Путешествие вокруг света - Георг Форстер

Когда мы днем спустились с горы, капитаны уже вернулись на борт, успев до этого увидеть большое танцевальное представление, исполненное самыми знатными женщинами острова. Было очень жарко, поэтому мы тоже поспешили с берега на борт и увидели вокруг обоих кораблей множество каноэ. В них находились люди разных сословий, предлагавшие материи из коры шелковичного дерева в обмен на маленькие гвозди. Наши бусы высоко ценились дамами как украшения, однако они пользовались не таким успехом, как гвозди; нам не давали за них даже фруктов, самых дешевых и доступных здесь продуктов. На Таити подобные безделушки ценились несравненно выше. Не свидетельствует ли тамошняя особая склонность к таким мелочам и нарядным украшениям о более высоком уровне общего благосостояния и не им ли она порождена? Богатство, во всяком случае, обычно ведет к расточительности.

Весь остаток дня держалась такая жара, что лишь на закате солнца мы опять смогли выйти на берег. Мы высадились у источника и увидели маленький тупапау, то есть навес, под которым на помосте лежало мертвое тело. Это место погребения находилось в густой, тенистой роще. Ни здесь, ни на других островах я до сих пор не видел, чтобы мертвые тела столь беспечно оставлялись, в добычу тлению, и немало удивился, что на земле вокруг всюду лежали черепа и кости. Расспросить, что бы это значило, было некого. Я долго ходил тут, не встретив ни одного индейца. Как я узнал потом, все жители этого округа собрались возле дома своего правителя, где барабаны дали знак к началу еще одной хивы, или танцевального представления. Они очень ценили это развлечение и сбегались ради него из самых дальних мест.

Тихий вечер, красота природы придавали особое очарование прогулке. Благодаря отсутствию жителей было так тихо, что я чувствовал себя будто на зачарованном острове. Наконец нам встретилось несколько индейцев. Один из них показался нам очень смышленым. Мы спросили его, в частности, есть ли здесь вокруг острова и какие. В ответ он назвал девять: Мопиха, Веннуа-Аура, Адиха, Таутиха, Ваувау, Уборру, Тубуаи, Аухеиау и Роротоа. О двух первых мы в это утро уже узнали кое-что от нашего индейца-провожатого, насчет же семи остальных наш новый знакомый сказал, что все они обитаемы, кроме Адиха, который посещают время от времени. Уборру, по его рассказам, был веннуа, то есть высоким островом, все же остальные — моту, низменными островами, состоявшими лишь из коралловых рифов[306].

Однако эти рассказы не вполне удовлетворили наше любопытство. Чтобы узнать подробности, мы обратились к Ореа, который наутро явился к нам на борт со своим сыном Техаиурой и другими вождями. Сведения этих людей лишь частично совпали с рассказом нашего вчерашнего провожатого; так, из всех девяти островов, упомянутых им, они назвали только первый, второй, седьмой и девятый и утверждали при этом, что второй постоянно обитаем. Зато они говорили еще о большом острове Ворио, или Вориеа, а также об Ориматарра, но в том, где находятся эти два обитаемых острова и как далеко отсюда, они расходились[307]. Никто из тех, кого мы об этом спрашивали, сам там не бывал. Сколь ни были неопределенны эти известия, все же можно было понять, что прежде у сих народов судоходство было распространено более, чем теперь. Тупайя, когда-то покинувший Таити на «Индевре», мог назвать несравненно больше крупных островов и нарисовать их размер и положение на карте, копию каковой передал мне лейтенант Пикерсгилл. Эту карту можно считать в общем достоверной; мы нашли на ней все упомянутые выше острова, кроме Уборру и Тубуаи; однако величину их и расположение он указал, видимо, неправильно, иначе мы уже должны были бы встретить, во всяком случае, многие из них, чего, однако, не произошло. Весьма вероятно, что Тупайя, дабы создать себе репутацию человека знающего и ученого, набросал эту карту Южного моря просто по воображению, а некоторые названия, наверное, даже сочинил, поскольку указано им было более 50 островов [308].

