Вариант Бис - Сергей Анисимов

Восемь с лишним тысяч человек. Самым легким выходом для осознавших этот факт американских адмиралов было застрелиться. Была еще какая-то надежда, что кого-то можно спасти устремившимися из гаваней эсминцами, но холодная океанская вода и растаскивающий обломки в разные стороны ветер каждую секунду уменьшали число тех, кто оставался еще в живых, пуская с плотиков ракеты в светлеющее небо. Можно было признать потерю транспорта с войсками, и уже утренние газеты вышли бы с двухдюймовым шрифтом заголовков. "Войсковой транспорт "Уэйкфилд" потоплен русскими рейдерами в Атлантике" и "8,500 presumed MIA!"*. [Missed in Action, "как предполагается, пропали без вести"] Пошатнуло бы это нацию? Да, несомненно. Заставило бы ее проникнуться ненавистью к русским варварам, расстрелявшим беззащитных людей? Да, пожалуй. И имеющиеся еще симпатии к Советам это погасило бы точно. Но наряду с этим возникла бы масса других вопросов, первым из которых был бы: "Почему? Как это получилось?", и сразу после него: "Кто виноват?" Простой ответ: "Враги виноваты" не проходил в подобных ситуациях ни в одной стране мира. Виновного всегда искали среди своих, и лучше не одного, а нескольких. В американском флоте это заканчивалось отставкой и пенсией, в советском - понятно чем.

Стоивший больше, чем Перл-Харбор, Саво* [Американское название Первою боя в Соломоновом море в ночь 9 август 1942 г., ставшего самым тяжелым поражением американского флота. Японскими кораблями за считанные часы были потоплены один австралийский и три американских тяжелых крейсера, погибло свыше тысячи человек.] и "Рона" вместе взятые, "Уэйкфилд" требовал козла отпущения - но только если бы его судьба стала известна.

В данном случае этого не произошло. Рузвельт лично принял решение о том, что отставок и наказания виновных не будет. И никакой кампании в прессе не будет тоже. О судьбе потерянного транспорта узнал лишь ограниченный круг лиц, и немногочисленные утечки обрывков информации в прессу были пресечены с нехарактерной для Америки строгостью и даже жестокостью. В течение первой половины дня 16 ноября решались текущие вопросы - с прикрытием конвоев, уже слишком далеко отошедших от берега, чтобы успеть вернуться, с формированием корабельных групп и с распределением зон ответственности. Погибший транспорт, в отличие от бессмысленно потерянного конвоя с двумя канадскими эсминцами, сумел передать достаточно подробные сведения о тех, с кем его свела судьба. Два линкора классической схемы, похожие на американские линейные корабли, но с далеко разнесенными вертикальными дымовыми трубами и умеренными надстройками, и кто-то так и не показавшийся третий. Простая логика подводила к выводу, что третьим был авианосец, на которого можно было повесить погибшие эсминцы и вообще столь успешную ориентацию корабельной группы в пространстве. Возникал вопрос: "Откуда ("черт побери", обязательно добавлял про себя каждый спрашивающий), так вот, откуда русские сумели взять два современных линкора, которых еще месяц назад у них не было?" Откуда они также взяли якобы имеющийся авианосец? Ну ладно, можно еще предположить, что на линкорах крупные авиагруппы, машины по четыре, и тогда авианосца нет, а есть просто еще один боевой корабль - скажем, тяжелый крейсер. Но как все это можно было упустить? Почему прошляпили их вступление в строй, их подготовку, которая должна была занять не один месяц, их выход в океан, наконец?

Считалось, что разведке работать в Советском Союзе сравнительно нетрудно. Посольства были, разумеется, обложены сверху донизу, каждый наемный шофер, грузчик, дворник был информатором НКВД, каждый выходящий из ворот посольства капиталистической державы автомобиль обязательно сопровождался, каждый вышедший прогуляться по Москве дипломат или секретарь получал личный "хвост" из суровых домохозяек или пары рабочих с газетами в руках. По все это сочеталось с удивительной наивностью самих русских, не имеющих представления о работе современной разведки. Крадущийся по переулку, закрывающий лицо полой пошитого в Европе плаща человек, нервно сжимающий в потеющей руке рукоять ракетницы, нацеленной на "секретный завод", мог быть немедленно схвачен бдительными пионерами, конечно. Но ничего не стоило узнать номер этого завода, тип и объем его продукции, имена большинства инженеров и мастеров, просто поговорив под рюмочку по душам с работающим на этом заводе человеком - через посредника, естественно. Носящие большие, азиатского вида, орденские звезды генералы и полковники, сто раз проверенные бдительным НКВД, пристально следящим, в первую очередь, за своими, могли допустить на приеме, устроенном посольством в честь очередной блистательной победы союзников, удивительную глупость, назвать цифру, за которую в третьей стране пришлось бы платить тысячи фунтов или долларов.

И вдруг это все оказалось ненастоящим. Вдруг выяснилось, что целый пласт информации маскировался ворохом мелких, местных деталей, даже не искажающих общую картину, а отражающих ее - как зеркало, на котором вдобавок что-то еще нарисовано.

Русские рейдеры в океане были, в принципе, не слишком страшной угрозой. Неожиданные и тяжкие потери в первый день их активности применительно к тоннажу пересекающих Атлантику судов были почти незаметны, составляя какие-то доли процента. Куда хуже была потеря значительной части 106-й дивизии, но дивизия эта планировалась к направлению на тихий участок фронта, и только к декабрю. В лагерях южной Англии были накоплены такие резервы, которые позволяли компенсировать почти любые одномоментные потери, что в Европе, что в Атлантике. Бельгия и Франция, превращенные усилиями американцев в огромные склады самых разных военных материалов, служили буфером, распределявшим и направляющим поток грузов к армиям Русского фронта. Большая часть американских и британских частей уже сдвинулась в сторону Центральной Германии, пройдя ускоренным маршем земли, наступление на которые было запланировано лишь через месяцы. Наиболее мощный ударный кулак из американских, немецких, английских и канадских частей удалось создать в тыловом районе, образованном естественными границами Нидерландов, Бельгии и Люксембурга. Подчинив единому командованию 1-ю и 2-ю английские и 1-ю канадскую армии на северном фланге построенной широким клином группировки, 1-ю, 3-ю и 9-ю американские - на южном и поставив на острие кое-как переформированные германские 5-ю танковую и 7-ю общевойсковую армии, Эйзенхауэр надеялся в одном масштабном сражении на рубеже Везера разгромить войска советских фронтов, а затем деблокировать Берлин и остановить войну, пока она не зашла слишком далеко, - разговаривая теперь с русскими с уже обеспеченных позиций.