Оборотень или Спасение в любви. - Людмила Сурская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ерунда, — теперь заверил уже второй.
— Опять ерунда, — внимательно посмотрев на смущённого барона, свела бровки Таня. «Это не иначе, как пакет выстраивает в их головах планы».
— А тебе, птенец, всё надо прослушать, — ворчал Серж.
— Краем же уха…,- оправдывалась Таня.
Переглянувшись, братья спрятали улыбки.
Ночью перевозбуждённая Таня долго не могла уснуть, развлекаясь тем, что донимала Сержа вопросами. То про графа Калиостро, который вовсе не воскрешал мёртвых детей, а просто заменял их другими, то ещё про какую глупость. Сержу пришлось рассказывать. Куда деваться раз проштрафился. Таня охала, слушая мужа, и тут же подсовывая, просила ответить на следующий вопрос:
— Скажи, а это правда, что молодой Ланской — фаворит Екатерины умер от неумеренного употребления шпанских мушек? — шептала она.
— Ты хоть знаешь, что это такое? — с большим сомнением спросил он.
— Если расскажешь, буду знать, — капризно сложив губки, заявила она.
— А спать когда? И зачем тебе это понадобилось?
— Серж?!
— Бог с тобой, иначе ты не успокоишься. Это маленькие кусачие твари, обитающие в Испании, буквально начинены ядом. Их сушат, растирают в порошок и используют. В больших количествах они вызывают рвоту и спазмы. В малых — галлюцинации.
— Зачем, если они ядовиты?
— Для возбуждения амурного любострастия. Его употребление вызывает такое же состояние, что и опиум. Для здоровья он очень опасен. Слава этой мушки, усиливать половое чувство, началась по легенде с маркиза де Сан. Забрёл якобы тот щёголь в публичный дом, напоил вином, с этими мушками, дам. Они тут же выскочили на улицу и устроили натуральную охоту на мужчин.
— Гадость ведь… Ну ведь гадость же!
— Тебе жаль Ланского или девиц? — посмеивался он.
— Милый, ты не будешь это принимать. Я решительно против, — заволновалась она, пропуская мимо ушей шутку.
Он спрятал улыбку. Серж занимался с ней любовью гораздо чаще, чем считается нормальным и её кажется не в тягость делить с ним супружеское ложе в таком количестве раз. Теперь он считал, что брак его сложился вполне удачно во всех отношениях.
— Я непременно их напьюсь, если ты не дашь мне отдохнуть, — приглушил он смех, поцелуем в её плечо.
Утром, чуть засветло, когда в розовеющем небе тухли последние уже не яркие звёзды, выехали в дорогу. Вдогонку им гавкал дворовый пёс, призывая присоединиться к себе и рванувшуюся за колёсами стаю.
— Развылся, сатана, как на смерть, — ворчал, сморкаясь Митрич, — душе и той мерзко. Не иначе, как плохо тому струляльщику.
Глава 40
Как не спешили, а уложились только в день. В белокаменную приехали к вечеру. Ветерком доносило на холм, перебивая птичье пенье, до слуха усталых путников, колокольный звон. Не смотря на поздний час, отовсюду на улицах слышался конских храп и столичный говор. Жизнь в городе не останавливалась даже с хозяйским приходом сумерек. Мелодично трогая за самые дальние струны души, играли колокола. Проехав мост, встали. Сговорившись на завтрашний день, покатили каждый в свои хоромы. Таня, выскочив из кареты, не дожидаясь мужа, побежала по мраморным ступеням в свои комнаты. С ходу заказала горячую с травами ванную и принялась торопливо раздеваться, избавляясь от тяжёлого дорожного платья. Серж проводил, усмехаясь, торопливо убегающую, поддерживая с двух сторон руками платье, жену. «Совсем девчонка, никакой степенности». Пока он переговорил с Митричем и распорядился о багаже, Таня успела залезть в ванную и блаженствовала сейчас с закрытыми глазами, в пахнущей душистыми травами воде. Серж, подав знак поливающей её из кувшина девушкам выйти. Те покорно поставив кувшины, удалились. Таня, зябко поведя плечиками, открыла глаза.
— Серж!?
— А ты кого желала видеть…
— Серж, так чудесно, иди ко мне.
— Ты нашла свою куклу? — сузив глаза смехом, неожиданно спросил он.
— Да, спасибо, я её впопыхах забыла. Не представляешь, как горестно было. Ты обидел, а тут ещё и последнюю радость потеряла, детскую игрушку. Она мой талисман и оберег.
— Больше убегать не будешь? — говоря с ней, он, удерживая игривый тон и паля жаром смеющихся глаз, одаривал её нежными поцелуями.
