Новый Мир ( № 6 2011) - Новый Мир Новый Мир

«Ведь современный русский фольклор — это не экспортно-пародийные балалайки-матрешки-присядки, современный русский фольклор — это мифологическое мышление современных русских людей . Но ведь Юрий Кузнецов всю жизнь занимался „современным русским фольклором”… Все трансформации образа Юрия Кузнецова в нынешнем восприятии — важнейшие показатели процессов, происходящих в русской (и российской) социокультуре».

Андрей Архангельский. Дырка от духа. — «Взгляд», 2011, 17 февраля <http://

www.vz.ru>.

«Духовность в России понимается преимущественно как система запретов . Эта запретительная часть „духовности” на практике сводится к призывам — не носить, не петь, не называть, не поминать всуе и не показывать пальцем, чтобы никого не оскорбить. Этим „не” никогда, а особенно сейчас, никого не вдохновишь: и чем дальше, тем больше это будет вызывать насмешки и отторжение, а сами запретители будут выглядеть все маргинальнее».

«Духовность, если честно, — это разговоры о нестяжательстве, о любви к ближнему, о презрении к чувственному и материальному. Все эти слова противоречат жизненному опыту детей. Лицемерие усиливается еще и тем, что „духовные проповеди” явно рассчитаны на „бедных”. Дети очень хорошо понимают, что сегодня всем так или иначе управляют деньги и что вначале богатство, а потом уже духовность, по желанию».

Дмитрий Бавильский. Все там будем. «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой как зеркало антропологической революции. — «Частный корреспондент», 2011, 21 февраля.

«„Конец прекрасной эпохи”, по Улицкой (не зря выбравшей такое название для эпилога), знаменует завершение времен классической антропологической модели.

В каком-то смысле „Зеленый шатер” — это реквием по мечте и вольная иллюстрация к финалу „Слов и вещей” Мишеля Фуко, выполненная на высоком беллетристическом уровне. Однако называет Улицкая книгу не как-то иначе, но „Зеленый шатер”. В ее партитуре нет случайных нот и движений, и повесть „Зеленый шатер” с образом плавного входа в смерть не зря помещена в центр композиции. Это книга о смерти, об умирании не столько эпохи, сколько об уходе населявших ее людей. „ Век скоро кончится, но раньше кончусь я ”, а вместе со мной все мамки, няньки и дядьки, спящие вместе с Джоном Донном. Ковры, посуда, Москва, Сталин, Брежнев, Сахаров и Солженицын — все конечно, кроме музыки, бесплотным духом носящейся над миром. Можно назвать ее „музыкой сфер”, „духом истории” или „хорошо темперированным клавиром”, суть от этого не изменится. И это важный после „Даниэля Штайна, переводчика” сдвиг по фазе персонального писательского развития; в предыдущей книге Людмила Улицкая искала единого Бога, в этой она находит индивидуальный покой. Правда, временный, как и все человеческое, и не обещающий загробного существования, но зато честный, предлагающий жить здесь и сейчас ».

См. также статью Аллы Латыниной «Всех советская власть убила...» в настоящем номере «Нового мира».

Дмитрий Бавильский, Игорь Манцов. Брамс-храмс-шардам! Диалог месяца.

Про шпагат под Шопена и про педаль для Бетховена. — «Частный корреспондент», 2011, 10 марта.

Говорит Игорь Манцов: «Думаю, музыка — это недооцененный социокультурный ресурс. Например, музыкой сподручно подавлять так называемые внутренние монологи, которыми замусоривают наше внутреннее пространство разного рода субличности, гнездящиеся в наших телах. Музыка подавляет наши (а на деле-то совсем не наши) претенциозные размышления и создает таким образом некое полезное для душевного здоровья пустое пространство . <...> Именно такие, бормочущие внутри нас, субличности церковь, вероятнее всего, и называет бесами. Эти говоруны чужды нашей базовой сущности, их тупое ворчание, их гнусную ругань нужно подавлять: молитвой, музыкой или учащенным дыханием, то бишь спортом, мне другие способы неизвестны».

Павел Басинский. «Толстой был бы просто счастлив, если бы его бесплатно скачивали в Интернете». — «Живая Литература», 2011, 27 марта <http://litlive.ru>.

