной, ну и пр. Многие давно не виделись и потому, пользуясь такой счастливой оказией, болтали напропалую. Капитан временами заглядывал в салон, чтобы проверить, как размещаются гости вокруг большого стола, и улыбался с наслаждением при звуках этого густого литературного гур-гура.

Между прочим, дамы этого ужина выглядели вполне неплохо, несмотря на оставленные на Севере неприятности. Анка Эр, например, просто расцвела после рождения второй дочери. Ассистентка Гладиолуса, о которой тот говорил, что она ему ближе, чем родная собака, с детской рожицей подсела к роялю и стала наигрывать и петь свой излюбленный польский репертуар, например «Вальс на Гнойной улице»:

Гармонь играет на три счета нам,Ферайна танчит, я не танчу…

Когда все более или менее уселись, в дверях с церемониальной значительностью выросла фигура капитана в парадном кителе с золотыми шевронами. Он поднял руку и заговорил: «Лэдис и джентльмены, дорогие товарки и товарищи! Оргкомитет плавучего форума „Понт Евксинский“ на борту теплохода „Ян Собесский“ горячо и категорически вас всех приветствует! Мне поручено также объявить удивительный сюрприз. Нас почтила своим присутствием удивительная дама наших дней, которую мы и не ждали в сиянии наших лампад. Ее Превосходительство… ну, в общем, кое-кого прошу не падать! — он протянул руку за дверь и продолжил по-английски: — Your Excellency, be so kind and join us at our table!» Ведомая его рукой, в салон вошла Ралисса Кочевая-Ваксон. Все дамы ахнули: «Еще больше похудела!»

«Глазищи-сволочи сияют как!» — стали орать поэты. «Нет в мире более желанной бабы», — Турковский прошептал Месхиеву. И тот сверкнул, скрытно от величавой.

«Девчонки!» — взвизгнуло Ее Превосходительство и по-девчачьи пронеслось к подружкам, Татьяне Тушинской и Нэлке Аххо, а по дороге к Фоске Теофиловой щекой прижалась, и в суматохе даже Анке Эр достался мимолетный поцелуй.

«Ну что, дождался?» — довольно ядовитым шепотком спросила та законного супруга.

«Послушай, Анка, перестань», — ответил тот, слегка побагровев.

Меж тем средь общего кружения умов Ралисса все оглядывала салон, пытаясь обнаружить своего аманта; уж не залез ли он под стол? «А где же мой?» — глазами она Барлахского спросила. Тот так же мысленно ее обжег: его, мол, нет, ко мне готовься в койку!

Вдруг прояснилось: нет средь нас Ваксона. Все удивились: где же мелодрама? Куда он, черт, пропал? Небось в подвале «Вина и Напитки» страдает с одиночеством своим. И тут вошел Ваксон.

Увидев гриву, смесь пшеницы с медом, увидев губы, нежности ловушки, увидев грудь и очертанья бедер, он только руку к милой протянул. Она дрожала, поднимаясь с места, она страдала комплексом измены, она боялась, что он «плюнет в морду», а он ей только руку протянул.

Очень быстро, не говоря друг другу ни слова, они прошли по коридору к его каюте. Там в середине пространства лежал ее раскрытый чемодан. Значит, прямо сюда принесла команда, значит, по точному адресу. По-прежнему не говоря ни слова, они стремительно разоблачились и в этом пламенном разоблаченьи разоблачили бешеную страсть. Он руки положил свои на бедра дамы и тут же их отдернул: так много кочевало в этих бедрах открытого л-вью электричества. Она прильнула обнаженной грудью к его соскам и продрожала словно нимфа в контактах этих. Он положил ее в постель и сам склонился над любимым телом. И прошептал в уме из молодого Пастернака:

Как я трогал тебя! Даже губ моих медьюТрогал так, как трагедией трогают зал.Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил,Лишь потом разражалась гроза.

И она под ним, изгибаясь и раздвигаясь вся шире и шире, забираясь пятками на его торс, повторяла про себя следующую строфу:

Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья.Звезды долго горлом текут в пищевод.Соловьи же заводят глаза с содроганьем,Осушая по капле ночной небосвод.

Она лежала, закрыв лицо ладонями, пока не услышала странные звуки. Сняла ладони с глаз и увидела, что он плачет. Сильный поршень ходит внутри, а снаружи плачет дитя. Мальчик мой любимый, как ты жил без меня, без этой предательской пи-ды? И сама расплакалась, сквозь слезы повторила то, что у них повелось с Коктебеля: «Не щади, не щади!»

Потом они долго шалили в постели, как дети: кувыркались, прокручивались вокруг оси, словно в воде, она забиралась к нему на спину и прыгала, как лягушка. Кого я вам напоминаю, сударь, скажите честно? Она ждала, что он брякнет «проститутку Ралиску», но вместо этого сказал смешное: «Ты прыгаешь на мне, как горячая лягушка!»

Потом она сказала с любовной серьезностью: «Заходи теперь сзади, я покажу тебе британский изыск». Он содрогнулся от гнева и от похоти. Почему меня тянет к блядям, а из них к самой блядской? Она расположилась поперек кровати в обещанной позиции, а он встал сзади ногами на полу. Теперь вступай! Он вступил. Давай! Он дал. Теперь внимание! Он внял. Теперь, не теряя тебя, я опускаю свои стопы на твои и медленно выпрямляюсь. Держи меня за живот. Продолжай и вникай! Он продолжил и вник. Ты видишь, мы стоим теперь неразлучно, как двойная фигура на первомайской демонстрации. Товарищ Брежнев осеняет нас своей заскорузлой клешней. А вот теперь я поднимаю нас обоих в полет. Крепко держи меня то за бедра, то за живот. То за грудь, но так, чтобы не разрушилась фигура полета. Я начинаю махать крыльями, сиречь любимыми тобой в. к. Мы уходим все выше и все дальше, и пусть они все провалятся к своим чертям. Мы завершаем свой полет в Эмпиреях и там переходим к неистощимой нежности, то есть я переворачиваюсь лицом к тебе, мой кумир.

Он поносил свою летучую немного в охапке, но вскоре обессилел и расположил ее среди подушек и одеял. Приспел неизбежный вопрос: «Это кто же тебя обучил таким полетам?»

«Никто, — бойко ответила она. — Это я сама придумала, когда грезила тобой».

Было видно, что не врет. Он запускал ей пальцы в пшенично-медовые волны. Она целомудренно их ловила (пальцы) и обсасывала один за другим.

«Почему ты сбежала от меня. Ралик?»

«Не знаю, — задумчиво ответила она. — И тогда не знала, и теперь не знаю. Скорее всего, хотела тебя от себя освободить. Но, может быть, также был и соблазн: Лондон, Блумсбери Плэйс, образ Вирджинии Вулф… Между прочим, я завела там литературные связи. Они там все обалдели, когда советская послиха стала с ними водить знакомство. Если кто-нибудь набирался, обязательно спрашивал: какой у вас чин, мэдам?»