Дикая сердцем - Кэти А. Такер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, мы уже заметили. В нашей ванной на первом этаже один кусок обшивки на пятнадцать сантиметров короче другого. – Зазор был срочно спрятан мною за шкафом, как только мы вселились. – И все стеллажи в погребе косые. Один из них настолько плох, что на него нельзя даже поставить банки, они соскальзывают или скатываются. Джона приложил к нему уровень, и оказалось, что полки перекошены на двадцать градусов.
Фил, наверное, был пьян, когда мастерил его.
– Ты всегда так много болтаешь?
Я смеюсь.
– Ага. Если верить моему отцу, по крайней мере.
– И что с ним случилось? Ты заболтала его до смерти?
Я знаю, что Рой просто был собой и ничего не имел в виду плохого, но как он мог? Он не знает меня. И все же я чувствую укол от его слов, как будто они были сказаны с умыслом.
– Он умер в прошлом сентябре. От рака.
Мои пальцы инстинктивно тянутся к кулону, а в горле разгорается клубок. Ища утешения и, возможно, силы, потому что, если Рой скажет еще что-нибудь о моем отце, я уйду отсюда в слезах.
Я ловлю себя на мысли, что было бы здорово, если бы Рен Флетчер сидел рядом со мной на нашем новом крыльце с видом на озеро и горный хребет, мягко улыбаясь, пока я болтаю обо всем и ни о чем, как я всегда делала, когда он был рядом.
Я сделала бы все, что угодно, лишь бы он прилетел к нам, лишь бы снова поговорить с ним.
После долгой молчаливой минуты Рой пробирается в курятник, чтобы собрать яйца.
И больше он ничего не говорит.
* * *
Я улыбаюсь, делая глоток утреннего латте. Один из козлят – белый с карамельными пятнами – только что спрыгнул с тюка сена и скачет вокруг двух своих братьев и сестер, как будто у него пружинки на крошечных копытцах.
– Что это за порода?
– Нигерийские карликовые козы, – отвечает Рой со своего места в соседнем загоне, его морщинистые пальцы трудятся над выменем козы, и молоко с равномерной скоростью выстреливает в металлическое ведро.
Когда я приехала в семь утра с очередной миской свежей клубники, Рой открыл дверь с таким видом, будто он только что встал с постели: рубашка помята, седые волосы торчат дыбом, борода всклокочена сильнее обычного, под глазами огромные мешки. Пока он наливал себе кофе, я, стоя в дверях, заметила, что баночка с обезболивающим до сих пор не распечатана.
И его скверное настроение, без сомнения, из-за этого.
Он не позволил мне донести сюда металлическое ведро и обругал, когда я потянулась к двери сарая, чтобы отпереть ее. Однако я поняла, что, если не обращать на него внимания и продолжать делать то, что я делаю, его сопротивление быстро ослабевает. Теперь я понимаю, что имел в виду Тедди, говоря, что его лай гораздо страшнее зубов.
Рой не стал возражать, когда я оставила его здесь и пошла в курятник насыпать корм и налить воду курам. Я даже сама открыла люки к насестам и собрала пять яиц, что было странно волнительно, поскольку я воочию увидела результат ночных трудов этих птиц. Это немного похоже на поиски сокровищ в детстве.
Самый маленький из трех козлят щиплет другого за бок, а потом отскакивает в сторону, заставляя меня засмеяться.
– Не могу поверить, что говорю это, но они милые.
Рой издает нечленораздельный звук.
– Молоко этих и нубийских – единственное, которое мне нравится. Остальное слишком мускусное на вкус.
– Что ты сделаешь с этими тремя?
– Две самочки будут готовы к продаже на следующей неделе. А самца я оставлю для разведения. – Он замолкает. – Хочешь одну?
– Нет. У меня уже есть козел, который мне не нужен, спасибо.
– Да, бесполезный мокрец. По крайней мере, эти будут давать молоко.
– У меня аллергия на молочные продукты.
Рой фыркает.
– Ох уж это ваше поколение и все эти проблемы чувствительных снежинок.
Я игнорирую его.
– А что ты делаешь со всем этим молоком в холодильнике?
– Пью. Замораживаю на зиму. Пару банок отдаю.
– А ты можешь продавать его?
– Не юридически.
А тебя так заботят юридические вопросы. Я бросаю взгляд на Оскара и Гаса – двух животных, в которых больше от волков, чем от собак.
– Выходит, ты пьешь много козьего молока.
– Пью его всю свою жизнь. Я вырос на скотоводческой ферме, но меня так и не смогли приучить к коровьему молоку.
Это первый клочок информации о прошлом Роя, которым он делится.
– В Техасе? – невинно спрашиваю я.
Следует долгая пауза.
– Ага. В Техасе.
Похлопав козу-мать по боку и неожиданно мягко похвалив ее: «Хорошая девочка», Рой медленно поднимается на ноги, опираясь на столбик загона. Его гримаса боли говорит больше, чем могли бы сказать слова.
– Давай я отнесу ведро до дома, пожалуйста? – Я не могу скрыть раздражения в голосе.
Рой морщится.
– Хорошо, только не пролей молоко.
– Я постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не произошло.
Я одариваю ведро неприязненным взглядом, прежде чем взяться за ручку.
В этот момент раздается звук приближающегося квадроцикла, приводящий собак в неистовство.
Рой стонет.
– Отлично. Как раз та, кого бы я не хотел видеть сейчас.
Я уже подхожу с ведром к крыльцу, когда Мюриэль появляется из-за угла, ее тугие седые кудри накрывает ярко-оранжевый шлем, к плечу пристегнуто ружье, а собаки носятся вокруг нее кругами.
– Занеси молоко внутрь, пока в него не попали жучки, – велит Рой, вытирая руку о джинсы и ожидая Мюриэль с мрачным выражением лица.
Когда я возвращаюсь, к моему приятному удивлению, они не ссорятся, а разговаривают на негромких, вежливых тонах.
– …вероятно, тот же самый. Последние пару дней его здесь не видно и не слышно.
– Они сказали, что он подошел слишком близко. Один парень бросил в него своим уловом, чтобы выиграть время и успеть убраться.
– Тупой осел.
Должно быть, они говорят о том буром медведе.
– Мои парни там внизу, пытаются отпугнуть его, пока он не натворил бед. – Мюриэль переводит взгляд на меня и одаривает одной из тех широких улыбок, которые собирают морщинки у ее глаз. – Вижу, вы только что закончили дойку. Я же говорила, что ты здесь освоишься.
Рой бросает