«Может, это нехорошо с моей стороны звучит, тем более что я был членом жюри „Букера” два года назад… Но я не буду расстроен, если „Букер” свое существование прекратит. Зачем нам премия, повторяющая название самой крупной английской премии? Мы что, бывшая колония Британии? Мы не способны учредить свои национальные премии? В 90-е годы, да, были не способны. <...> Так что проводим „Букер” в небытие с тихой, благодарной слезой и забудем о нем так же, как забыли о „ваучерах” и МММ».

Безгласное пространство. Беседу вел Алексей Полубота. — «Литературная газета», 2011, № 8, 2 марта <http://www.lgz.ru>.

Говорит Владимир Личутин: «Наши предки были не только крепче нас духом, но и телом. Нам сейчас даже сложно представить, как они жили. Например, когда поморы уходили на промысел тюленей в Белое море, они неделями, а то и месяцами жили среди льдов в своих карбасах, по ночам укрывались парусиной. А для нас заночевать ночью в лесу под елкой — смерти подобно. Цивилизация ведет к обожествлению плоти, ограждает от природы, расслабляет нас. Представьте, если в современном городе на две недели отключить газ и свет, будет светопреставление, гуманитарная катастрофа. А раньше на Севере человек так готовился к зиме, что мог месяцами не выходить со своего двора. Охотники, поморы, землепашцы жили своим трудом, и государство практически не вмешивалось в их жизнь».

Андрей Битов. Смерть как текст. Отрывки из нового сборника, выпущенного издательством « Arsis Books» . — «Частный корреспондент», 2011, 15 февралы <http://www.chaskor.ru>.

«Самоутверждаться в системе оценок, — с одной стороны, паразитизм культуры, с другой — поддержание порядка на этом погосте есть единственное обеспечение ее существования. Поэтому стройность и ухоженность этих могильных холмиков и надгробий — понятий, имен, дат и иерархий на кладбищах учебников, монографий, энциклопедий и словарей — являются определяющим признаком культуры. В школах и университетах учимся мы лишь тому, что было, что прошло, — прошлому, смерти, убеждая себя в том, что живем вопреки ей. Неприменимость знания к жизни есть тоже признак культуры, причем уже достаточно высокой».

Сергей Гандлевский. Найти охотника. Беседу ведет Ирина Головинская. — «Лехаим», 2011, № 3, март <http://www.lechaim.ru>.

«Я из принципа, через силу, с утра встаю под холодный душ. Но я не могу писать стихи на одной силе воли, только оттого, что я назвался груздем, то бишь поэтом. Чтобы писать, перво-наперво надо самому увлечься. А я так устроен, что мой вкус свирепеет куда быстрее, чем мои способности могут ему угодить, он очень редко одобрительно кивает головой — обычно же командует „отбой”».

Мартын Ганин. Юрий Арабов. Орлеан. — « OpenSpace », 2011, 29 марта <http://www.openspace.ru>.

«Арабов — один из, по всей видимости, последних представителей почтенной традиции, представленной в русской литературе именами, очень условно говоря, Салтыкова-Щедрина, Гоголя и Булгакова, то есть традиции фантастического социального гротеска. <...> Проблема в том, что такой способ художественной рефлексии, подразумевающий контраст между обыденностью и чудом (того или иного рода — здесь это слово употребляется не в религиозном смысле, а означает просто совершенно невероятное событие), в современной русской прозе не работает. Во-первых, потому, что этот прием, когда-то революционный, давно перешел в область массовой литературы. Во-вторых, и это еще важнее, потому, что, как мне уже приходилось писать по поводу последнего сборника рассказов Владимира Сорокина, в современной России нет никакой четкой границы между абсурдом и реальностью. Разумеется, это свидетельствует не о „ненормальности” как таковой, а об отсутствии конвенции по поводу этой нормальности».

«Не то чтобы я хотел назвать „Орлеан” плохим романом, нет, это было бы несправедливо, я получил от текста много удовольствия. Но прием, лежащий в его основе, выдохся. <…> Для того чтобы все это снова заработало, как прежде, надо быть писателем гениальным, каким Юрий Арабов, при всем уважении, не является, — и то не факт, что гениальности будет достаточно. Справедливости ради надо сказать, что это беда не Арабова, а общая. Куда более безнадежными выглядят попытки новых реалистов натянуть на наличные диспозиции язык (точнее, языки) советского времени — или попытки продлить жизнь „роману идей” из XIX века».