— Серж, ты всё время дразнишься, лучше составь мне компанию. — Ухватив за шею, дёрнула она его к себе. Ей очень нравилось, что с ней он предпочитал быть самым обыкновенным мужчиной, в котором как бы ровным счётом ничего особенного нет, а в действительности: пылким, нежным и безумно сладким. Никто не знал его таким, только она. Для всех барон: надменный и холодный, таинственный объект.
Подняв фонтан брызг, он рухнул к ней, в пахнущую цветами и лесом воду.
— Проказница, ну я тебе сейчас задам…
Её звонким колокольчиком смех, раздавшийся в след его слов, застряв в ушах Сержа, огоньком полыхнул по голове и, выплеснувшись, через пылающие счастьем глаза, говоривший всякие ласковые глупости рот и страстные руки, вернулся в её плен жарким пожаром. Серж опять в объятиях этой маленькой птички потерял рассудок. «Как быстро она научилась быть женщиной», — пронеслось удивлением и яркой вспышкой в голове.
А ночью, упиваясь её поцелуями, как утренней росой с незабудок, он шептал и шептал ей ласковые слова, обещая золотые горы.
— Серж, не надо так много мне посулов, обещай, что в твоей жизни никогда не будет больше камелий. — Ухватив жемчужными зубками его за мочку уха, она потянула её на себя, — обещай!
В его глазах застыл смех. Он отвесил жене шутейный поклон, слегка коснулся кончиками пальцев её руки и вкрадчивым тоном сообщил:
— Птенчик мой, я в растерянности. Разве не понятно. Мужчина так устроен, что если поймал он в голову мысль, что будет примерным мужем, то всё, считай, почитает своим долгом, больше не иметь дам и даже не ухаживать за другими, кроме своей жены, разумеется.
Она с сомнением вгляделась в него. Словно пытаясь понять — нет ли в его словах сарказма. Её бы устроила даже его насмешка, безобидное поддразнивание… Но он был не проницаем.
Он хмыкнул и не прибавил ни слова, только притянул её к себе.
И снова весёлым, беззаботным колокольчиком летел к высоким сводам его замка её смех, а жаркие, мягкие ручки обнимали его шею.
Поднялся рано, выбрался аккуратно, чтоб не задеть Таню. Она последнее время всегда весела. Значит, ей хорошо с ним и девочка счастлива. А ведь ему раньше такое и не снилось. Похоже, Митрич прав бранясь. Главное, чтоб за цветочками ягодки не появились. Она хитрит, а он промаргивает ситуацию. Позавтракав в таких приятных и не очень раздумьях, на сей раз, без жены, отправился в дом Софьи, где остановились Владимир с семьёй. Надо было повидаться с графом. Узнать о его здоровье после ранения и решить, как быть дальше. Отец Софьи был рад приезду дочери с зятем, привёзшими погостить внучку, а также новому знакомству и родству с бароном и княжной Татьяной, чей старинный род вызывал удивление и восторг. Выяснилось, что осложнений у Владимира с раной не было. «Похоже, даст Бог одужать», — заверил он. Но после проб стало ясно, ему не под силу никак ловко управлять лошадью. А вступать в таком состоянии в борьбу, это прямой путь вызвать вопросы. Зачем лезть раненному в скачки, а потом оказываться ещё и рядом с интересуемым их лицом. С их же вопросом оставалось одно: идти на поклон к Алексею. Что они и сделали. Тот был несказанно удивлён их приходу, тем более, вместе. Говорил барон, Владимиру бы он не поверил. Прослушав объяснения, ознакомившись со способом передачи нужному лицу корреспонденции и прочитав само письмо, Алексей без раздумий согласился на участие. «Послужить России, завсегда готов!» Они улыбнулись и обменялись рукопожатием. Затем заперлись в кабинет, чтоб до мелочей всё рассчитать. Алексей не должен привлечь к своей персоне внимание. Его задача — оказаться в нужном месте в намеченный час, забрать у пса на глазах всех пакет и передать требуемому лицу. Только и всего, а дальше продолжать, как ни в чём не бывало скачки. На лбу у него не написано, с умыслом он сделал это или нет. «Конечно, у разбитного Владимира, это получилось бы лучше, нежели, чем у серьёзного Алексея, — думал про себя Сергей, — но имеем то, что имеем». Натали неприятно передёрнуло, когда она увидела Алексея прощающегося, перед выходом, с Владимиром и Сержем. «Господи, зачем он здесь, ещё и в обществе барона?» Но спросить у мужа о том посещении, она постеснялась. «Мало ли что ему на ум западёт, потом житья никакого не станет. У мужчин совсем не понятно устроена голова. Даже продукты мы едим разные, потому что слеплены иначе».