Ореа и его сын позавтракали с нами и вернулись на берег с богатыми дарами, полученными в ответ на их подарки. Мы вскоре последовали за ними и были приглашены на танцевальное представление, хиву. Это было тем приятнее, что мы до сих пор ни разу еще его не видели.

Сцена представляла собой лужайку между двумя параллельно расположенными постройками, длиной около 75 футов и шириной 15 футов. В большем из этих домов могло разместиться много зрителей, меньший же, стоявший на сваях, представлял собой тесную хижину, открытую со стороны сцены, с других же сторон закрытую. Внутри ее из решеток и циновок была сделана перегородка, за которой наряжались актеры. На земле лежали три большие, красиво выделанные циновки с черными полосами по углам. На открытой стороне меньшей хижины стояли три вырезанных из дерева и увешанных акульими зубами барабана, больший фута 3 высотой и 12 дюймов в поперечнике. В них бьют четыре-пять человек просто пальцами, но с невероятной быстротой.

Когда мы уселись в расположенной напротив хижине среди самых знатных дам острова, наконец появились актрисы. Одна из них была Пойадуа, прекрасная дочь Ореа, другая — высокая, хорошо сложенная женщина с красивым лицом и цветом кожи. Одежда обеих танцовщиц заметно отличалась от их обычных нарядов. Вокруг груди был туго обернут кусок местной коричневой материи и кусок голубой европейской ткани, что не так уж отличалось от наших облегающих дамских платьев. Вокруг бедер с помощью шнура были валиками накручены один поверх другого четыре ряда местной ткани, попеременно красного и белого цвета. Со шнура свисали до ступней белые полотнища, образуя нечто вроде юбки, столь длинной и широкой, что мы боялись, не помешает ли она им танцевать. Шея, плечи и руки оставались обнаженными, на голове же было множество кос из человеческих волос, называемых тамау; они были уложены вокруг головы одна поверх другой, образуя тюрбан высотой около 8 дюймов, внизу более узкий, чем наверху, внутри заполненный благоуханными цветами гардении. На передней стороне этого тюрбана были звездообразно воткнуты три-четыре ряда маленьких цветов; на смолисто-черном фоне головного убора они выглядели как прекрасный жемчуг. Танцовщицы двигались под бой барабана и, казалось, под руководством старого мужчины, который танцевал вместе с ними, напевно произнося какие-то слова. Среди их поз и жестов иные были весьма вольные, однако в общем не столь непристойные, как в нашей опере, когда целомудренные английские дамы согласно моде должны смотреть на некоторые сцены только сквозь веер[309]. Движения их рук поистине были грациозны, а непрестанная игра пальцев — необычайно изящна. Нашим представлениям о красоте, благородстве и гармонии не соответствовало разве что ужасное обыкновение кривить рот так безобразно, что никто из нас не мог бы этого даже воспроизвести. Они кривили его в сторону, выпячивали, одновременно совершая губами конвульсивные волнообразные движения, как будто судороги для них стали привычными и обязательными. Протанцевав минут десять, они ушли в ту часть хижины, которую я выше назвал комнатой для переодевания, а вперед выступили пять завернутых в циновки мужчин, чтобы представить нечто вроде драмы. Она состояла из непристойных танцев, которые чередовались с разговором, подчиняясь размеренному ритму, причем некоторые слова они выкрикивали очень громко. Их позы, видимо, точно соответствовали содержанию. Один упал на колени, другой бил его и таскал за бороду, затем попробовал сделать то же с двумя другими, но те побили его палкой. Потом они ушли, и барабан возвестил о начале второго действия. Опять танцевали две женщины, примерно так же, как в первый раз, их вновь сменили мужчины, и наконец танцовщицы завершили спектакль еще одним актом. После представления они выглядели совершенно измотанными и тяжело дышали, особенно одна танцовщица, довольно крепкая; от жары она раскраснелась, так что можно было увидеть, насколько тонка и бела ее кожа. Дочь Ореа провела свою роль на удивление хорошо, хотя лишь накануне уже дважды участвовала в такой же хиве. Офицеры с обоих кораблей, как и все мы, завалили танцовщиц бусами и другими украшениями — заслуженной наградой за их искусство.